– Кто? – спросил он, оглядываясь.
В форме. Явно прямо из академии летел.
И… искал взглядом сына.
Я так хорошо его понимала… Глаза вмиг стали мокрыми.
– Русик… – выдавила и запнулась. Собраться, чтобы закончить, было крайне сложно. Стискивала кулаки, пока ногти не подожгли нервы. – Он еще там. Работает.
Свекор сглотнул, подобрал губы в полоску и будто посерел.
– Ты сама как? – выдохнул после небольшой паузы.
Светлана Борисовна, промокая платком уголки глаз, тоже умудрялась поддерживать – гладила меня по спине и ободряюще улыбалась.
– Все нормально. Цела и невредима. Благодаря Русику. Кровь не моя. Одного из… этих.
Не вдавалась в подробности. Слишком много разных людей было рядом.
Владимир Александрович все понял. Сдержанно кивнул и без слов прикрыл глаза.
Толпа перед зданием загудела. Начали выносить пострадавших.
Мы спохватились и бросились ближе ко входу.
Среди раненых были и силовики.
Я застыла, впиваясь не взглядом. Всей душой.
«Не он… Не он…» – чувствовала.
Следом потянулись мирные. Кто-то просто шел, кто-то прям бежал. Люди всхлипывали, смеялись, падали на землю и в объятия друг друга.
Я увидела Леру с Ирой. Порадовалась, что они целы, и что их тоже встречают.
Руслана не было.
Боже мой…
Заострила взгляд на собровцах, но его среди них не нашла.
Выходи. Прошу тебя, выходи.
Дыхание сбилось, и грудь наполнилась такой тяжестью, что почудилось: сейчас разорвет. Проклятое сердце-колючка. Металлический еж! Оно меня убивало.
Выходи.
Светлана Борисовна, прикрывшись, тихо всхлипнула в платок. Владимир Александрович стоял, вытянувшись, как на параде. Лицо ледяное, но пальцы подрагивали.
– Выходи… Пожалуйста… Выходи… – уже шепотом молила я.
И вдруг…
Он.
Медленно. Своим ходом.
Живой. Целый. Собранный. Опасный. Мой.
Подкинуло изнутри. Сорвало.
И я побежала, словно кто-то отмашку дал. Словно кросс этот на время, и от количества этих секунд зависит моя жизнь.
Сквозь толпу. Сквозь шум.
Наперегонки с ошалевшим ежом. Он разлетелся на кусочечки, едва столкнулась с Русланом. Врезалась, взорвалась и расплавилась. Слезы – реками.
Он поймал. Стиснул. Не позволил упасть.
Казался выше, массивнее, мощнее. Твердый и непробиваемый, словно целиком из бронестали. Но держал так бережно, словно боялся помять. Я же ощупывала лихорадочно – плечи, шею, голову.
Точно цел?
Из-за балаклавы не было видно лица. Только глаза. Мои любимые. Темные. Глубокие. Прицельные. Взял на мушку и тут же поразил.
Я не сопротивлялась. Ничуть.
Выстрел. За ним эхо. По закоулочкам тела. И мне так хорошо.
А он дальше пошел… Прижался губами, прямо через балаклаву, и выдохнул со всей силой. Всей своей истощенной, до предела выжженной душой. Между нами оставалась ткань, а я чувствовала, что так крепко он меня еще никогда не целовал. Даже когда заходил с языком. Просто в тот момент… Боже мой, каждой клеткой в меня вошел. Это было мощнее всего, что происходило там. В том гребаном аду.
Возникло ощущение, что там он сдерживался.
А сейчас… Выпустил все.
Жаль, этот жгучий поцелуй через балаклаву был единственным, что мы могли себе позволить.
Здесь.
Но дома…
Рядом кто-то прокашлялся.
Я оторвалась от мужа. Чуть сместилась, прижимаясь боком. Глянула в сторону.
И застыла.
Перед нами стоял генерал Дубинский. А около него Лера.
В этот же момент к нам добрались родители Руслана. Обнимали нас вместе, поняв, что сейчас будет трудно разлепить.
– Это твой парень? – спросила девочка, курсируя взглядом по Чернову.
– Муж, – с гордостью выдохнула я.
– Я тоже люблю военных, – уверенно выдала Лера. – Красивых, здоровенных!
Я улыбнулась. Светлана Борисовна весело прыснула. А генерал кривовато усмехнулся, но уже через мгновение вернул лицу офицерскую суровость.
– Курсант Чернова, – обратился официальным тоном. – О том, что ваш супруг – один из лучших бойцов в составе группы – наслышан. Сегодня вы показали, что рядом с ним – не просто жена, а самостоятельная боевая единица. Вы были не слабее ни по духу, ни по действиям. Сработали не как курсант, а как профессионал. Спасли не только мою внучку, но и десятки гражданских. Переданная вами информация сыграла ключевую роль в момент принятия решения на штурм. Время в таких ситуациях – главный ресурс. Объявляю вам благодарность. С занесением в личное дело. И если в будущем что-либо потребуется – не стесняйтесь, обращайтесь. Людей, которые так работают под огнем, я не забываю.
У меня задрожало в груди.
Но…
Я вытянулась и четко отдала честь.
Дубинский мягко кивнул.
– Людмила – гордость выпуска. Передовой курсант, – вывел свекор, одними лишь интонациями разбавляя напряжение. – Хорошо, мой не растерялся.
По тому, как генерал хохотнул, поняла, что они друг друга знали.
– Молоток, парень, – похлопал Руслана по плечу. – Сила.
Развернулся, подцепил Леру и медленно побрел в сторону парковки.
– Сын, – шепнула свекровь. – Мы заберем Люду, Севу и сватью к себе. Все так перенервничали… А дома – надежно, тепло. Ты решай свои дела и приезжай.
Руслан посмотрел на меня. И в этом взгляде было все: и гордость, и тягучая привязка, и переживания.
– Ты не против? – спросил хрипло.
Голос – как наждак. Задевая нервы, своей силой причинял удовольствие.
– Нет, – толкнула я отрывисто.
– Тогда езжайте. Я сдам ствол, снарягу, отобьюсь, и следом.
– Хорошо… Мы будем ждать.
Он потянулся. Обнял. Коротко. Но с чувствами. Внутри меня все сжалось и запульсировало. Вцепилась пальцами в бронник. Неосознанно придержала.
– Все, – выдохнул Руслан, отстраняясь. – Давай.
Поправил балаклаву. Бросил взгляд на меня, на родителей.
И пошел к своим.
Спина прямая. Плечи напряженные. Шаг уверенный.
Мой муж. Мой боец. Мой родной человек.
Смотрела ему вслед, пока не скрылся из виду.
Глава 44. Белый пепел кружит над землей
На базе кипел привычный движ.
Раскидали по каморам стволы, боеприпасы и остальное барахло. И двинули в душ. Форма, снаряга – все, сука, будто вросло в тело. Отрывали и стаскивали кто с рычанием, кто со стонами. Кожу жгло, мышцы крепило, суставы выкручивало, башку ломило. Трясло, ко всему, как на самых лютых отходняках. Нервы, энергия – выпотрошило все же нехило. А восполнять запасы возможности не было. Вот раскормленную махину без топлива и корежило. Вело так, что точились.
Вода ударила по телу иглами. Сжав челюсти, прикусил язык. Ебаный, на хуй, чуть не присел. Сердце с перепугу дало такую нагрузку, что аж в ушах запульсировало. Грохот по вискам уже не слышал, но улавливал по ощущениям.
Из соседних кабин каким-то чудом доносились маты. Не сразу понял, что и сам ими давлюсь.
Секунд тридцать, не меньше, уплыло с грязюкой в слив, прежде чем тело поймало кайф.
Но задержался не поэтому.
Затупил. Думал о СВОЕЙ. О том, что она сделала. И о том, что, как ты ни беги от реала, мог ее лишиться.
Помнил, как раскатывало тревогой в горах. Но полновесно не осознавал, насколько задело. Не ко всем центрам дошло. Только во время теракта рубануло. Накрыло, сука, такой черной паникой, что до сих пор по туше ходили отголоски. С головы до пят. Резало, мать вашу. В мясо.
Я успехи той, которую застолбил, конечно, не проморгал. Волей-неволей четыре года за ней наблюдал. Теоретик, не теоретик, а то, что в замесе не растеряется и на риски пойдет со всей самоотдачей, понимал. Не рассчитывал только, что в подобном аду когда-то окажется.
Впереди выпуск, распределение… Надо бы в безопасное место пихнуть.
Только куда? Каким образом?
Тут, блядь, просто торговый. Критическая ситуация. И она там.
Дома ведь не закроешь.
Че делать???
Мозги буксовали. Тело продолжало шароебить.
Все казалось, что еще в ТЦ. И СВОЯ – тоже там.
Сука, она ведь важнее всех.
Допер.
И завис.
– Чернов! – заорал с порога душевых Сармат. – Твоя очередь в медпункт.
Я оглянулся и понял, что в помещении пусто. Все разошлись.
– Иду, – проскрипел сипло.
Связки пережимало так, что толком дышать не мог. Грудь ходила ходуном. И плечи, сука, брали высоту.
Джинсы натянул, а они съезжают, словно успел скинуть пару кило. Сколько тут прошло? Под ребрами сосало. Но аппетита не было. Даже если бы попал на «поляну», не смог бы есть. Мутило.
– Погоди, – тормознул меня Сарматский уже на выходе из медпункта. – Ну че, как ты? Башка на месте?
– На месте, – отбил я.
Командир выдохнул. Огляделся. И снова смерил прищуром.
– Если бы я сказал, что она внутри, ты бы туда башку точно не донес, – выдал, дернув челюстью. – Тупо отстранить, как положено по уставу, тоже не мог. Не хватало «первых». Карпов в больничке. Исханов в отпуске. На базе некем закрывать. А вызывать кого-то из дома… Секунды капали.
– Не жалуюсь, – сухо обратил внимание начальства. – Наоборот. Хорошо, что был там. Не надо объяснять. Не тупой. Знаю, что все взвешено.
– Э-э, там, «не надо объяснять»… – бомбанул Сармат.
Бомбанул с раскатом. В духе спецов своего поколения. Все-таки они отличались. Устаревшая версия, типа второго Пентиума. Своеобразная, но надежная. Мы другие уже. И это тоже нормально. Дальше – еще новее пойдут.
– Не подвел. Раскатал как надо. Чисто, – сменив тон, переключился на похвалу. – Сейчас анализ, итоги, разбор полетов, – намекнул, что там проедутся. – И дуй домой. Тебе, как никому, три дня на восстановление даю. Побудь с семьей.
Я не отпирался. Высидел оперативку и свалил.
Домой. Как птица.
Нет, не влетел. Ворвался, на хрен.
Клен. Пионы. Алыча. Все цвело. Все пахло. Кружило голову тем родным, что раньше не замечал даже.
Сколько раз в этот двор вламывался? За двадцать с хуем лет-то. Тысячи. И все-таки… Никогда еще не колошматило перед входом в дом так, чтобы, сука, разбирало на болты.