Внутри СВОЯ. Сын.
Мгновение постоял на крыльце, собираясь с духом.
Вдохнул раз. Вдохнул два. Выдохнул.
И пошел.
Из кухни выглянула теща.
Блядь.
Руки растопырила и понеслась.
– Руслан! Сынок! – запричитала, со всей дури врезаясь в плечо. – Господи… – упоминая Бога, отбивала мне по лопатке. – Как же я молилась…
Я, черт возьми, не мог определиться с реакциями.
Что говорить?
Выручила остальная родня. Не знаю, что они там всем подрядом готовили, но высыпались все из той же кухни. Батя, мамка, братья и невестки – стали по очереди трясти, щупать, обнимать.
– Все нормально, – повторил раз двадцать, пока дошел до мелких.
Они, к счастью, мало что понимали, так что по большей части дурачились – щипали, висли, запрыгивали на спину.
– Ну-ка, марш! – гаркнул отец командным, понимая, очевидно, что не до игр сейчас – на нуле. – В саду игрушки собрать! Бассейн опорожнить! Двор подмести! Бочки для сбора воды открыть! – выдал наряд, как в свое время навешивал нам. – Ночью дождь обещают, – пробубнил уже для всех.
И пустился вещать про рассаду, которую сегодня можно не поливать. Но было заметно, что речами этими закрывает переживания, которые все еще трудно держать.
По ступеням со второго этажа застучали торопливые шаги.
Вскинул голову, и пульс вышибло.
Люда. С сыном.
Взглядом, как рентгеном, прошлась. И опалила, как термобарическая.
В глазах будто от дымовой мглы поплыло. А под сталью выжгло кислород. Сердце замолотило по ребрам, как чертова кувалда. Гулко. С вибрациями. Без пауз.
Откуда-то взялся заряд. Ударил адреналином по венам, требуя движения.
И я шагнул навстречу.
– Голодный, наверное… – шепнула Люда привычно.
А мне сдавило спазмом горло.
Голос. Сраный голос. Застрял под обломками каких-то чувств.
И стало так долбоебически тревожно, что я решил ее не трогать.
– Не особо, – двинул, сбиваясь на рваные паузы.
Но теща зачастила про манты, а батя – про боевую сотку.
Окружили. Потянули за стол.
– Пей, Руся, – наседали со всех сторон.
Я нашел жену взглядом.
– Если надо… – дала добро, опускаясь рядом на стул.
Поймал ее запах и махнул. Сам не знаю, на хрена. В башке еще сильнее зашумело.
Закидывал горючее мантами, практически не прожевывая. Благо СВОЯ, как всегда, подстраховала – тарелка была полной до того, как херанул пустую стопку на стол.
Теща с батей дальше беленькую наворачивала. Он ей про какие-то боевые выходы докладывал, она ему – про продажных базарных ментов девяностых и каких-то крысятников. Хуй знает, как не зарезались, гутаря по факту стенка на стенку.
Леха с Михой по граммам не отставали, но помалкивали. Я в целом больше не топил. Без того плыл.
Так себе туса. Доел и поднялся.
– Сполоснусь, – сказал Люде, чувствуя, что снова вспотел, как черт.
Мелкого в лоб ткнул. Ее не трогал. На контакте с результатом парной работы, созданием общей крови и плоти, подорвало низ брони.
Пока в душ тулил, думал, как дальше справляться. Были мысли даже свалить куда-то.
Ну разваливался же – это если совсем откровенно. На куски, как после взрыва.
Но свалить я не мог.
Вымылся, обмотал бедра полотенцем и пошел назад.
– А как поезд шмонали! Я деньги в подушку зашивала! – трещала теща, пока не увидела меня.
Зависла. Протрезвела.
– Где? – толкнул я, не найдя за столом Люду.
– Русик! Не ходи ты голый! – веселила народ мама, пока невестки, обмениваясь усмешками, прятали глаза.
– В полотенце, – указал на ширму.
– Это еще ладно… – махнула Яна. – Я помню, мы только поженились, он из бани в сугроб голый прыгал!
– Охуенное событие, – обесценил я сипло.
– В спальне, – выпалила, наконец, мать. – Люда с Севой в спальне.
Пошел к ним под барабанную дробь, что выдавало сердце.
Она кормила, не отрывая взгляда от сына. Я сел рядом. Тоже на «Добрыне» застыл.
То, что весь день резало по-живому, теперь щекотало.
– Любишь его? – ебанул смаху, но тихо.
Подобрался как мог близко. Прямее, сука, некуда.
– Конечно, – шепнула Люда, ласково поглаживая сына. Я чувствовал, будто меня касалась. Загремело за ребрами. – А… – помедлила, – …ты?
Я сглотнул. Так, что грудь запала. Вглубь, блядь.
– До гари, – навесил с хрипом.
Глава 45. Любви не простая суть
– Мне куда? Спать тут? Или валить в другую комнату? – отбил, тщательно контролируя не только интонации, но и дыхание.
Люда вскинула голову. Только посмотрела в глаза, я снова рассвистелся изнутри, как паровой котел.
– Почему «в другую комнату»? – прошептала отрывисто, усиливая голос неясными мне пока эмоциями.
Ясные, не ясные, а они работали, сбивая в моем гребаном теле температурный режим. Похуй, что шкура как у слона – то жар гулял, то ознобом гасило.
– Потому что прибухнул, а ты запаха не выносишь, – продавил грубоватым тоном.
Внешними реакциями хотел показать, что ситуация не несла, на хрен, никакой важности.
Тряхнул плечами. Кинул ноги шире. Взгляд в никуда увел. Поводил подбородком, будто разминая шею. Скрепив пальцы за головой, растянул грудные мышцы.
Но, если начистоту, все эти действиями не в край очевидно, но выдавали суету и хуету. А именно подспудное желание забрать больше места под себя, установить контроль над пространством и утвердить свое главенство. Первобытная, мать вашу, силовая демонстрация.
Рубленые фразы списывал туда же. Ебанутая чеканка. Словно, кроме приказов и команд, нихуя больше не признавал.
Сегодня СВОЯ подсветила значимую деталь. Прожектором, сука, по слепым зонам. А именно: причины, по которым я на самом деле все эти годы держал дистанцию.
Залипуха, восхищение, уважение, гордость – это все охуенно.
Но на гражданке мне нужна была не та, с которой в одном строю равняешься, отрабатываешь тактики, раскатываешь общие задачи и, так или иначе, меряешься показателями. А женщина.
Хоть я по натуре перманентно держу оборону, будто в любой момент жахнет атака. Рефлекс. Ебанутый. Но со СВОЕЙ начал отпускать.
А сегодня снова на позицию вытянуло. Сам не сразу заметил, что жду какого-то вызова, попыток перехвата инициативы и необходимости по-новой доказывать, кто в семье лидер.
И сам был готов спровоцировать. Будто на рожон шел. Прощупывал на инстинкты до самого дна.
Только сейчас сделал вдох и полез считывать.
Люда не менялась. Смотрела так же мягко. Спокойно. Уступчиво.
Выдохнул.
– Руслан, – обратилась тихо, не снимая с меня взгляда, который я иначе как милым охарактеризовать не мог. И все равно хлестнуло по нервам так, что аж закоротило. – Наверное, дело не просто в запахе. А в поведении. Ты не отталкиваешь, даже когда выпивший. И я бы не хотела, чтобы ты уходил. Но если надо… – запнулась на подборе слов. – Если есть необходимость побыть одному…
Вдохнул до отказа. Резко выдохнул.
– Нет. Такой необходимости нет, – заверил хрипло.
Жена поднялась. Уложила уснувшего мелкого в коляску.
И, протянув мне руку, позвала:
– Тогда давай ложиться.
Внутри меня будто сжали какие-то пружины. С хрустом и, мать вашу, диким напряжением.
Но я кивнул.
Поднялся.
Люда легко скользнула под одеяло. Мне же показалось, что следом за ней придется через болото лезть.
Понял, что напрягает: ни брони, ни балаклавы сейчас не будет.
И как, мать вашу, выдержать этот контакт?
Скинул полотенце. Нырнул.
Ударило, как только продвинулся. Аж, сука, зубы застучали.
Стиснул челюсти. Обнял.
В прицеле – губы. На рецепторах – запах. По телу – захват по всем точкам восприятия.
За грудиной будто мину закопали. Глубоко. Если рванет, расхерачит все.
Люда трогала. Всматриваясь в глаза, нежно гладила. Позволяла себе целовать: то в плечо, то в шею, то в подбородок. Замечал также, как ловила ладонью биение моего сердца. Оно билось странно. Словно напихали по всем каналам фильтры. А в фильтры эти залили бетон. Тяжело шло. Мучительно. Но с такой силой, словно собиралось высадиться за периметр своей дислокации. На вражескую, мать вашу, территорию.
Таймер считал.
Три секунды до взрыва.
Две.
Одна.
Сгреб СВОЮ и прикипел ртом так, что обоих затрясло.
Сначала насухую, грубо. До той самой гари. С болью. А потом чесанули, будто в ядах моченными языками, и, наконец, рвануло.
Рвануло так, что я аж затылком назад дернул.
СВОЯ же потянулась следом.
На запах. На вкус. На каждую каплю тех непонятных, но охренеть каких сильных чувств, что разделяли.
Вцепился за ее бедра. Сдвинул. Всем весом вдавил в матрас.
– Русик… – шепнула, щекоча дыханием.
И я тут же зажал ей рот своим.
Гасил огонь. Но, мать вашу, он только сильнее полыхал.
Я впивался со всем, что за этот адский день накопил. Вгрызался. Штурмовал. Захватывал. И, блядь, жадно проглатывал то, что получал в ответ.
Стремился в нее. Сразу. Целиком. До дна.
И едва вошел, показалось, что срастемся в этой точке. Станем не просто неразрывным целым. Необъятным. Неподъемным. Потому что на ощущениях казалось, будто так обоих разнесло, что границы остального мира потерялись. Все поглотили. И слились.
С ритма сбивался, словно ломался. Хотя, может, и ломался – грохотало по всему организму. В моменте похрен было, даже если бы рассыпался.
Своими вдохами ее выдохи перехватывал, а она стонами покрывала мои рыки.
Но я двигался.
Двигался, пока не разрядило.
И конкретно тот оргазм ебанул не по низу тела. Он саданул молнией в сердце и швырнул в такую ослепляющую яркость, будто до этого все черно-белым было. Там невесомость. И я в ней без парашюта и без страховки. Но с крыльями. Так вот.
Обнаружил себя многим позже. По стандарту – мордой в подушке. Лежал на СВОЕЙ, а трясло так, словно часов пять в планке простоял. Качало, как по шторму. Внутри и вовсе все скакало. Шваркн