Дверь не закрывал.
Я могла видеть, как он вытряхнул из спортивной сумки спецовку и другие вещи, запихнул все в стиральную машину, засыпал порошок, выбрал режим и нажал кнопку пуска.
Обычно это делала я. Сам Руслан – за редким исключением.
Что же сейчас?
К чему эта демонстрация?
Звук закачки воды саданул по нервам, вызвав дрожь, которую я, невзирая на свое отбитое состояние, опять-таки не смогла выдержать без движений.
– Все хорошо? – шепнула задушенно. – Как смена прошла?
И снова он глянул, будто я враг… С немым предупреждением, отталкивая и удерживая на определенной дистанции.
– Нормально, – отбил коротко.
И отвернулся.
У меня защипало в носу, засаднило в горле и задрожало в груди.
Горечь, обида, страх – все смешалось в один крайне неприятный коктейль, стремительно сделавший мой ослабленный организм критически уязвимым.
Не отдавая отчета своим действиям, пыталась укачать растущее недовольство Севы. На него отец тоже внимания не обратил. Только из этого сделала вывод, насколько с самим Русланом все неладно.
Наблюдала за тем, как он раздевался, пока не закрылся в душевой кабине. Отметила, что движения были чуточку резче, чем обычно, а дыхание – тяжелее.
Что он держал в себе?
Грянувшая шумом вода направила в мое тело новую энергию. Та с таким жаром ударила в грудь, что заиграли ребра. Желудок скрутило до размера крохотного сухофрукта. Импульсом пробило и в пупок, и ниже… С синхронном – в голову. Лицо запылало. Глаза залило горячими слезами.
Сердце о своих чувствах не менее усердно давало знать. Бомбило так рьяно, что слышно было наружу, словно с подключенной медицинской аппаратурой. Каждая новая волна казалась все более безумной.
А вот все остальные процессы замедлились. На кухню, можно сказать, побрела.
Положила Севу в коляску – он тут же закричал.
Господи… Это начинало действовать на нервы.
Я ведь на самом деле не железная.
– Здесь я… Подожди минуту… Мама сейчас возьмет… – успокаивая сына словами, накрывала на стол.
Хотелось быть реактивной. Но организм в какой-то замедленный режим ушел – двигалась как черепаха.
Руслан успел на пик вакханалии, когда я, толкая ногой коляску с орущим Севой, уронила тарелку. Она разлетелась со всеми необходимыми спецэффектами – звонко, вдребезги, на всю площадь. А мне показалось, что это часть моего самообладания.
Держалась на волоске, когда присела собирать.
Рус тем временем достал из люльки сына. Крик волшебным образом остановился. Вместо него Сева зарядил свои обычные эмоциональные «рассказы». И мне, вопреки здравому смыслу, стало обидно. Со мной ведь всю ночь плакал.
– Говорил уже не класть его больше в эту коляску, – выдал Руслан с ощутимой претензией. Несмотря на ровный тон, понятно было, что отругал. – Тебе так важно делать по-своему?
«Когда это я делала по-своему?» – возмутилась мысленно, продолжая ловить пальцами мелкие стекла.
Но вслух ничего не сказала.
На плитку несколько раз капнуло… Слезы. А за ними – кровь. Не заметила, как порезалась, потому что в принципе не в себе была.
Резко выпрямившись, швырнула стекла в мусор, выдернула из подставки несколько бумажных салфеток, обмотала палец и незаметно промокнула лицо.
Когда решилась подать на стол еду, от скрученного желудка осталась лишь косточка. Он сам себя сожрал, выплеснув мне под ребра кислотный жар.
Не знала, в чем дело… Почему так страшно было?..
Но я буквально до смерти боялась того, что Руслан снова откажется есть.
Видимо, все упиралось в то, с чего началось.
С еды.
Готовя для Чернова, я проявляла не просто заботу, но и другие чувства. Раньше, чем поняла, что люблю.
Господи…
Вот почему так ранило, когда он ушел вчера. Отвергая мою еду, он будто полностью отказывался от меня.
Если и сейчас не станет есть… Боже мой… Казалось, рухнет все, за что я держусь.
– Садись, – выдохнула, не поднимая взгляда.
К моему величайшему облегчению, он отдал мне сына и сел за стол.
– Соли мало, – заметил после первого пельменя.
Я затряслась сильнее, поняв, что не заправила воду, в которой варила.
– Перец, уксус есть? – спросил муж так же ровно, едва я поставила перед ним солонку.
Я сглотнула.
– Конечно… - выдохнула сдавленно.
И поспешила принести все, что могло понадобиться.
Пока Чернов ел, молчала.
Приступила к важному разговору, когда он уже вышел из-за стола и двинул на перекур.
– Хочу, чтобы ты знал… – связки зазвенели со старта, а под конец голос и вовсе дрогнул. Но взгляд, который Руслан, несмотря на холодность, будто силком поймал, увести не пыталась. – Завтра я поеду в академию и буду просить изменить распределение.
Он замер, словно оглушила. Глаза при этом как будто трещинами пошли. Внутри него рухнули незримые опоры. Я видела! Дернулась к нему. И застыла. Не по своей воле. Он взглядом остановил. Я о него ударилась, будто физически. Аж дух выбило.
– Ты серьезно? – рыкнул Руслан глухо. А мне показалось, что от силы скрытых эмоций задребезжал воздух. – После того, как я за тебя договаривался? После того, как перед высшим офицерским составом поручился? Серьезно, Люд?! Я тебя, блядь, вытаскивал из той хуйни, в которую ты по юности влезла. Чтобы ты, мать твою, была в безопасности. Я подставился. Дал расписную, чтобы меня в замес кинули. А тебя – в тепло. Тебя – в комфорт, – чеканил с таким весом, что мне становилось жутко.
Делал внушительные паузы, будто намеренно давая мне пространство возразить.
Но я не могла.
Структура речи Чернова была, как и всегда, выверенной. Не выбивался даже мат. Он был понятен. Он ведь вложился. Со всей отдачей. А я своей реакцией не только лишила это вложение смысла… Поставила под сомнения все его действия. Задела что-то исконно мужское. И причинила боль.
Все это считывала, несмотря на жесткую позицию Руслана и его непреклонный тон.
Но я… Господи, я не знала, что говорить! Как объяснить ему, почему для меня важно попасть в органы. Все слова путались. А доводы… Они были слишком личными!
– Кем ты меня после всего выставляешь?! – взорвался, так и не дождавшись от меня ответа. – Кем я, блядь, по-твоему, в этой семье являюсь? Есть ли она вообще? Я тебе, что, сука, для мебели?!
– Руслан! – пискнула я в возмущении. Именно пискнула. Потому как не сразу нашла силы на что-то более значимое. Буря зрела, как шторм. Сначала накрыла меня, а после Чернова. – Что ты несешь? Какое «для мебели»?! Кто тебе такое говорил?! – заорала так сердито и громко, что сама свой голос не узнала.
Не думала, что способна выдать подобный шквал.
На Чернова почти не подействовало. Он, скорее, вместе со мной удивился. А вот Сева, которого я все это время качала на руках, испугался и заревел.
– Шш-ш… Мой сладкий… Все хорошо… – гладила по головке, целовала и прижимала к груди.
Все еще не верила, что впрягусь в скандал.
Тем более при сыне. Тем более с Русланом.
Но у меня больше не было сил держать все в себе.
– Я хоть раз тебя унизила? Хоть раз обесценила? Хоть раз сказала, что ты – никто? – закричала, так и не добившись успокоения Севы. Он дергался и захлебывался плачем. – Мне больно только от того, что ты так говоришь, Руслан!
– Молчала, пока все устраивало! – отрубил Руслан, расстреливая своими черными глазами. – Я угождал, базара ноль. Ты решила, все можно? Теперь рот раскрыла, чтобы диктовать условия? Хуй у тебя что выйдет, Милка!
Ударил, будто хлыстом. По сердцу. По чертовым нервам.
Я прям почувствовала, что побелела – от лица отлила вся кровь. Бог знает, куда ушла! Я лишилась сил.
Но не отступила.
Молчала только. Заклинило, как обычно, в моменты потрясения.
– Слышишь, нет? – прорычал Чернов, шагая ко мне. Схватив за плечи, в глаза вмазался, будто с размаху. С четкой потребностью получить ответ. – Я, блядь, с кем разговариваю?! Не вздумай, мать твою, включать свой морозильник! Меня это год назад высадило, ясно? Не выноси мне мозги! Отвечай!
Он… Почти трясся. Не просто от ярости. Было что-то сильнее. Настолько мощное, что я не могла распознать, а он – контролировать.
Меня разбило. Но я так и не поняла, что…
– Ты неправ! – вытолкнула сквозь дымящий ожог, который поразил грудь, горло и все слизистые.
– А кто прав? Ты, Милка? Ты права?! Отличница, блядь! Вот в аудитории и будешь умничать, ясно?! Курсантам мозги чистить – твой фронт! Достанешь свой библиотечный танк и поедешь по юным умам! Все будут счастливы!
– Не смей быть таким! Я тебе не Библиотека! – снова заорала я. – И самое главное: никто не просил тебя решать за меня, Чернов!
Это был гребаный кошмар.
Мы кричали, не слыша ребенка. Сева надрывался, а мы просто качали его по очереди, передавая из рук в руки. Внутри происходили процессы, которые уже невозможно было остановить. Они и управляли нами.
Моя душевная рана… Казалось, что она выросла до размеров этой чертовой кухни.
– А кто ты? Ты Чернова? – прогремел Руслан, жестко наклоняя голову из стороны в сторону, пока не хрустнули позвонки в шее. После этого застыл, и меня взглядом пристегивая. – Пойдешь передоговариваться – отмечу как последнее предательство. Как точку. Финал, бля. Конец этого ебучего брака. Ты меня поняла, Милка? Я, мать твою, ставлю тебя перед фактом. Решай!
Я испугалась.
Силы его слов. Их завершенности. Предельной ясности. И того, что он способен вот так все перечеркнуть. Резко. Без возврата. При первом несогласии.
Испугалась так сильно, что какое-то время не могла сделать вдох. Непонятный приступ сдавил все, заставив поверить, что мое тело больше не может выполнять эту функцию.
Я не знаю, как из глаз не брызнули слезы.
Но сердце… Оно реально застопорилось.
Я по инерции сделала одно движение – отдала Севу. Только бы не уронить. Чернов взял, не снимая с меня варварски-терзающего звериного взгляда.
Я схватилась за голову, судорожно втянула воздух и вдруг… рассмеялась.