– Сиска!
– Стой… Сева… Ну постой ты секундочку… Что ты танцуешь? Писять не хочешь?
– Ма-а-ама! – на панике врубился в озвученную проблему мелкий. – Писять!
– Ну, давай, давай, бежим скорей, – отвечала Милка без суеты.
После этих слов «Добрыня», как снаряд, из кухни вылетел. Сжимая через шорты писюн, на виражах просвистел мимо меня.
– Сам!
Я все же придержал дверь, а то было чувство, что он ее лбом проломит.
– Прости, Руслан, – бросила протискивающаяся следом за сыном Милка. – Мы на минуту.
– Не вопрос, – рыкнул я, не глядя.
Ну почти не глядя. Боковое зрение, один черт, работало. Да и остальные системы ловили ее. Тут уж хуй обманешь. Тащило разрядами, словно меня – не частично даже, а всего полностью – подключили к сети.
Садиться на горшок «Добрыня» не хотел. Вместо этого прижался бедрами к распахнутой душевой кабине и, как только мать помогла ему стянуть шорты, ударил струей по кафелю.
– Держи ровнее, – шепнула СВОЯ, поправляя хват. Мне тут же успела выдать: – Прости, Руслан.
– Это и мой ребенок тоже. Харэ извиняться, – отбил я, не сдержав недовольства.
Она кивнула.
И будто под шумок спросила:
– Ты насовсем?
Что тут, мать его, ответишь???
Я, блядь, словно в западню угодил. Обложило со всех сторон.
Вернулся. Но говорить о разводе был не готов.
Как террорист-смертник, вмазался в жену взглядом. Под видом стремления постигнуть новый протокол взаимодействия, пялился на ее губы, ключицы, разбросанные, как мишени по шее, родинки. Да, тоже знакомые. Координаты на подкорке. Если когда-то ослепну, найду все. Без сомнений.
Сева, между тем, встав на стульчик, уже елозил у раковины руки.
– Вода! Паль-ки! Гя-зь! Мы-ло! Са-ам! – комментировал каждый задействованный элемент. – Буль-буль, – последнее задвинул, выкручивая трубочкой язык. – Бах!
Я все ловил по касательной. Прямо смотрел на Милку. Она ждала ответ.
Ебаный ад…
Год свои метастазы множил. Разросся по всем системам. Смирился с тем, что эту кольчугу уже не распутать. Но СВОЯ дернула нитку и стала распускать. Не подавать виду, что торочит – одно. А то, что все во мне против теперь… Сука, оказалось тяжелее всего, что выпало за этот самый год. Сердце гремело, как колокол. Аж вибрациями по телу било.
Сжал зубы и проскрипел:
– Насовсем.
Глава 76. Мне до нее последний шаг
Она не подходила. Я тоже не дергался. Но смотрел в упор. Смотрел, блядь, но не сразу допер, что, заблестев, ее глаза выдали то, что моя злая рожа скрывала.
Неубиваемую надежду.
Под ребра будто факел сунули. И я… сука, рухнул в ступор.
Вдох. Выдох.
Пока расчехлился, СВОЯ отвернулась.
– Тебе что-то из одежды дать? – спросила, натирая «Добрыне» руки.
Тот, естественно, и тут рычал свое:
– Са-ам!
Милка без боя отпустила полотенце, позволив ему полирнуть махрой все: ладони, лицо, раковину, кабину и даже пол. Вероятнее всего, вмешалась бы только в случае обратного порядка.
– Так, тебе дать? – повторила, не глядя.
Я понял, о чем речь. Но подумал о другом. И когда я подумал, в пах на спазмах ударило искрами.
– Было бы неплохо, – выжал вслух сухо.
СВОЯ кивнула.
– Севушка, бросай полотенце в корзину, – открыла для этого дела крышку.
Мелкий с азартом сгрузил и, отвоевав у матери «люк», с грохотом его захлопнул.
– Все! Сам!
– Какой ты молодец! – похвалила Милка. – Спасибо!
«Добрыня», тряхнув «шапкой», запрокинул голову, чтобы, отсветить довольной улыбкой.
– Ну, все, дорогой. Не будем папе мешать. Пойдем найдем вещи…
– Сиску!
– И сосиску. Конечно. Сначала сосиску, а потом вещи.
С этими словами вывела малого из ванной и тихо прикрыла дверь.
Я не кис. Сразу начал раздеваться. Так что, когда вернулся Сева – с сосиской и одеждой, но без Милки – уже стоял в трусах.
– Спасибо, – хрипнул, забирая вещи.
Малой усмехнулся, смачно грызанул сосиску и слинял.
По-шустрому выкупался. Скосил щетину. Дернул на тело чистый шмот. И двинул в сторону кухни.
Оттуда уже по-домашнему аппетитно пахло едой. Так, что сводило от голода желудок. Хотя сводило, ясен хер, не только от голода. Мать вашу… От пищевого – вторично.
На автомате сбавил шаг. Но с заходом не медлил. Ступил за порог и якобы на вольном, скрещивая руки на груди, вдавил в косяк плечо.
Стоящая у плиты Милка на миг прекратила колдовать. Обернулась. Прошлась по моей выбритой физиономии взглядом. И фахнула изнутри, как фейерверк. Поймал момент сначала в ее зрачках, а после – в жаре на щеках и в горячем выдохе сквозь неестественно красные губы.
В новый протокол я так и не врубился, а потому отреагировал на эти сигналы по старой базе.
Животным возбуждением.
Член, он, сука, про развод и ультиматумы вообще не в курсе. Про гордость и достоинство – подавно. Взял на чуйку светопреставление в СВОЕЙ и решил, блядина, что шахту с породой срок вскрывать. А дальше по цепи: бурение, подрыв, давление залежей. Пласты задрожали. Ну и заполоскало, ясен хуй, будто не сперма под ними, а уже обогащенный уран.
– У нас сегодня рыбный день, – шепнула Милка, выкатывая ту самую, едва заметную, но, мать вашу, такую желанную улыбку.
– А я думал, сосисочный, – бахнул я, отвлекаясь на влетевшего в кухню Всеволода.
– Ну, нет, – выдохнула приглушенно. – Сосиски – сугубо перекус, – говорила чуть рвано. Но доводила до сведения дальше: – Я детские покупаю. С хорошим составом. Севушка их по штучке между основными приемами пищи лопает. Любит.
– По штучке? На «Добрыню» не похоже, – хмыкнул я.
Мелкий как раз доел свою палку. И, естественно, затребовал дубль.
– Сиску! – загорланил, прежде чем я сосчитал до трех.
Но СВОЯ не повелась.
– Нет, Сева. Нельзя, – отрезала с тем же спокойствием, убирая малого от холодильника. – Время обедать. Мама тебе рыбку приготовила.
Я подспудно напрягся, ожидая, что «Добрыня», как в младенчестве, тупо поднимет нас на уши. Но нет. Этого не произошло. Слова матери сработали. Малой не только позволил еще раз вымыть себе руки, но и вполне охотно вскарабкался на свой трон – высокий стул для кормления.
Милка не томила. Действовала оперативно. Моргнуть не успел, как она поставила перед ним тарелку с едой и дала вилку.
– Можешь кушать. Косточки из рыбки мама убрала, – отрапортовала так, словно бы он понимал всю серьезность.
Хотя черт его знает… Может, и понимал.
Думать об этом не стал.
Как только «Добрыня» замахал веслом, СВОЯ позвала за стол и меня. Сама тоже села. Ближе, чем я рассчитывал.
Опалило.
Разобрало, блядь, химией, которая дала по всем системам разом.
– Теща как? – рванул максимально буднично, между делом отламывая кусок хлеба и подцепляя вилку.
Внутри, под той самой кольчугой из метастаз, что Милка распускала, шевелилось, будто гребаная нечисть пробудилась.
– Нормально, – шепнула, сосредоточенно ковыряясь в своей тарелке. Но взгляд на меня все же пару раз вскинула: – Можем поехать. Она будет рада тебя видеть.
Я не то чтобы удивился. Скорее, напрягся. И вовсе не из-за тещи. За столом трещало.
– Не злится? – просипел, зачерпывая маслянистое пюре.
После водяных каш на погранзаставе оно наводило аппетит круче любой рыбы. Хотя я знал: рыбу Милка тоже отменно готовит.
– Нет, не злится. Не заморачивайся, – отмахнулась, прежде чем начать трапезу. Свое пюре она, к слову, грузила на хлеб. Черт знает, что за прикол. Всегда так ела. Намазывала ломоть картошкой и откусывала. В этот раз еще и вареную свеклу поверх уложила. – Мама уверена, что основная вина на мне.
Я только глотнул. Слегка прибалдел от ни с чем не сравнимого удовольствия – хавать еду, которую сварганила СВОЯ. Но стоило ей вкинуть это сраное обвинение, мне, сука, словно главную артерию вспороло. И хлынула, на хрен, присаженная тяжелыми металлами бормотуха. Все раны вздулись. И стало не до гастрономического кайфа.
По уму развивать тему не следовало.
Но меня же, мать вашу, так муляло. Накачивало весь чертов год.
Вот на пике загашенным басом и прорвало:
– Проблема во мне. Из-за меня все развалилось. Ебанутый характер. Для семьи не создан. Одному – самое то.
Пять предложений черствым, блядь, составом, а показалось, будто всю кровь с себя сцедил. Так и застыл. Потому как мышцы превратились в камень.
Милку шибануло не меньше моего. Видно было, что ничего такого не ждала. И сейчас… Сука, у нее увлажнились глаза. Меня и без того крутило. А тут еще эти непонятные слезы. С той самой мягкой улыбкой. Едва-едва. Но меня разодрало крюками.
– Одному, говоришь? Поздно ты понял, Чернов. Мы с Севой столько пространства уже не дадим.
Это заявление не просто тело поразило. Из строя выпала душа.
С трудом стянул всю свою невъебенную суровость и всадил в СВОЮ взгляд. Без слов отклонил выдвинутый меморандум. Не за этим вернулся. Не развалина. Обойдусь. А по факту… Молчал, потому веры себе не знал. Сердце не функционировало адекватно. На каждый ее вздох замирало. Сука, ложилось, как под пулемет. Насмерть.
Глава 77. Нет твоей вины, что тобой болею
– После обеда Севе полагается два часа поспать… – шепнула СВОЯ, едва доели.
Я не тупил. Принял к сведению на этапе вежливого намека.
Поднялся. На автомате пригладил одежду – все забывал, что не по форме.
Поблагодарил:
– Спасибо за еду.
С каким-то мутным напряжением дождался ответа:
– На здоровье.
Еще раз кивнул. Взял со столешницы оставленные ранее сигареты и двинул на выход.
– Руслан? – окликнула на полпути.
Звуки ее голоса, раскачанные ноты, придыхание – как итог: вальнуло в затылок жаром. Ниже, по плечам и спине, посыпало наэлектризованными крапинками. Вспомнил вдруг, что батина мамка называла мурашки по-региональному сиротами. Хрен знает, чем это объяснялось. Мне на ум пришло из-за догоняющего, как ебаный рок, холода одиночества.