– А знаете, здорово, что вы поженились, – бахнул неожиданно Айдаров, глядя на нас с Черновым. – Встречи выпускников – это, конечно, круто. Но у нашей группы есть личная точка сбора. Место, куда можно заявиться хоть летом, хоть зимой. Без звонка. Просто приехать, зная, что свои не выпрут.
– Это кто тебе такое навешал? – толкнул Руслан.
Хоть он оставался серьезным, все уловили иронию в его тоне. Дружно рассмеялись. Сидящий рядом Косыгин кинул на массивные плечи моего мужа руку. Вроде как обнимая, попытался качнуть в свою сторону. Тот особо не сопротивлялся, но и не поддавался. Марс же.
Невольно улыбнувшись, заверила не только Рамиля, сразу всех:
– Можно. Не выпрут.
Рус, встретив мой взгляд, чуть приподнял уголки губ и словно бы в поддержку медленно моргнул.
Шашлык заканчивался. Нужно было срочно соображать, чем дальше кормить двухметровых лбов. Так что я поднялась, взяла собранную ранее грязную посуду и прошла с ней через дом на кухню. Выгрузив тару в мойку, заставила плиту привезенными с собой кастрюльками. Через миг в одной из них пропаривались котлеты, во второй томились фаршированные перцы в томатной заливке, а в третьей тушилось мясо.
На улице стемнело. Но из кухонного окна открывался прекрасный вид на сгрудившихся под фонарем парней. Взбивая кулаками воздух, они рвали до хрипа глотки той самой песней, которая, вероятно, вела их по домам:
– Скворцы!!! Летят! Летят!
Улыбнувшись, я достала из пакета приготовленное ранее дрожжевое тесто. Пока раскатывала, прибежала на помощь бесполезная, но, безусловно, отзывчивая Тоська.
– Что у вас с Черновым? Мрачный, прям не подходи! – затараторила она, выплескивая эмоции.
– Сыр натри, – сказала я ровным голосом, не отрывая взгляда от скалки. – Не время болтать.
– Ой, Боже… – фыркнув, бросилась мыть руки. Но комментировать, конечно, не переставала: – Вы-то друг друга стоите! Два железных дровосека!
Я молча указала на лежащие на доске терку и сыр.
Пока Маринина бубнила, смазала соусом раскатанный круг, бросила ветчину, грибы, помидоры и отправила пиццу в духовку.
Котлеты и перец вскоре были готовы. Выложив все по тарелкам, попросила Тоську отнести к столу. А сама взялась мыть посуду, которой к тому моменту уже немало собралось, потому как, кроме Марининой, периодически забегали с грязной тарой и другие девчонки. Им я чуть позже передала пиццу, мясо и алкоголь, который парни просили через окно.
Снова вышла на веранду, когда на кухне уже не оставалось работы. За столом сидели только девчонки, но во дворе гремели мужские разговоры, шли какие-то дурашливые спарринги и стоял хохот до небес.
Только я села, Переверзева, которая весь вечер держалась в сторонке, предпочитая развлекать своими идиотскими баснями подвыпивших парней, вдруг решила испытать мои нервы на прочность.
Мазнув по нам с Тоськой осоловелым взглядом, подкурила очередную сигаретку и, как бы между делом, но с явным расчетом, обращаясь ко мне, выплюнула:
– А ты-то едешь?
– Куда? – толкнула я резковато.
Она хмыкнула и, прищуриваясь, затянулась.
– Как куда? С Черновым.
– В смысле с Черновым? – все еще не понимая, к чему она клонит, я даже усмехнулась. – Домой? Конечно, еду. Нас сын ждет.
Тут уж ухмыльнулась Переверзева. Ухмыльнулась с каким-то, черт возьми, мерзким преимуществом.
– Ты не в курсе, что ль? – выдала очевидное, имитируя добродушное изумление. И замолчала, смакуя, как у нее на глазах млею. – В приграничье координированные налеты на ведомственные структуры. Многие спецподразделения кидают на укрепление. Твой Чернов в списках.
У меня не то что нутро… Похолодело в душе. Заледенело все до онемения. И трещать начало – этому уже способствовало бросившееся, словно в атаку, сердце.
Какие налеты? Какие спецподразделения? Какие списки?
Боже мой… Боже… Что происходит?..
– Ты чего, Людка? – шепнула Переверзева с показушным участием. На самом деле и смотрела, и звучала злорадно. – Правда не знаешь? Выезд послезавтра. Мне мой Долженко уже хату там нашел. Буду с ним весь срок. Ну а что? Командировка минимум на полгода! От части до ближайшего города полчаса пути, а не шестьсот километров перекладными. Опасно, конечно… – нарочито буднично вздохнула. – А че делать? Буду трястись, но сидеть на месте! А то, глядишь, в увольнительной его какая-то тоскующая бабенка приголубит. Нафиг надо, че?
Послезавтра… Господи…
«У тебя времени до послезавтра!»
Вот почему Чернов установил такой срок… Он… Боже мой… Он реально уезжает туда… В приграничье… Туда, где не просто ходит – живет смерть… На полгода…
Внутри все разваливалось. Билось в панике. Вопило в истерике.
Держала лицо. Держала даже тогда, когда к столу подошел сам Чернов. Хотя внутри уже бесновалось что-то такое, что толкало кинуться на него с кулаками.
Как он мог? Сам решил? И даже не сказал! Не собирался говорить?!
– До хуя болтаешь, – рубанул Рус в сторону Переверзевой.
Та, естественно, побледнела и заткнулась. Но было поздно. Все пули выпущены. И все они достигли своих целей.
Меня буквально изрешетило.
И таймер… Таймер пульсировал.
Я встала. Чувствуя, как трясет, прикладывала все силы, чтобы не показывать слабость визуально.
– Можно тебя… На пару слов… – вытянула почти бездыханно, едва шевеля губами.
Чернов не повернулся.
– Не сейчас, – продавил раздраженно и сел за стол.
То есть… Как?..
Он отказывает мне в объяснении?! Даже этого я не заслуживаю?!
За меня договаривается, ставит условия, требует… А относительно своей жизни не то что не советуется… Я узнаю от чужих людей… Так уже было, когда он был в «горячей»… Но тогда еще ладно… Мы были чужими… Сейчас же…
Господи, моему сердцу просто некуда больше рваться!
Оно словно раненый зверь… Мечется в клетке. Из угла в угол бьется. Само себя истязает, раздирает и ревет.
Развернувшись, я побрела в дом. Закрылась в ванной. Врубила воду. Обняв себя за плечи, хотела бы поплакать… Но и тут мне не дали выпустить боль… В дверь кто-то затарабанил.
– Чернова? Ты надолго? Что там делаешь? – частила Маринина.
Я с дрожью вздохнула, закрыла кран и вышла.
– Не накручивай…
– Все нормально, – отрезала я.
Не притормаживая, вернулась на веранду.
Когда взглянула на Чернова, грудь и горло заболели, как от ожога.
Боже мой… Эта любовь безответная и жестокая. Но настоящая. С моей стороны – настоящая!
А он… Что он творит???
Ну какое приграничье, Рус? Что ты удумал? Как можешь заставлять меня такое проживать? Я не пущу! Костьми лягу! С генералом Дубинским свяжусь! Договорюсь! Да! Точно, как ты! Хоть с чертом! Хоть с самим дьяволом! Ну, посмотри ты!!! Посмотри на меня, Рус!!!
Он не смотрел.
Но я без взгляда чувствовала: всем телом, каждой клеткой меня слышит. На грани. До последнего нерва на пределе.
Потому и не смотрел.
Стиснув ладони в кулаки, я заставила себя отвернуться.
– В общем, часть билетов пришлось брать на завтра. В противном случае не выехали бы до понедельника.
Я уловила голос. Узнала. Повела зашоренным взглядом и увидела произошедшие за время моего отсутствия изменения – за нашим столом, рядом с Переверзевой, сидел Долженко. Обнимая эту дрянь, у него хватило совести мне улыбнуться.
Я попросту… Боже, я захлебнулась чертовым гневом, когда осознала всю суть происходящего… Этот мудак, предавая жену и детей, настолько охренел, что решил, будто может красоваться со своей подстилкой в доме близких людей.
В моем доме.
– Привет, Люд. Не самые приятные новости привез, но как есть уж… – пробормотав это, Долженко двинул в мою сторону пластиком с водкой, будто салютуя под поминальный тост.
Я плохо слышала. Мое сердце было громче его гнилых слов. Оно же продолжало бесноваться зверем. Зверем, которого долго-долго истязали. Довели до отчаяния. А потом забили, заставляя самого себя жрать. И вдруг… Снова с ноги пнули.
В последний раз пнули.
Я медленно поднялась. Жестко поджала губы и выбила у Долженко стакан.
– А ну пошли вон из моего дома! – рявкнула с такой силой, что воздух тряхнуло.
Мир раскололся. И застыл.
На ноги рванул только Чернов. Остальные сидели, как обосранные. Рванул, но тоже не сразу справился с потрясением. Упавший на пол пластик хрустнул под его подошвой, когда он устрашающе подался вперед.
В глазах не он был. Глухая ярость.
– Ты че, блядь, охренела? – выдохнул полусипом. – Кто ты такая, чтобы моих друзей гнать?!
Кольнуло. Бесспорно, кольнуло. Острием в сердце вошло.
Но я уже не теряла набранной мощности.
– Это ты охренел, Руслан. Принимать в доме, где бывают твои родители, где, может, в будущем появится твой сын, где сам вырос – подлую шваль!
– Да ты че, блядь?! – снова голосом меня на место поставить хотел.
– Здесь не псарня, чтобы всякие собаки ездили на случку! Я смотреть и молчать не буду!
– А ну закрой рот!!!
Обороты все выше. Жилы от напряжения трещали.
Жестко подавлял бунт. Но я не сдавалась.
– Не закрою!
– В дом! На хрен! Зашла, сука, в дом!
И механизм сработал. Бомба сдетонировала, не дождавшись его «послезавтра». Потому что больше я топтать себя позволить не могла. Ни ему. Ни себе.
Не истерила. Не билась в обидах. Просто встала с колен.
Взорвалась, но ударила по холодному. Ударила по лицу. С четким намерением остановить.
Он остановился. Окаменел.
А в глаза… кромешный ад вальнул. Если бы не это пламя, я бы решила, что у него застыло сердце.
Он не дышал. Не моргал. Не двигался. Не жил.
Как человек не жил.
И эта тишина была самой грозной его частью. Не поражением. Военной выдержкой в момент осознания пройденной точки невозврата.
– Не смей так со мной разговаривать, – последнее, что я сказала мужу.
И покинула веранду. А за ней – и сам двор Черновых.
Внутри, по цепной, продолжали детонировать более мелкие, прикопанные давным-давно мины. Все, что я годами тащила – взорвалось, разметав мне нутро.