В момент, когда Чернов, прошагав через спальню, подошел к кровати, за моей грудиной задрожало. Это уже не просто сырость была. Удушающую плесень, из которой, вероятно, при большом желании можно вывести новую расу бактерий.
Стена, об которую я набила гематомы… Ненавистная Переверзева… Тупые шутки сокурсников… Тревога за сына… Все так припекало, что даже дышать было трудно.
Достала из сумки собранный комплект одежды – не только шорты, но и футболку. Не поднимая взгляда, молча положила перед мужем стопкой. Чуть отвернувшись, вытащила и встряхнула свои вещи – купальник и платье, которое собиралась надеть поверх.
Чернов уже раздевался.
Я тоже не мялась. На фоне агрессивного стресса даже привычная стыдливость отступила.
– Паутина под кителем – хуя се сочетание, – хрипнул Руслан с нотками выраженного недовольства, едва между полами моей расстегнутой рубашки показался кружевной бюстгальтер.
– Что такого? – толкнула чуть задушенно. – В уставе нет предписаний касательно нижнего белья. На то оно и нижнее, что не для всех.
Рискнув скосить взгляд на мужа, запылала.
Он так смотрел… С голодом, который не могла перебить никакая дисциплина. Пусть физически держался, полностью скрыть свои желания был неспособен.
Меня тряхнуло. Злостью.
Я ведь ждала другого… Слов, признаний, клятв, душевного тепла. Не получая этого, теряя веру, уже приходила в отчаяние.
Но вместе с тем и сама… Зачем-то повела взглядом по обнаженному торсу Чернова. Сказать бы, что в отместку, да вот только слишком рьяно этот финт исполнила.
Клокочущая внутри меня энергия стремилась наружу.
В глазах Чернова читались варианты ее слива. Телесные. Пошлые. Грязные.
А я как ретранслятор… Ловила все сигналы, подключалась и тотчас отражала.
Спасибо излишкам нахрапа от Руслана. Они реанимировали мой стыд. Так что вскоре это чувство взяло на себя главную роль в нашем спектакле.
– В уставе не прописано, но лично я против, чтобы моя жена выходила из дома в таком белье, – рванул Чернов в своей манере. – Ясно?
– Ясно, – не стала спорить, хоть за грудиной и поднимался протест.
Понимала, что не вывезу. Да и не хотелось мне конфликтовать.
Господи, когда же он поймет?!
Несмотря на вспыхивающую моментами злость, идей сражаться с мужем и в зачатках не было.
Я не соперник. Не противник. Не угроза.
Атаковать Руслана – все равно, что ранить саму себя. Я с ним и защищаться-то не могла. Не потому что не умела. На самом деле еще как умела. Просто для меня он был своим. А своих не бьют, даже в воспитательных целях. Есть границы, которые я никогда не переступлю.
Когда подошли к шкафу, выяснилось, что в наличии только одни свободные плечики. Рус позволил повесить рубашку мне, а после уже накинул свою. Не знаю, какими силами он держался, а я задрожала, стоило лишь вдохнуть запах.
– Не смотри, – проскрипела прерывисто и, отвернувшись, взялась за бегунок на молнии юбки.
Тот, как назло, не поддавался. Пока дергала, дыхание сбилось.
А тут еще Чернов… Подобрался сзади. Ошпарил почти голую спину жаром, энергетикой, вожделением.
Есть части тела, которые не втянуть… При всем желании… От меня такой частью были ягодицы. От него – пах. Не притискиваясь, уперся в одно из полушарий. Без давления. Просто по факту. А меня качнуло. Аж схватилась за полку.
Вот вроде крыша не дырявая. Красный диплом же. Другие заслуги. Казалось бы, голова варит, как надо. А закружило. И внизу… потекло.
Из курса биологии я помнила, что почти в каждой клетке человека присутствуют митохондрии – эдакие энергетические станции, без которых невозможен ни один процесс в организме. Суть в том, что трудились они тихо: беззвучно и бесчувственно. Но со мной, с тех самых пор как Чернов подошел там, на веранде, творилось аномальное. Рядом с ним мои митохондрии, забивая на клеточную архитектуру, начинали вести себя как свободные частицы – то сбивались замыкающими стаями, то сталкивались, высекая искры, то и вовсе взрывались. Я чувствовала не просто дрожь, а глобальные очаги возгорания. Иногда все стартовало из груди, иногда из пупка, иногда из затылка, иногда из горла, иногда из поясницы, а иногда, как сейчас, прямо оттуда... Я никак не могла разобраться с механизмами. Скорее всего, им не найти научных объяснений. Как только тело обсыпало искрами, дальше неизменно следовало тугое стягивание импульсов в мотки.
В животе… Сжатие. Пауза. Расслабление. И снова сжатие… Спазмы с нарастающей пульсацией.
Мотки превращались в медные катушки, которые силами нашей с Черновым химии трансформировали энергию в нечто настолько мощное, что аж подбрасывало.
– Ты моя жена, – вжарил свирепо и резко дернул молнию вниз. Я охнула, пошатнулась и крепче вцепилась в полку. – Я имею полное право смотреть на тебя. Только я, блядь, имею.
И отстранился, позволив юбке соскользнуть.
Раздраженно переступив через нижнюю часть своей формы, я заставила себя обернуться.
Как ни заземлялась, столкнувшись с Русом взглядами, рванула яростными разрядами. Он ответно метнул. Пока встряхивала юбку, все вокруг трещало.
– Имеешь право, когда я хочу того же, – пояснила выверенно ровным тоном. – Когда я не хочу, ты должен уважать…
– Решила до упора, значит, защищать свои интересы? Почему сейчас? – накрыл он, не давая мне даже закончить. – Стоишь передо мной в этом блядском кружеве и говоришь, что не про мою честь оно? Про чью тогда?
Это самое кружево не имело ничего общего с блядством, но под горящими углями Чернова оно молило о сдаче территорий.
Боже, да… Я хотела, чтобы он снял его с меня, как снял год назад купальник. Уверенно и настойчиво, не принимая во внимание мою растерянность, смущение и замешательство. Единственное уточнение: сейчас мне нужно было гораздо больше чувств. Не просто «Моя», а… МЫ. Его прямое «Я люблю тебя».
Прочистив горло, продолжила диалог:
– Ни про чью. Я для себя надела.
– Для себя? Как же!
Смотрел уже не просто с вожделением. С черной ревностью, от которой у меня подкашивались ноги.
Стремительно уничтожил расстояние – шаг, пятерня на затылок, рывок, и мы вплотную. Не грубо, но так жестко, что не выкрутиться. Подтягивая вверх, обжег искривленными в гневной гримасе губами. Не целовал. С лютой небрежностью захватывал мою плоть и агрессивно ее сминал. Наказывая, полнейшую животную дичь выдал.
Горячо. Больно. Унизительно.
Я загремела на эмоциях. Вскинула руки и решительно оттолкнула.
Он застыл. Не ожидал, конечно. Впервые такое.
Оскорбился. Смертельную обиду затаил. Пуще прежнего разозлился. Словно я не просто в поцелуе отказала, а нож ему в сердце воткнула.
Глазами раскатал. По мимике же лишь горькую усмешку выкатил.
И сам отпихнул.
Господи, знал бы этот солдафон, сколько мне требовалось сил, чтобы сохранять хотя бы видимость равновесия!
Спрятав форму, я закрыла шкаф и… с тем самым показательным спокойствием освободилась от белья.
– На хрена тебе купальник?
Разумеется, он впивался в мое обнаженное тело с еще большим ядом. Грудь, бедра, лобок – наводил прицел и действовал. Я не могла игнорировать. Внутри все билось. В каждой клеточке. Пока между ног не сгустилась императивная боль, требующая безотлагательного облегчения. Эта проклятая сила напоминала террориста: если не поддашься на ее шантаж, без сожалений погубит.
Терпела, полагаясь на свои внутренние установки.
– Может, к морю пойдем, – пробормотала, надевая трусы. Была уверена, что после родов бедра шире стали, но завязки отчего-то пришлось перетягивать. Видимо, во время стирки ослабли. – Маринина говорила…
– На хате, блядь, полвзвода. Даже не думай раздеваться, – отбрил Чернов, никак не давая моим нервам покоя.
– В каком смысле не раздеваться? Это купальник, Руслан, – попыталась вразумить. – На пляже все девушки будут в купальниках.
– Все, блядь, могут хоть голыми быть! Меня они, сука, не волнуют. А ты чтобы оставалась в платье. Ясно, нет? У меня кровь – не лед, – толкнул, как предупреждение.
Мое тело вняло без моего на то влияния. Ушло в озноб, в то время как сердце, разгарцевавшись, садануло по нутру бешеным эхом.
– Неужели? – усмехнулась я. – Не лед? Не верится.
– Представь себе, – процедил Чернов сквозь стиснутые зубы.
Нет, я, конечно, верила. Кипел мой Марс. Сомнения были в том, что он мог позволить это кому-то увидеть.
– Чернов, ты сам даже обручалку не носишь! А ко мне… сплошные требования! – вырвалось вместе с обидой.
– Сука… При чем здесь обручалка?
– При том, Руслан! Ты так легко признал, что не святой! Что спал с другими!
Вернулась к этой ужасной теме без подготовки. Вернулась, потому что терзало душу нещадно. Молчать не могла.
Чернову, естественно, смена не понравилась. Воспринял, как все нападки – в штыки.
– Ты, блядь, извинений от меня ждешь?! – рявкнул, вбивая себе в грудь кулак.
Шорты успел надеть. А вот торс еще оставался голым. После удара покраснела кожа.
– Нет, я не жду извинений, Руслан! Прошлое есть прошлое. Меня интересует будущее! Есть ведь какие-то пределы… У каждого! Я понять пытаюсь, где границы твоей человечности. Откуда мне знать, что ты в будущем не уйдешь снова в такие загулы? Какие у тебя ценности? Есть хоть какие-то?! Я многое могу принять. Но измены… Ни за что, Чернов! Не тогда, когда у нас все по-настоящему! Мне даже говорить об этом противно!
– Никаких, блядь, загулов в моих планах на будущее нет! Так понятно? – продолжал молотить себя в грудь. – Ты че, блин?! Хули ты хочешь?! Харе мне чуть что предъявлять!!! Проблема не в этом!
– И в этом тоже, Руслан! У нас нет доверия друг к другу!
– Короче, профессура, – подвел со свирепым давлением, чеканя все твердые звуки. – У тебя времени до послезавтра.
– На что?
Я держалась.
Но кожа ощущалась натянутой, словно мембрана, потому как изнутри я вот-вот должна была лопнуть.
– Чтобы попрощаться со своей милицией.