Вспыхнула. Вспыхнула так рьяно, что чуть не заскулила.
За секунды сгорела дотла.
Мне Чернов не сказал ни слова. Но взгляд… При близком контакте он еще сильнее накалился. Стал попросту невыносимым. Плотным. Густым. Жгучим. Чувствовалось: тоже вспоминает.
Прошелся по губам, шее, груди, бедрам… Тем самым местам, куда этой ночью жадно ложились его ладони и рот.
– Идем, – скомандовал хрипло, но с такой выверенной силой, что все мои внутренности в один тугой узел свернулись.
Забрал коляску. Уверенно покатил. Я безропотно зашагала следом. Так же послушно остановилась, едва он занял одну из лавочек. Хотела сесть рядом, как вдруг… Рус взял меня за руку. Пальцы – горячие и крупные – легли на кожу, и тут же перебили добрую половину воспаленных нервов.
Чернов потянул, и я оказалась у него на коленях. Влетела в кольцо рук, как в клетку. Она сразу же захлопнулась, сойдясь на моем теле крестом. Заискрила от одного этого положения. А он еще… Не дав прийти в себя, ткнулся губами мне в ухо. Сердце шарахнулось под горло, а после, словно снайпер, сбросило весь заряд вниз. В живот. Туда, где ночью зудело и пульсировало. Вот и сейчас… Мобилизовались все резервы. Тело задрожало, как под обстрелами.
Я не понимала, куда деваться от этих колебаний.
Рус же… Целовал… Ухо, за ним шею… Это не было пошло, но я возбуждалась. Необратимо. Цепляясь за его плечи, натужно дышала. Минуту назад мысленно негодовала из-за того, что сидящая неподалеку молодежь ведет себя непозволительно громко. А сейчас… Ничего не слышала. Шум в голове заглушил все.
– Руслан… – шепнула, утопая в разрозненном смущении насмерть.
Он сжал крепче и перекрыл:
– Как ты?
– Нормально… – с трудом выдавила я.
– Нормально? – переспросил с недоверием, будто знал, что отголоски близости не отпускали ни морально, ни физически. – Ничего не болит?
Боль присутствовала. Но я мотнула головой, отрицая очевидное.
Чернов же снова стиснул всю меня, со скрипом заставляя вжиматься в его стальную грудь.
– Я весь день чумной. С похотью по клеткам, как со взрывчаткой, – не выдохнул, а буквально зашипел в мое многострадальное ухо. – Хочу тебя, аж трясет.
Бойца не выключал. Но и не прятал, что внутри рвет.
– Можем… – пробормотала я, ощущая, как у самой все сохнет – от губ до желудка. – Можем сейчас пойти домой… – вытянула кое-как. С паузами, в которых то слишком много дыхания было, то напрочь отсутствовало. – Если Сева будет спать…
Договорить Руслан не дал. Резко поднявшись, потащил нас с сыном домой. Я, конечно, не сопротивлялась. Шла за ним, как под гипнозом. С пылающим телом и одним-единственным желанием: скорее оказаться в объятиях мужа.
Глава 33. Ты одна, ты такая
Я знал, что такое контузия. Было дело. Проходили.
СВОЯ рванула мощнее. Ударила по мозгам, по нутру, по костям, по нервам. Филигранно прошлась. Все повело. Перекорежило. Неизменным ничего не осталось.
Вроде отстрелялся. Выпустил пар. Снизил нагрузку. Но новая смена тянулась напряженнее предыдущей. Пульсация не только по члену ходила. Скользила ржавой проволокой по всему организму.
Говоря, что трясло, ни разу не напиздел.
Домой, ясное дело, летел.
В дороге сцены становились ярче: как СВОЯ открывалась, принимала, выгибалась, стонала… На выдохе. Сквозь дрожь.
И тут… Снова, сукина душа, Косыгин. Ебаный пень. Глаза б мои не видели.
Один разговор у нас уже был. Позавчера. После больницы. Я прямо сказал, чтобы прекращал таскаться к моей семье. Жека выкручивался, прикрываясь благородством. Дескать, помогал по старой дружбе. Я резко, без второго дыхания, заверил, что мы не нуждаемся.
Не дошло? Вот это, блядь, и выбесило сильнее, чем что-либо. Выбесило так, что моргнул, и все вокруг красным залило.
Так что новый диалог сразу по-боевому пошел. Без всей этой братской хероты.
– Какого хуя ты опять трешься возле моей жены?
Косыга, зная меня, был готов. Принял наезд без просадки.
– Твоей жены? И давно ты ее таковой считаешь? – толкнул с ухмылкой.
– Давно, не давно – тебя ебать не должно. Сказал, моя – значит, так и есть. Еще раз увижу рядом, не только твою самодовольную харю набок сверну, но и ноги, на хрен, выдерну.
– Ты че, Рус?.. – растерялся друг. Мне было похуй. – Я же только помочь хотел…
– Я сказал: хватит нам твоей помощи. Все. Финиш. Я, мать твою, серьезно: и про харю, и про ноги. Съебись.
Этого хватило, чтобы Косыгин, наконец, свалил. Но меня не отпускало. Тупая тяжесть разносила грудь, потому как, несмотря ни на что, чувствовал угрозу.
СВОЯ будто не понимала, как все обострилось. Но откликалась. Чувствовал кожей, как вибрировала. Эти волны, когда держал ее на руках, шли мне в тело, словно микротоки, и с гулом били по костям.
Эмоции сжались внутри, словно пружины. Хотел высвободить эту энергию до того, как она перегреется и выстрелит.
Но дома Сева не спал. Сначала выдул по литру молока из каждой сиськи. Потом обосрался так, что из подгузника по спине полезло. А после купания орал в потолок.
Жизнь с ребенком – это вам не служба, блядь. В ней нет перерывов. Вахта круглосуточная. Реальные испытания на прочность нервов, воли и выдержки.
– Хватит. Не давай ему больше, а то еще обрыгается, – скомандовал, утаскивая извивающее тело сына из-под сиськи, которую он уже не сосал, а в психах яростно жевал.
СВОЯ отпустила. Но, пока носил, ходила след в след.
– Иди в душ. Займись собой. Расслабься, – сказал ей тихо. – Я справлюсь.
Люда кивнула, взяла какие-то вещи и исчезла.
«Добрыня» пыхтел, фыркал, дрыгал ногами, крутился и бился головой мне в плечо – в общем, никак не мог приткнуться. Я мысленно матюгался от бессилия, которое сын моментами еще умудрялся во мне вызывать, но разговаривал с ним предельно четко, чтобы собрать расфокусированное внимание и успокоить.
– Ты глянь, тяжелый стал. Матери тебя, верняк, трудно таскать. Видел, какая она? Маленькая. Хрупкая. А не жалуется. Никогда не жалуется. Это ценить надо. Ты же мужик. Боец. Чернов. Заканчивай истерику. Сытый, чистый, сухой, укропной водой напоенный… Что тебе еще надо? Ты если спать не хочешь, орать необязательно. Вот да, втыкай по сторонам. Оценивай, так сказать, обстановку. А то горланишь, глаза закрыв, а вокруг жизнь летит. Враг, понимаешь ли, не дремлет. Учись контроль держать.
Себя же успокаивал более приземленными мыслями: мол, уложу сына, и возьму СВОЮ.
До дрожи. До крика. До помутнения.
Не отошел ведь. Горело все.
Сева притих. Уложив голову мне на плечо, дышал почти вровень со мной. Не дергался. Слушал. И, походу, уже засыпал. Продолжал говорить, чтобы довести этот ритуал до крайней точки, но в ушах в этот момент стоял шум воды.
Пиздец, конечно… Я представлял, как моется Люда. Жаждал это увидеть. Рядом с ней встать. Там же в душе взять.
Но она вышла из ванной раньше, чем отключился «Добрыня». Вняв моим советам, переместилась на кухню. Через пару минут донеслось, как вскипел чайник, и как она разлила кипяток по чашкам. Мне ни есть, ни пить не хотелось, но, уложив Севу в кроватку, я по-бойцовски быстро принял душ и присоединился к жене.
Вытирался тоже в спешке, так что по телу еще катились капли, когда атаковал СВОЮ у столешницы.
– Ты поела? – выдохнул ей в затылок, сжимая ладонями талию.
– Да… – ответила со знакомой дрожью. – Поешь и ты… Я разогрела…
– Потом, – шепнул, проскальзывая пятерней под махровый халат с поражающей, сука, нетерпеливостью. Когда не нашел там ни сорочки, ни белья, в башку будто шило вогнали. – Охренеть… – выдал затяжным хрипом.
Кожа голая. Бархатная. Горячая. Моя.
В пальцах тотчас собралась пульсация. Побежала электричеством по телу. Мощной волной отключила мозг.
Развернул, резко распахнул халат, пустил по плечам, сжал желанную руками, вдохнул запах, начал целовать. СВОЯ вздрогнула, тяжело и рвано задышала, тихо застонала… Этот ее стон – допуск. Команда к наступлению.
Обвив рукой вокруг талии, поднял вверх и усадил на столешницу. Прошелся по обнаженному телу ладонями. Стиснул бедра. Нашел губами грудь. Сглатывая скопившуюся слюну, поймал ртом сосок, к которому, я уверен, до Севы, ни один язык не прикасался. Она дернулась. Не сразу приняла, что это может быть приятно. А потом как начала выдавать реакции! Меня трясло так, что буквально разлетался на куски, а она просила еще и еще. Тело ушло в такую податливость, словно разогретым воском стало.
– Руслан… Русик… Рус… – зачастила Люда по-новому, с высшей степенью интимности и полной отдачей.
Я вскинул голову. Нырнул в подернутые томной страстью глаза.
Когда положил ладонь между ног, она накрыла мою кисть своей. Вместе вдавили в кипящую и тягучую слизь. СВОЯ не отвела взгляда, даже когда задвигал пальцами.
– Не больно? – прохрипел, почти теряя контроль.
Мотнула головой.
Тогда я скинул с бедер полотенце, измазал член секретом, что оставался на кисти, и, взяв Люду за руку, вынудил обхватить ствол рукой.
Ее глаза расширились и потемнели. Но дергаться она не дергалась. Пока я медленно заставлял ее мне дрочить, лишь взбудораженно облизывала раскрасневшиеся губы.
Думая о том, как охуенно было бы ворваться между ними гудящей плотью, сунул в нее язык. Поцеловал с усилием. Но бережно. СВОЯ же.
И она так прижалась. Вся. Каждой клеткой.
Сквозь мою грудь прошел гребаный вырывающий сердце выстрел.
Я хотел пить. Мать вашу, дышать ею.
Но, блядь… Просто не мог. Не справлялся.
Ударная волна была столь сильной, что я понимал: нужно глушить.
Немедленно.
Оторвался. Открыл глаза, а они не видят. Перед взором черные точки агрессивно махались с цветными бликами.
– Сзади. Не против? – рубанул пониженными.
Люда не ответила. Только кивнула, и я, хвала Господу, смог это различить.
Сдернув с нее халат уже полностью, развернул к кухонному гарнитуру лицом и показал, как прогнуться. На инстинктах оценил и те самые ягодицы, о которых грезил, блядь, вовсе не по-солдатски, и розовую раковину между ног. Давление, сука позорная, тут же взяло критический подъем.