Оглушив меня этим ультиматумом, так и не надев футболку, вылетел из спальни.
Глава 62. Я б тебе родила сыновей пять, а ты-то что мне?
Выбирай: я или ты.
Вот как для моего самоопределения звучал ультиматум Чернова.
Времени до послезавтра…
Как до послезавтра? Почему до послезавтра?
Вцепилась в крайнюю дату, как в основу всего происходящего. Подсознательно понимала: в ней скрыто главное. Внутри будто часовой механизм врубился. Обратный отсчет пошел. Пыталась верить в лучшее, но тут прям чувствовала: этой бомбе, так или иначе, суждено сдетонировать.
Пять дней мое душевное состояние штормило. Но сейчас… Так паршиво, как после этого разговора, я себя не ощущала никогда.
Господи… Я была на эмоциональном дне.
Сердце разрывалось от несправедливости, обиды и боли. Но сил на борьбу – за жизнь, за нас – не было. Казалось, я уже не выплыву.
– Скворцы летят на ро-о-о-ди-и-ну-у-у-у-у! Скворцы!!! Летят! Летят[1]! – гремело с улицы мощным мужским многоголосьем.
Ребята вовсю праздновали.
Пели с надрывом, с силой и с любовью, которой в их молодых сердцах, кто бы что ни думал, имелось с избытками. Меня бы и без волнений пробило на слезу. А уж на фоне той тоски, в которую я себя тихо закапывала, хотелось прямо-таки взвыть.
Зажав ладонью рот, я смотрела на закрывшуюся за Черновым дверь столько, сколько требовалось, чтобы высохли глаза.
После сгребла волю в кулак, надела платье и с беспрестанно звенящими нервами вышла на улицу.
Группа с микрофоном уже тянула «Давай за жизнь…».
Чернов чуть поодаль, в компании парней, курил. Только я вышла, с грозным видом пальнул в меня взглядом. Первые секунды лишь жгло, а после уже зверски изводило, расщепляя на атомы.
Приняла как данность.
Сейчас уже понимала, что он сам горит. Понимала, что заднюю не даст. Понимала, что бесконечное продвижение вперед – суть его натуры. Понимала, что если я не откажусь от милиции, он просто… пойдет дальше.
Без меня. Без нас.
И не потому что совсем никаких чувств нет. Конкретно сейчас не нужно было даже в глаза смотреть, чтобы ощущать, как его рвет. Но слабостей Руслан не признавал. Задушит-таки в себе все живое и уйдет.
Что я буду делать тогда?
Опустив взгляд, на автомате взялась собирать со стола грязную посуду.
– Люд, чем этот салат заправлять? Сметаной или маслом?
Притормозив со сбором перемазанных майонезом и вареной свеклой мисок и ложек, заглянула в салатник, который держала Тоська. Грубо нашинкованная капуста, раскиданные поверх толстые кружочки огурцов… Поджав губы, не стала при других девчонках говорить, что последние стоило хотя бы от кожуры очистить.
– Маслом, – сказала тихо. – И уксусом сбрызни.
– Ага… И сколько чего?
– На этот объем – две ложки масла. Уксуса – одну. Только перед заправкой пожамкай капусту руками, чтобы пустила сок. И посоли.
– Ой, с солью давай ты, – пробормотала подруга, принимаясь с чрезвычайным усердием мять все содержимое салатника. – Я боюсь переборщить.
Я сжала на мгновение веки.
Говорить Тоське, что это блюдо уже ничем не испортить, конечно, не стала. Но про себя ввиду общей угрюмости подумала.
Протолкнув ком заглушенных переживаний, открывая глаза, заставила себя улыбнуться.
– Эх ты… Маринина…
Потянувшись к той самой большой жестяной банке, в которой на даче и год назад хранилась соль, взяла пару щепоток и сыпнула в салатник.
– Все. Лей уксус, масло и мешай.
– Окей.
Только я убрала весь мусор, на веранде нарисовались пропитанные дымом краснощекие и улыбчивые шашлычники. А так как они принесли с собой мясо, любители петь, бросив микрофон и недопитое, рванули вдогонку. Толкаясь и гогоча, эти голосистые скворцы даже не думали бежать до ступеней. Резво заскочили под навес, перемахивая ограждение. Приземляясь на деревянный настил, сбились с остальными в шумную кучу. Хорошо хоть никого не свалили с ног.
Чернов один исключительно суровую серьезность сохранял. Не расслаблялся ни на минуту. Впрочем, хорошо знающие его сокурсники не парились и даже не удивлялись. Пропустив всех, Руслан с явной неохотой двинул следом за стол. Места было предостаточно, но, проходя мимо, он будто невзначай задел меня – протерся пахом по бедру.
Я вздрогнула.
Он притормозил.
Пока я справлялась с нашествием оголтелых мурашек, потирая нос, смотрел своим фирменным косым, якобы равнодушным взглядом сверху вниз. Я свои глаза не поднимала. Продолжая бессмысленно суетиться, старалась даже не дышать.
Но запах Руса ощущала. Помимо никотина и того личного компонента, что жжет слизистые острее чего-либо, от него пахло, как и от всех, дымом. Только вот даже общий дым ложился на его кожу иначе. И отражался по-особенному.
Вкусно. Интимно. Возбуждающе.
Мысль о том, что другие девушки, в отличие от меня, курсируют по нему вот такому – большому, мускулистому, полуголому – восторженными взглядами, доставляла точащее душу беспокойство. Но сил, чтобы выделить Руслана из массы, как он всегда инстинктивно выделял меня, не было. Поэтому я попросту игнорировала его присутствие, пока он не понял, что ответки не будет, и не опустился на лавку.
Я тоже присела, чтобы над головами не стоять.
Самые голодные уже закидывались мясом и поверх него салатами, а Косыгин взялся разливать по одноразовым стаканчикам водку.
– Ну че, пацаны, как оно? Верится, что офицеры – это теперь не про дрючащее за любой косяк руководство, а про нас – орлов ширококрылых? – выдал в запале бодро.
– Ваще… нет… – протянул с расстановками Гонтарев.
Сидящая рядом со мной Маринина возмущенно уперла в бедра кулаки.
– А че это ты, Евгений Михайлович, только к пацанам обращаешься? Мы с девчонками, по-вашему, тут лишь для массовки прибились?
– Началось, – скрипнул Айдаров с непонятными интонациями. Когда мотнул с ухмылкой головой, стало ясно, что ситуация его забавляла. – Не успели лычки пришить, права качают!
– То-то же! – не спасовала Тоська. – Ну-ка, дамы! За то самое! За равноправие! Первыми пьем! Чернова, не падай на мороз! – сунула мне в руку пластик с алкоголем. – Не видишь, мы в меньшинстве? Тащи, давай! До полуночи выветрится!
Хрустнув пластиком, я невольно приняла раскаленный взгляд мужа. Работа впаянного под ребра таймера стала громче. И… В разы болезненнее. Едва дышала, пока он меня изнутри разбивал. Но Руслан не делал поблажек – глаз не сводил. Впервые мне сделалось так же дико горячо, как, должно быть, в самые напряженные мгновения моему Марсу, когда у него мокли виски. Почувствовав эту щекотную влагу, с трудом отвернулась.
– Дамы, дамы, – гасил тем временем конфликт весельчак Женька. – В том-то и дело, что вы для нас прежде всего женщины. Ну какие офицеры?.. – уставился зачем-то именно на меня. Мало мне притеснений от Чернова… Этот туда же. – Глаз и сердце не обманешь!
Кинувший было в рот кусок мяса Руслан прекратил жевать. Медленно двинул челюстями слева-направо, затормозил, обратно повел… Но не жевал. Создавалось впечатление, что у него от ярости сводит зубы. Лежащий на столе кулак только что не трещал… Костяшки побелели. А крылья носа ушли на стороны, так свирепо он втягивал воздух.
Я моргнула и тяжело сглотнула.
Вокруг как раз все стихло – ребята, будто соревнуюсь на скорость, опрокидывали содержимое стаканчиков в желудки. Воспользовавшись моментом, я ловко вылила свою порцию под стол. Руслан эти махинации видел. А Женька почувствовал, потому как, судя по всему, именно ему на ноги попало. Не знаю, как не подавился. Дернулся на моменте, когда еще пил. Уже опуская стаканчик, вперившись в меня взглядом, рассмеялся.
– Людмила Сергеевна! – протянул не то чтобы с осуждением, по больше части заговорщицки – с лукавым прищуром.
– Закусывай, Женя. Закусывай.
Он подмигнул и последовал моему совету. Как вдруг Чернов, смещаясь, так резко двинул его плечом, тот аж подавился.
– Сук, Рус… Осторожно, – хрипнул Косыгин, сердито вытирая салфеткой рот.
– Себе, блядь, адресуй, – отрезал мой злой муж, даже не взглянув на товарища.
– Чернов, ты, конечно, никогда позитивом не блистал. Но не пьющий ты, пиздец какой жесткий, брат, – подвел Айдаров. – Люд, ну дай ты мужику расслабиться!
– А я ему не даю, что ли? – взбрыкнула я, все так же не поднимая взгляда. Скидывала с себя ответственность за трезвость супруга, понимая, что перед друзьями моя просьба могла выглядеть как указание. – Он все сам решает, – хотела нейтральным тоном заявить, да обида зазвенела.
К счастью, никто не заметил. Потому как зациклились все именно на первой фразе, восприняв сказанное буквально.
– Хорошо, хоть даешь! – зарядил Айдаров, многозначительно подергивая своими кустистыми черными бровями.
Все загоготали.
Все, кроме меня и Руслана.
Я вспыхнула. Муж припечатал:
– Харе лезть к нам в койку.
Ребята притихли. И мне уже от этого некомфортно стало.
Благо Рамиль миролюбиво выставил руки и сдержанно, со всем достоинством принес мне свои извинения:
– Прошу прощения.
И народ снова загудел. Галдели, смеялись и выпивали. Я наблюдала и понимала, что, несмотря на свою отстраненность, буду скучать.
По возмужавшим на моих глазах лицам. По широким спинам в строю. По безошибочно узнаваемым голосам. По громкому хохоту в столовой. По извечному «Библиотека, дай списать!». По стойкости, которую друг с другом подтягивали. По эмоциям, которые даже в трудные минуты читались только в глазах.
Пусть мы мало общались, но почти пять лет плечом к плечу провели. И вот все… вот-вот разлетимся. Кто куда.
Этот вечер как последняя песня на кассете. Понимаешь, что конец, но не можешь сам нажать «стоп».
Дай Бог, чтобы в будущем о каждом из них сказали что-то весомое – на совещании, в новостях, в неформальных разговорах. Чтобы эти фамилии мелькали в наградных листах. И чтобы можно было без лишнего пафоса, но с внутренней теплотой поделиться: «Учились вместе».