Вновь вскинула взгляд. И уже не смогла оторваться.
– Я пиздец как люблю сладкое, – выдал Чернов, удерживая на прицеле.
Глава 48. Отдалась твоим нежным рукам
– Слушай, эта люлька «Добрыне» реально стала мала, – заметил Русик, глядя на досыпающего в коляске на кухне после своего личного завтрака Севу. – Надо что-то думать. Неудобно же. Смотри, он коленями в борта упирается.
Накрыв сковороду крышкой, сполоснула под краном руки и, на ходу вытирая их полотенцем, подошла к мужу.
– А что ты придумаешь? – прошептала растерянно. Сама на Севушке зависла с нежностью. Такой он сладкий был, когда спал, что у меня мозги превращались в сахарную вату, а кровь – в самый настоящий сироп. – Разве что класть спать теперь только в спальне…
– Ты шторы зачем на балконе вешала?
Я пожала плечами.
Но чем руководствовалась, все же поделилась:
– Чтобы вечерами сидеть и не беспокоиться, что за нами кто-то наблюдает.
– Давай там на лето кровать поставим. На даче есть небольшая, типа садиковского варианта. С ограждением, чтобы не свалился – решу. Будешь закидывать Севу на дневные сны. Считай, и под присмотром, и на воздухе.
– О-о, – протянула я. – Класс! Здоровская идея! У меня в голове сидел столик со стульями. Но кровать… Это реально лучшее решение!
– Значит, добро, – заключил Руслан.
Я кивнула и попыталась уйти к плите. Но он поймал и вернул обратно. Обняв сзади, заскользил ладонями по моему животу. Я затихла, но тело сходу прошибло. Ежась, я вся покрылась мурашками. Сколько мы месяцев контактируем, эти ощущения никак не проходили. Всегда так получалось, что, стоило Чернову лишь коснуться, меня сначала словно бы в ледяную воду погружало. А через пару секунд изнутри шпарило кипятком. Причем жар всегда был смелее и настойчивее: опалял грудь, живот, а после все тело. На этом контрасте просто невозможно было не задрожать. Я прикрывала веки и позволяла ему размечать территорию – руками и губами.
– Если что, эта кровать пиздецки крепкая. Совдеп же, – выдохнул муж мне в ухо с терпким намеком. – Даже не знаю, что на этом балконе будет… Детская или пиздецкая?
– Руслан… – попыталась одернуть тоном.
Но вышло катастрофически неубедительно. Мало того, что голос был слишком масляным. Так еще перебивался смехом.
Чернов прижал крепче, уже привычно вдавливая в меня свою окаменевшую плоть. Привычно, но все так же волнующе. Дыхание – и у меня, и у него – сорвалось.
И…
Когда во время этих чувственных раскачиваний я, приоткрыв глаза, чуть скосила на него взгляд из-за плеча, хватило доли секунды, чтобы случилась вспышка. А уж она не оставила нам шанса не устремиться друг к другу губами. Сделали это резко, с бурными вдохами и отличительной задержкой дыхания сразу после столкновения.
Ранее захваченный нами воздух тотчас стал горячим и липким. И процесс жизнедеятельности общими усилиями перешел в ломаный ритм. Все внутри натянулось, накалилось, зазвенело. До предела.
Я знала себя как максимально приземленного человека. Никогда не мыслила ни лирикой, ни грезами.
Но когда мы с Русланом целовались, происходила какая-то небесная химическая реакция. В мгновение ока она меняла сначала формулу слизистой, а затем и саму структуру ДНК. Руслан Чернов был в моих легких, на моем языке, в моей крови, в моем сердце и в моем мозгу. И пусть эта химия каждый раз разносила в щепки, я этими взрывами наслаждалась.
Потребность быть его женщиной вышла на уровень инстинкта. В моменте это являлось первой необходимостью. Важнее выживания.
Он тоже менялся. Железная выдержка растворялась и исчезала. Только со мной. Только во время близости.
Если совсем уж на все законы мироздания наплевать, было ощущение, что мы срываемся со своих орбит и встречаемся в невесомости.
Сердце становилось все больше и тяжелее. Его удары – быстрее и громче. А захват – крепче и требовательнее.
Проснулись в одной кровати, и ночью все у нас было, а Руслан и сейчас целовал так, словно утолял суточный голод. Утолял и становился еще жаднее.
Я не заметила, как оказалась развернута и прижата полностью.
Почувствовала его шероховатые ладони на своих щеках и содрогнулась. Мышцы на плечах, спине и руках Русика под моими неугомонными пальцами тоже двигались – то сокращались, то раздувались.
Он неизменно был сильным, властным и одуряюще нежным.
Острота поцелуя неизбежно достигала той отметки, которая ежесекундно разила током и выбивала из тела стоны.
Уловила запах горелого, когда руки Чернова добрались до моих ягодиц.
– О Боже… Омлет... – пропыхтела я, отстраняясь и стремительно выбираясь из объятий.
Рванула к плите. Но содержимое сковороды уже было не спасти.
– Кошмар… Что за трындец… – возмущалась, ошарашенно таращась на обугленный омлет. Не верила, что подобное могло случиться со мной. – Атас!
Из-за стыда немного даже разозлилась.
Пока Русик, как обычно, на серьезе не пошутил:
– После сгоревших яиц положено жарить картоху.
Поняла, конечно, что вспомнил нашу первую ночь. Только в вечер, после которого все случилось, яйца спалила Тоська.
Уловив подмигивание Чернова сейчас, покраснела, но все же улыбнулась.
– Кстати, поступил запрос на дачу, – выдал муж, в который раз за сегодня возвращаясь именно к этой недвижимости.
– В каком смысле? – не врубилась я.
– Наши после вручения дипломов и формального торжества просят замутить там движ. Что скажешь?
Смотрел, как всегда, изучающе. Потому что было важно, что я скажу.
– А я должна быть? – первое, что уточнила.
Русик кивнул.
И добавил:
– Со мной.
– Ненадолго? Сева же…
– Ясное дело, ненадолго.
– Хорошо, – согласилась легко, хоть и не понимала, как все будет. С отрядом на майские так и не выбрались. А тут по сути последний сбор группы. Почему бы и нет? Для Руса это важно. Да и для меня тоже. – Насчет картошки… Я вечером пожарю, – пообещала приглушенно. – Сейчас не успею.
Открыв шкафчик, схватила сковородку и выбросила испорченный омлет в мусорное ведро.
– Могу перебиться чем-то вчерашним, – заверил Руслан. – Не суетись.
Но я все-таки пожарила яйца. На этот раз, чтобы не затягивать, глазунью. Поели со свежими овощами, колбасой и хлебом.
После снова застряли вне времени… Целовались, якобы на прощание, будто расставались на год. Хорошо, что Севушка проснулся – спас отца от опоздания на работу.
Оставшись с сыном вдвоем, я, как обычно, сразу же взялась за домашние дела, а их было немало. Когда Рус признался, что любит сладкое, решила испечь для него торт. Коржи сделала вчера. А вот до крема добралась только сегодня.
Честно признаться, немного волновалась, выйдет ли то, что нужно. Прежде ведь не занималась кондитеркой. Но взбить сливки до устойчивых пиков, как писалось в рецепте, с помощью одолженного у соседки миксера получилось достаточно легко и быстро. А это было самой важной частью. Далее просто добавила в них сгущенку и еще раз хорошенько вымешала.
Собирала торт с Севой на руках, потому как он больше лежать не хотел.
Ох, и намучилась… А еще насмеялась!
Сына то ли растущая горка привлекала, то ли сладкий запах крема – он без конца влезал в торт пальцами. Пришлепывал так, что разлетались брызги. А потом норовил облизать кулачок. Со смехом спасала его от запрещенки.
– Нельзя тебе пока… Ну что ты творишь?
С горем пополам собрали. А дальше – новые соблазны. Севушку заинтересовала клубника, которой я украшала верх.
– Ой, все, парень… Давай-ка кушать и спать.
Покормила, уложила и, наконец, закончила торт. Отправив в холодильник, принялась за уборку. После игр Севы с кремом было что оттирать.
Стирка, готовка, забота о сыне и прочие хлопоты… И день пролетел.
Последний час перед приходом Руслана использовала, чтобы искупаться, уложить волосы, подкраситься и… надеть один из тех комплектов, что он подарил.
Выбрала черный, решив, что тот не такой вызывающий, как красный, и не такой прозрачный, как кремовый. Решила раскрепощаться постепенно.
Но…
Взглянув на себя в зеркало, поняла, что и черный комплект чрезвычайно провокационный.
– Ничего себе… – выдохнула осипшим голосом.
Приподнятая и обтянутая кружевом грудь, открытые бедра и голые ягодицы – все предстало в ином свете. И дело не только в том, что просвечивались соски и лобок… Вид в целом был таким, что никакое другое белье не шло в сравнение. Формы, линии, узоры… Да я голой настолько сексуальной не выглядела!
«Моей попе определено идут стринги…» – отметила мысленно.
И покраснела.
Но глаза горели.
И горели они, даже когда надела поверх белья платье. В этом комплекте совсем иначе себя ощущала.
Увереннее. Красивее. Соблазнительнее.
Рус оценил с порога. Присвистнул и застыл.
– Мы куда-то идем? – спросил, не переставая курсировать по мне возбужденным взглядом.
Ох уж эти жгучие черные угли Чернова… Доводили до исступления, как ты ни скрывайся.
– Нет, – шепнула смущенно. – Ужинаем дома.
– Да? – выдал, продолжая смотреть, словно видел сквозь платье. Словно для него я уже была голой. – Я кровать притащил. Закину на балкон – соберу.
– Здорово. А я пока Севу ко сну подготовлю.
Прежде чем разминуться, не сговариваясь, сошлись на середине прихожей. Разглядывая друг друга, встали вплотную.
Заскользив ладонью по моему бедру, Рус четко выдал тот момент, когда наклонился, чтобы понюхать мои волосы.
– Я торт испекла… Называется «Молочная девочка», – сообщила на нервах.
Уже ведь трясло рядом с ним.
Боже… Сюрпризы так и сыпались… Особенно сильно хотелось, чтобы поскорее увидел в белье.
– Торт?
– Ага… Ты же говорил, что любишь сладкое.
Он выпрямился, посмотрел мне в глаза, приподнял бровь и усмехнулся.
– Ты не поняла. Люблю. Но только молочную Милку, – прохрипел, мастерски дирижируя оркестром из моих разнотональных эмоций. – Ты вкусная, молочная Милка.