Я задержал взгляд. Выдохнул. Затем, в том же молчании, жестковато ткнулся губами ей в висок. И вышел.
Что творилось со мной, пока до машины брел, ни одному замесу не завертеть. Было так непосильно тяжело. Так, сука, больно. Я, мать вашу, тупо не выгребал. Разве это возможно? Настолько? Ломало по кости. Каждую, блядь, в порошок.
После того раза был дома еще в феврале. На день рождения сына вырвался. Совместили с крестинами. Так что Милка гоняла, не приседая. Уставшая, но такая, мать вашу, красивая. Я только глазами, как вылупок, за ней курсировал. Изредка отводил, конечно, чтобы не подумала, что у меня совсем крыша протекла. На деле хотелось врезаться и не отпускать ни на миг. Отвлекался, только когда сын подбегал. Не говорил особо, даже с ним. Горло жгло.
По возвращении догнал, что лучше вообще не ездить. Пиздец, как затратно по нутру. Каждой, сука, клеткой платил. Плюс вливаться потом в эту мясорубку – та еще песня. Весь организм в отказ шел. Вроде ради семьи и держался, но вместе с тем – именно из-за них и выгорал. Работал сугубо на автомате. А тут так долго не протянешь.
В кармане флиски нащупал шарик. Вытащил. Размотал.
«Возвращайся скорее. Мы очень скучаем», – гласила записка из последней посылки.
Дернув, чуть не порвал.
Вдохнул. Выдохнул. И снова скатал в комок. Кинул туда же. К сердцу. Пусть жжет.
Отмылся. Пополз в лежбище. Там редкую вольную застал – бойцы резались в карты.
– Че, сука, бессмертные? – рыкнул с захода. – Потом ноете, что глаза не открываются. Все хари, на хрен, в подушки.
– Дай ты людям мозги проветрить, е-мае… – пробухтел один.
– А мне спать нельзя. Бывшая снится, – заявил второй. – И, сука, даже во сне не дает.
Хохотнули. Все, кроме меня.
– Надо бы в город сгонять. Размяться, – зарядил третий.
– Ты сначала с ночной вернись, – отбил я, зная, что грядет. – Потом хоть в двоих сразу засаживай.
И откинулся на койку.
– У Чернова проблем явно нет…
– Счастливчик.
Все верно. Мне во сне регулярно давали. А после уже запрягали про развод.
Глава 74. Мой дальний берег
К концу второго срока флешбеки из дома стали моей параллельной реальностью. Вот вроде пилю по периметру – обвешанный да заряженный, а в башке – Милка.
Сука.
Не маршрут. Не приказы. Не поставленные задачи.
Она.
Глаза. Губы. Мимика. Жесты. Весь образ.
А еще… Запах. Голос. Смех.
Все это громче любого прилета. Разительнее минометного огня. Вскрывало ведь изнутри. Все слои брони. До той самой сути, которая была отдана СВОЕЙ с потрохами.
Когда рядом с Милкой появлялся Севка – а он, так или иначе, появлялся – всю эту суть начинало трясти.
Нередко встречал чужих детей – в той же деревне, у реки, в городе, куда мотался кинуть домой перевод. В целом не вникал. Свою зону держал. Но моментами взгляд цеплялся, и такая тоска накатывала, что хоть вой. Нутро выжимало, как тряпку. Гниющую, сука, тряпку.
Где взять такой обезбол, чтобы отпустило? Я не верил больше ни в алкоголь, ни в силу времени, ни в себя. Последнее – самое страшное.
Ночью, если не выходили, накрывало по полной. Ночью, блядь, вылезали все демоны.
Хорошо, что связи не было. А то нахуевертил бы…
Год миновал. И то, к чему я пришел, иначе, как тупиком, не назовешь.
Когда мужики трепались о бабах, я тупо вскипал. Потому что не мог игнорировать. Потому что невольно отзывался на каждое, мать вашу, слово. Потому что в два счета был там, куда зарекался возвращаться.
Дома.
Ментально я туда именно полз. Без альтернатив. Без тормозов. Без какого-либо достоинства. Расстояние не являлось помехой. Куда уж запретам? Они давно меня похоронили.
Последние месяцы было до хрена движухи. Казалось бы, на дурь зазора не найти. А я выкраивал – только так. Милка была моим фоновым шумом. Навязчивым. Всепоглощающим. Моим глюком во всю башку.
– Ты стала меньше писать, – накинул СВОЕЙ во время очередного звонка, потому что прижало. Молчать, сука, не мог, хоть такие разговоры, как нехуй делать, рубили по нутру, усиливая чертову разбалансировку. Прочистив глотку, потащил себя через мясо: – Перегорела?
– Что ты такое говоришь?.. – шепнула Милка взволнованно.
Не испугалась. Но заметно напряглась. Значит, что-то в себе держит.
На инстинкте сел на измену.
Проблема в чем? Почему сбилась? Голос какого черта задрожал? Че за сигнал между строк? И обрыв в конце – это, блядь, к чему?
Так, стопэ.
Тормознул раскрут. Провел инвентаризацию, а за ней – герметизацию. Чтобы все расставить, нужен был холодный рассудок.
– Если кто появился – так и скажи, – толкнул сухо. – Я без предъяв. Просто вранье… Ебал я, ясно? Подвешенное состояние – туда же, на Хуанхэ.
Из-за дрожи, которая сошла с макушки, как вал снега с гор, почудилось, что и внутри все посыпалось. Мозги, на хрен, оплыли. Горячим, сука, воском потекли.
– Руслан… – выдохнула Милка, виляя тоном. Я вслушивался, будто в нем реально какой-то шифр вшит. А она контрольную паузу взяла. Ну что за херь? Целый сектор нервов раздал, пока дождался, четкого ответа: – Никого нет.
Я, Господь свидетель, не просто выдохнул. С подшкурной пульсацией сбросил чертово напряжение. СВОЯ будто через кабель все это дерьмо улавливала, молчала, давая мне время выровняться.
Только когда я, наконец, выдохнул, затянула:
– Я бы тоже хотела знать, если ты там с кем-то…
– Хуйня. Я чист, – отрезал без выкрутасов.
И снова замолчали.
Секунды тикали. А мы, явно двусторонне, что-то давили, не позволяя себе разболтаться.
– Ты знаешь мои принципы, – вывела Милка позже. Ровно, но отнюдь не равнодушно. – Я с тобой. В браке. Без изменений. Даже если разведемся… У меня нет желания строить что-то новое.
– У меня тоже, – вырвал я через рык в горле, с трудом различая свой, мать его, голос на фоне того, как гремело в висках. – Ни желания. Ни, блядь, потребности.
Выдали и выставили очередной режим тишины.
Анализ. Проживание. Скрытая перезагрузка. Все это было. Пытался без обличительных колебаний отойти.
Но шло не по плану.
Горел весь. Уши, затылок, шею, плечи и грудь жгло так, словно к коже прилипла расплавленная пластмасса. Брови, как ни давил ими на глаза, то и дело лезли на лоб. От этого возникало ощущение, что не только мозги шевелятся, но и буквально срезает скальп.
– Я не перестаю думать о тебе, Руслан, – зарядила СВОЯ. – Где ты? Цел ли? Не попал ли в передрягу? Спишь ли хоть немного? Есть ли на тебе что-то сухое? Сыт ли? Что на душе?.. Это все меня заботит.
Я прикрыл веки и поставил на стоп дыхалку, потому как своей искренностью Милка по остаткам моих нервов будто бритвой прошлась. С заносами. Оставляя зазубрины и сколы.
– Нормально. Живой. Не парься, – отбил, чтобы успокоить.
– Половина ваших ребят вернулись с травмами… – возразила она.
– От кого знаешь? Жены раздувают?
– Почему «раздувают», Руслан?
– Мелкие зацепы для спецназа – тема рядовая.
– Ты так говоришь, будто и похоронки от вас не идут!
– Это и по месту случается. Че, теперь на диване яйца греть?
– Рус…
– Сказал, не грузись, – отмахнулся жестче. – Все. Мне пора.
Но трубку не положил.
Продолжил слушать ее дыхание.
Вдруг еще что душевное скажет?
И она сказала.
– Уже лето, Руслан. Ты домой собираешься?
Вошла в грудачину выстрелом. Пробила все уровни защиты. И попала аккурат в цель. В ту точку неопределенности, с которой я больше не мог жить.
Странно. Пиздец, как странно. Прислушался к сердцу. А оно молотит. Каким образом? Его же разнесло.
Нащупал красную кнопку. Но не выжал.
– Надо? – выдохнул зачем-то на выясняющих.
Милка не мялась.
– Очень, – врубила уверенно.
За секунду до того, как я дал «отбой».
Дал и застыл в бурлящем напряжении. Чертов палец с кнопки не снимал. Не мог. Он сам, под внутренним давлением, которое строгало по телу судорогами, съехал.
По полной разболеться себе, ясен хуй, не позволил. Спрятал мобильник. Поправил форму. И двинул в дозор.
На характере разменял очередной хреновый день.
Над головой орлы кричали. А под черепушкой – своя собственная живность.
«Очень…»
Это потому что тоскует? Или потому что задолбалась ждать развода?
Нет, она писала, что скучает. Но всегда в связке: «Мы», «Мы с Севой». Никогда не было «я». Понятное дело, поддерживала. В этом не сомневался. А остальное?.. Нужен ли я лично ей? Как мужик. Как тот, за кем на всю, сука, жизнь.
Мать вашу…
Че гадать-то? Она курс не меняла. Работа важнее, в любом случае.
И даже если я в какой-то степени реально нужен, как с ней быть? Я путей так и не нашел.
Хрен с ним, с дозором. Я и ночью не спал. Ворочался, как черт на сковородке. Горел, ясен пень.
К утру весь изошел на говно, что так, блядь, раскис. С этим дерьмом и потащился к командиру. Писать третий рапорт.
Вот только тот оглушил отказом.
– Хватит, Чернов. Не геройствуй. По спецам норма – три месяца. Ты год отмотал. Пора на выход.
Я, как дебил, стоял. Потому что спорить не мог. Понимал, что дальше некуда. Но уйти не мог. Врос в землю.
Что я буду делать на гражданке? Как отпущу Милку?
Полковник выжидал. Наблюдая за моей, сука, миной, аж смягчился.
– Все, сынок. Все. Ты свое выполнил. Давай домой.
Я еще постоял. Пока в грудь конкретно так не вжарило. Раскаленными клещами, мать вашу, затянуло.
– Есть, – просипел не своим голосом.
Отдал честь. Развернулся. Взял траекторию на выход.
Помню, как придержал дверь, чтобы не греметь. Как, пребывая в каком-то гребаном вакууме, двинул в сторону реки. Ни звуков по периметру, ни своих шагов не слышал. Сука, я собственное тело не ощущал. Только автомат, который при ходьбе по привычке придерживал рукой.
Искупавшись, чуть пришел в себя.
Холод пробрал до суставов, выбил дрожь и успокоил мозги. Ровно настолько, чтобы принять ситуацию.