Он выдохнул и, сосредоточенно нахмурившись, отодвинул меня на край своих колен, чтобы забраться рукой в карман шорт. На последних – там, где ткань топорщила ошеломляющая по своей величине эрекция – остались следы моего возбуждения. Много следов. Эта влага блестела, тянулась и пахла. Но серьезно устыдиться этого я не успела. Выудив из кармана презерватив, Чернов одним грубым рывком стянул шорты. Стальная плоть буквально выстрелила наружу и, гордо качнувшись, со шлепком ударилась о сияющий от пота напряженный пресс. Рус поморщился и с шипением всосал сквозь зубы воздух. Но даже эта вспышка боли не охладила ярость его желания. Разорвав зубами пакетик, он умело раскатал защиту и резко дернул меня на себя.
Я тотчас ушла вся в спазмы.
А на первом же контакте с членом заискрила. Оказывая давление, Чернов раздвигал не только стенки влагалища. Он распирал всю меня. Его пульсирующая плоть, являясь единственной инородной деталью в моем теле, умудрялась быть самой нужной. Значимой. Главной. Остальное – неважно.
Глядя на мужа из-под ресниц, дрожала. Тихо постанывая, пыталась вобрать в себя всю его мощь.
Боже…
Так, как Руслан хотел каждый сантиметр меня, так и я хотела каждый сантиметр его.
И все же мы не спешили. Он вжимал медленно, постепенно. Только пальцами так впивался в кожу бедер, что, вероятно, зарождались следы. И эти следы практически сразу же начинали болеть. Но на боль было плевать так же, как и на то, что в этой жаре мы все больше таяли.
Заливались потом.
Едва удалось полностью опуститься, соединились ртами, слизывая эту соль с губ друг друга. Она дурманила, добавляла удовольствию вкуса, придавала остроты.
Я видела, как это сводило с ума самого Русика.
Насытившись моим ртом, он перебросился на шею, ключицы, грудь… Целовал, лизал и посасывал.
А еще хрипел:
– Моя, слышишь?
Я слышала и, как могла, соглашалась: иногда короткими «да», иногда лишь кивками.
На фоне всего этого безумия меня пробило жгучими импульсами. И все следующие волны дрожи стали такими чувственными, что я, еще толком не привыкшая к толщине мужа, сама на нем закачалась.
Неумело. Даже как-то неуклюже. Ужасно сбивчиво.
Но так неожиданно страстно!
Откуда это во мне? Я забылась в эйфории. С тихими стонами поплыла.
Мои странные движения загоняли нас все глубже и глубже – в ту сладкую бездну, где не было норм. Только тугой жар. Только мучительное томление. Только восхитительное блаженство.
– Руслан… Боже… Русик… Я… Рус-с-с…
– Держу… – гремело в ответ глухо. Входило мне в рот вместе с его дыханием. Вместе с взглядом, который врывался через глаза в душу. – До конца…
Член Чернова, и правда, был якорем – массивным, раскаленным, подцепляющим за самое нутро. Но я все равно улетала. Абсолютно любое новое скольжение так по-живому задевало, что сходу все воспалялось, тянулось, сокращалось и множилось.
Прикрывая веки, уже всхлипывала. Но не могла остановиться. Легче умереть. Все движения в принципе были на грани. Каждое движение как последнее.
Руслан обнимал меня. Окутывал своим большим и горячим телом. Жадно стискивал. А я, не прекращая подниматься и опускаться, запрокидывала назад голову. Фокусируясь на потолке, пыталась дышать, но вместо этого все чаще стонала.
Не хватало кислорода. Не хватало опоры.
А его… Моего Руслана Чернова… Его было много…
Тело сжималось. Под шальные удары сердца избавлялось от всех видов жидкости. Одна струилась каплями по спине, вторая лилась из груди, третья текла из влагалища, сгущалась на члене мужа и размазывалась по его паху.
Рус ласкал мои соски языком, не обращая внимания на молоко. И когда он это делал, я откидывалась еще дальше и стонала одуряюще громко.
Пока Чернов, завернув руку вокруг моей талии, не подтянул так близко, что между нами вытеснило воздух. Поцелуи прекратились. И моя свобода – тоже.
Остались… Глаза в глаза… И толчки…
Бедра Руслана заработали в неторопливом, но мощном ритме. Каждая подача раскатывала, словно залповая бомбардировка. Он знал невидимые точки. И понимал, под каким углом и с какой силой на них воздействовать. Двигался безошибочно. Четко. Беспощадно.
Я оплела его… Застыла… Слилась… Сдалась…
И когда волна, наконец, ударила – его и меня одновременно – закричала.
Без стеснения. Без страха. Без какой-либо потребности прятаться.
Потому что Чернов держал. И потому что я, доверяя ему, позволила себе полностью в нем раствориться.
Вскоре я обмякла. Но мурашки еще сыпались толпами, а сама кожа лоснилась и липла к Руслану, невзирая на то, что с его стороны ни о какой неподвижности не могло быть и речи, так яростно ходила его грудная клетка, вздымались плечи и дрожали руки.
Мы молчали.
Но шумные вздохи и оголтелое биение сердец говорили за нас, сотрясая пространство и распадаясь в нем.
– Фух… Вот это пропотели, – толкнул Чернов в какой-то момент, присвистывая. – Ну что… ух… Будем мыться?.. Или…
Я кивнула и, сцепляя зубы, поспешила встать.
Прикрывшись полотенцем, невольно зависла на презервативе, который снял Руслан. А точнее на его содержимом. Оно пахло – густо, вязко, солоновато и… возбуждающе. Несмотря на два оргазма – возбуждающе.
Чернов поймал мой взгляд.
– Не волнуйся, все в колпаке. Ничего не пролил, – заверил тяжелым сипом, по-своему понимая, что должен сказать.
Я покраснела, хотя еще секунду назад казалось, что гореть ярче уже попросту невозможно.
– Кто пойдет первым в душ? – выдохнула с паузами, но, учитывая ситуацию и свое состояние, осталась довольна собой.
– Вместе, – рубанул Рус.
Глава 38. Класс, детка, класс
– Уснул? – зарядил на хрипе в темноту спальни.
Намеренно не гасил. Голос сам по себе падал, прорываясь, словно через перегоревшие связки.
– Кажется, да… – отозвалась Люда шепотом.
Прозвучало еще тише, чем у меня. Но на моем затылке повылазили мурашки, стоило ей только молвить слово. Повылазили и бешеной волной бросились вниз по спине. Пока я, заламывая брови, вкуривал, что за клич она использовала, чтобы брать их на подъем, жена, судя по еле уловимым движениям, проверяла налупившегося и сладко кирнувшего под сиськой «Добрыню».
– Да, спит, – подтвердила с теплой улыбкой.
Слышал направленную на сына ласку. Чувствовал.
Это всегда пробирало. Внушительно.
Башкой понимал, что нормальная мать прикипает к своему детенышу, от кого бы ни понесла. Но один хер, тянул часть этой неги на себя.
– Давай отправлю в коляску, – вызвался, преследуя интересы, которые уже горели под кожей.
– Эм… – выдохнула Люда, все еще придерживая сына у груди. – Но тут же ничего не видно.
– Я ориентируюсь, – напомнил ей.
– Ну да… Знаю… Но… Руслан, мне как-то тревожно в этой темноте. Я должна видеть Севу, даже когда он спит. Точно нельзя никакой свет включить?
Сдавило. Туго, словно тисками.
С трудом расправил.
И на автомате повторил то, что говорил полчаса назад:
– Только верхний.
Пока обсуждали, помимо дрожи, в шейных позвонках высвободился какой-то яд. Двинулся, и эту заразу раскидало жгучей паутиной по всему организму.
– Вот, – дернул в стороны шторы. – Уличный пойдет?
Оттуда тоже негусто валило – луна находилась в дохлой фазе, а мутный отблеск ближайшего фонаря едва цеплял край рамы.
– Пойдет, – согласилась Люда, когда я уже готов был идти искать лампу.
Мотнув головой, поспешил забрать сына.
Яд по кровеносной системе подбирался к сердцу. Когда наклонился, из-за запаха СВОЕЙ зажгло трахею и залило бронхи. Мать вашу. Без заминки хлестнуло прямо в ту самую мышцу. После это впрыска она, вестимо, стала качать натужно, как мотор на перегреве.
Принял сына.
Не успел отойти. По предплечью скользнула ладонь. Жены. Поправляя шапку на «Добрыне», зацепила меня. Так зацепила, что пальнуло в обе стороны.
Воздух на вдохе сжался. Спрессовался в куб. Застыл.
В поясницу будто молнией шандарахнуло. А после нее с жаром вальнуло той же энергией в пах. Вроде как уже знакомый набор реакций, но действовать против них я так и не научился. Завибрировал на месте, как трансформаторная будка.
Хорошо, что с диверсантом контакт налажен – смену рук пережили без возмущений. Шевельнув плечами, сбросил напряжение и понес сына к коляске. Уложил. Поправил. Подоткнул под бок пеленку. Прикрыл. Чисто на опыте задержал взгляд. И снова поправил.
«Теперь порядок», – сделал зарубу мысленно.
И пошел обратно. В кровать.
Люда уже укладывалась под одеяло. Я без уточнений лег рядом.
Сглотнул. И пошло поэтапно: дернулась глотка, качнулась грудная клетка, сократился пресс.
Хапнул кислорода медленно, но поглубже, расширяя на вдохе ноздри.
Пах и приводящие резануло спазмами.
Блядство.
Скользнув рукой, нашел ладонь СВОЕЙ. Сплетая пальцами, сжал, несмотря на то, что задробило сходу.
– Ты не устала? – толкнул с намеком.
– Нет… – выдохнула шумно, явно взволнованно. – А-а ты?..
Я не ответил. Не понял даже, что должен. Едва услышал, что с ней порядок, вывел нужду в режим турбо.
– Иди сюда, – просипел, поглаживая тонкое запястье, по которому уже бахал с подрывами пульс.
И сам навалился. Подмял, вспоминая душ, баню, как вылизывал ее… Хуй знает, как докатился. Изначально шибануло, когда увидел на пленке, как уже Чернова, но еще не моя, скованно терпела гребаные «Горько!». Рванул себе доказывать, что сейчас иначе. Что могу взять все, что хочу. И когда оказались в той позиции, где видно сокровенное и манит запах … Ломануло, на хуй, так, что мозги пошли вразнос. Какие-либо понятия сползли, как салаги на первой перекличке. Вот и взял. На вкус ее взял.
И этот вкус въехал в железобетонную основу меня пузырями воздуха. Прочность просела. Заиграло все как кисель.
Честно? Ебануло в банном замесе с пиздецовым размахом.
Я понял, что такое хотеть секса. Это не про стояк. Это про шухер всего тела. Про вывернутую, на хрен, душу. Про голод конкретно по СВОЕЙ – аналоги не вкатят, не утолят. Только ее надо. Иначе все, труба, не выжить.