– Маленький мой… Мамочка здесь… Все хорошо… – зашептала, подхватывая сына на руки.
Он не сразу успокоился. Тыкаясь в меня носиком, еще какое-то время отрывисто жаловался, пытаясь передать то, что его ранило. Проблема однозначно не касалась голода. Севушка хорошо поел после купания и сейчас не предпринял ни единой попытки найти грудь.
– Ш-ш-ш, мой родной… – повторяла я, покачивая сына.
Помимо нежности, душу рвало чувство вины за то, что в какой-то миг мне было жаль не только малыша, но и себя.
Эта ночь должна была стать особенной.
Я так ждала ее. Надеялась. Мечтала, выстраивая в голове ход событий чего-то настоящего, зрелого и, как мне казалось, выстраданного. Хотела не просто телесной близости, а какого-то единения, чтобы растворить в нем боль, страхи, одиночество и все еще непонятную, немного странную, лишь недавно осознанную, однозначно пугающую, но одухотворяющую любовь к мужчине.
Наверное… Не судьба...
Размышляя подобным образом, я старалась переварить, смириться и отпустить.
Но не успела.
Чернов подошел и застопорил уже известным способом, обнимая сзади. В этот раз, демонстрируя ту силу, которой я восхищаюсь, меня и сына одновременно.
Внутри тут же разлилось тепло.
Вот она – защита. А с ней поддержка и забота.
Можно не держаться. Не бороться. И даже сомневаться грех.
Он рядом. С нами. И этого достаточно.
– Эх ты, «Добрыня»… – выдохнул Руслан с характерными интонациями – по-военному сухими, на хрипе шероховатыми, но с упором в брутальную нежность. Эта смесь, как бывало и раньше, ударила в основание моей шеи – туда, где сходились нервы и остро ощущалась каждая эмоция – чутким покалыванием. – Мать с отцом даже в контакт войти не успели, а ты уже подорвался, – продолжал муж, трогая губами мой нервно вибрирующий висок. – Вырастешь – поговорим по-мужски.
Я, несмотря на жар смущения, засмеялась, а Сева, притихнув, навострил ушки и забегал глазками. Отыскав папу, довольно дернул ножками, поводил губками и застыл в ожидании следующих фраз.
– Контроль ведешь, да? Отключайся, – протянул Руслан еще чуть ниже и значительно мягче, и я почувствовала, как его грудь едва заметно вздрогнула – сдержанно, будто внутри бушевало нечто большее, чем он мог показать. – Ложись спать, боец. Вахта моя. Все будет в порядке.
Наш маленький радар внимательно ловил каждое сказанное отцом слово и выдавал в ответ гудящие звуки согласия. А потом вдруг… Просто закрыл глазки и стал засыпать, будто в самом деле понял, что мы в безопасности, и можно расслабиться.
Я сглотнула и, цепляясь за ладонь Руслана, которая до этого находилась поверх моей кисти, сдавленно попросила:
– Не уходи.
– Не собирался, – ответил глухо, но твердо.
Без колебаний. Будто клятву дал.
И обнял крепче.
Подбородок лег мне на макушку, а руки, усилив давление, прошлись по бокам – неторопливо и очень чувственно. Я зажималась, чтобы не выдать свои реакции, но когда один из его больших пальцев задел край ночнушки на бедре, дернулась, словно кожи оголенный провод коснулся. Горячие ладони Руслана ненадолго застыли, а затем двинулись вверх – по внутренней части ног, избегая прямого контакта с тем местом, где уже било жгучей пульсацией, к животу и под грудь. Обхватили так плотно, что я на шумном выдохе чуть не выронила Севу… Он и придержал.
Так мы и стояли какое-то время… Покачиваясь.
А потом я осторожно опустила спящего сына в кроватку, укрыла, задержала взгляд на пухлых щечках, которые пришли в движение, когда Сева принялся посасывать воображаемую грудь, и с улыбкой отступила в сторону.
Чернов тут же развернул меня к себе. Не грубо. Без какой-либо резкости. Но с явным, едва сдерживаемым намерением.
Столкнулись глазами, и я, вздрогнув, невольно попятилась.
Все потому, что через взгляд Руслан реализовывал всю свою мужскую природу – целеустремленную, мощную, суровую. Всю суть бойца, который знал, что уже завоевал. И не собирался отпускать. Никогда.
«Никогда?» – запнулась в собственных мыслях.
Именно так я чувствовала. Именно так транслировал он.
Когда уперлась ягодицами в подоконник, мы с Черновым вдруг оказались примерно в том же положении, с которого когда-то стартовала наша история. Как будто кто-то аккуратно вел нас по кругу и, наконец, замкнул его в точке отсчета.
Те же тени. Та же дрожь. Та же невозможность отвести взгляд.
Пьянящий дурман. Без какого-либо алкоголя.
Руслан смотрел неотрывно. Глубоко в меня. И мне от него, еще до того, как прикоснулся, стало так жарко, что дыхание начало со звенящими порывами испаряться.
Тяжелые и жгущие ладони легли мне на бедра, смяли край сорочки и застыли.
– Сама снимешь? Или помочь? – выдал Чернов с пропитанной сексуальным напряжением хрипотой. Дыхание, в отличие от моего, оставалось выдержанным. Но в зрачках, вразрез внешнему контролю, плясал тот самый огонь, который он стремился перекинуть на меня. – Я не давлю. Просто спрашиваю, как для тебя комфортнее.
О, да, Руслан держал не только дыхание. Всю ситуацию. Как боец линию фронта – хладнокровно, сосредоточенно, четко.
В этой уверенности не было места сомнениям. Ни его. Ни моим.
Я стеснялась своего тела. Даже в тусклом свете ночника. Но взгляд Чернова и без всякого давления показывал: пути назад нет. Я не могла так поступить с ним. С нами. Да и, если уж совсем честно, страх оттолкнуть Руслана своими зажимами был сильнее опасений, что в новом виде я ему не понравлюсь.
Накрыв ладони мужа своими, я, сбиваясь на неровные свистящие вздохи, протянула их чуточку выше и застыла. Он все понял. И продолжил то, на что у меня не хватало решимости – поддев пальцами ткань сорочки, принялся медленно, а от того как-то слишком интимно меня от нее избавлять.
Не вытерпев накала, в котором так явственно ощущалось непривычное благоговение, я все же задохнулась. Мгновение, и грудная клетка попросту перестала мне подчиняться. Кислород застрял на полпути, спрессовавшись в тугой ком под горлом. Все ребра свело. Я инстинктивно подняла плечи, немного выгнулась и, едва удалось отфильтровать и вытолкнуть из себя увлажнившийся воздух, всем телом содрогнулась.
После, уже без сорочки, не в силах осознать, как именно Руслан меня ее лишил, опала, уходя в сторону холодного стекла. Он молча подхватил, твердо сжав мои плечи руками. Этот жест не казался грубостью, хоть и исполнен был довольно жестко. Чернов будто сам точку опоры искал. Замер же, выдерживая необходимую паузу.
Эта пауза, увы, была бесполезной.
В моих висках так громко застучало, что в какой-то момент я перестала слышать. Но прекрасно могла видеть – тело Руслана, от ключицы до пояса. Мускулы, которые визуально больше походили на стальные плиты, чем на живую плоть, сейчас подрагивали и раздувались в такт дыханию, которым он уж не так четко владел. Температура внутри Чернова росла стремительно. Это чувствовалось хотя бы по тому, что теперь он обжигал даже на расстоянии в полтора десятка сантиметров.
Через пару минут полного ступора его рука неспешно скользнула по моей спине и нащупала застежку бюстгальтера.
– Не надо… – воспротивилась отрывисто, едва не взорвавшись от того, что успело разбухнуть в груди. – Это оставь…
– Почему?
Если я дышала в каком-то ускоренном взвинченном ритме, то Руслан будто вообще не дышал.
Только смотрел.
Боже, как он смотрел…
Из-под потяжелевших век с той колкой жаждой, которая включала внутри меня неведомые точки отклика.
– Молоко… Потечет… – пояснила шепотом.
– Ну и что? Пусть течет, – отбил Чернов резковато. Пока я моргала, в надежде прийти в себя, а заодно и продышаться, еще больше ошарашив, заявил: – Ты мне целиком нужна.
Я сглотнула. Но возразить не смогла.
И…
Руслан, распечатав мою уязвимость, обнажил свой интерес.
Не только глазами, в глубине которых полыхнуло стремительным возрастанием влечения.
Но и словами:
– Охуеть, они классные стали. Просто пиздец.
И сам голос – он потерял всякую выдержку, отчетливо дрогнул от перегруза и упал настолько, что заскребло по ушам. Не из-за матов, которых я в речи Чернова практически никогда не ловила.
Именно из-за звучания.
Густого. Просевшего. Гудящего. На грани срыва.
Ему нравилось? Так сильно?
Застыла, будто пришпиленная. Его воспаленным взглядом, который продолжал курсировать от соска до соска, словно в этой путанице он непредумышленно сам на себя какой-то крепчайший приворот намотал.
Боже…
Он не просто принимал. Он получал удовольствие.
А я этим удовольствием захлебывалась.
Жар охватил тело полностью. И горело оно столь яростно, будто по коже прошлись утюгом. Беспощадно. С нездоровым вниманием к каждому миллиметру.
А я еще возьми и опусти взгляд… Руслан был в одних трусах – несостоятельных белых боксерах. Несостоятельных, потому что похоть Чернова разрушала саму суть их предназначения – скрывать наготу. Просматривались и полномасштабные объемы, и впечатляющий рельеф, и даже цвет кожи.
Внизу моего живота сжалось, вывернулось и расползлось огненными судорогами. Несколько прострелов, и волна ушла вверх. Прежде чем, шмальнув со всей дури, добралось до головы, зацепило сердце. Оно отозвалось, задыхаясь, будто что-то живое, и ударило по организму дикой дробью.
Но я продолжала смотреть.
С любопытством. С трепетом. С тем сумасшедшим восторгом, на который только способна женщина.
И… Прикоснулась.
С тем же неудержимым желанием и, вероятно, откровенным восхищением. Как давно мечтала, повела пальцами по темной поросли жестких волосков. Подушечки тотчас заискрили. Я будто с настоящим источником энергии столкнулась. Внутри что-то включилось. Заработало. Дошло до накала. Понеслось по телу импульсами. Но быстро погасло – Руслан вздрогнул, и мышцы его пресса сократились, а я в панике отдернула руку.
Только в моменте поняла, что конкретно обожглась.
Сердце бухнуло в живот. А там ведь эпицентр. Закоротило тут же. И трясти начало так, что не скрыть.