Закинув в рот последнюю зверюшку, Севушка приложил усилия, чтобы за один приход осушить кружку.
– Не спеши, – шепнула я.
Но он к тому времени, как оказалось, справился. Шумно вдыхая, будто до этого не дышал, отвел чашку в сторону, перевернул и, убедившись, что на стол упала лишь пара капель, победно фыркнул.
– Все! – выдал, вовсю сияя от довольства.
Я рассмеялась и осторожно забрала тару.
– Молодец, сыночек! Вырастешь большим-большим.
Он тут же ткнул пальчиком в темноту.
– Папа!
– Да, мой родной, как папа, – подтвердила, не глядя. – В этом даже не сомневайся. Ты же его копия.
– Папа бойшой, – продолжал Сева, выражая свое впечатление не только интонациями, но и жестами. Раскидывая ручки то в ширину, то в высоту, он явно пытался объять необъятное. – Ого-го! Ог-гомны-ы-ый!
– Да, сыночек. Огромный. И ты таким будешь, – смущенно отвечала я, пряча волнение за бытовой суетой.
Собирала посуду и соскребала остатки еды в одну емкость.
Все старалась делать неспешно, оттягивая момент нового контакта с Русом. Не то чтобы возникало желание его избежать… Напротив, на каждую секунду рядом с ним молилась. Но для этого требовались определенные ресурсы.
– Точно?
– Точно-точно.
Скользнув взглядом в темноту, неловко прочистила горло. Сигарета давно не вспыхивала, но я знала, что Чернов все еще там. Да и чувствовала. Не могла не чувствовать. Энергетическое восприятие обострялось, накаляя мой организм до своеобразного пика.
– Поможешь мне принести воду для купания? Она в печи.
– Конечно, – отозвался Руслан, выходя из тени. – Куда нести? В ванную?
– Нет, – выдохнув, мотнула головой. Вроде как успела подготовиться к встрече взглядами, но последующий процесс вентиляции легких все же потерял свою ритмичность. Из-за трудностей с подавлением некоторых реакций волнения он вмиг стал рванным и шумным. Пришлось выждать неоправданное количество времени, за которое Чернов разве что душу из меня не высосал, прежде чем возобновилась возможность продолжать облекать мысли в слова. – Ни воды, ни света в доме так и так нет… – отрывисто озвучила факты. – Давай, может, в пристройку рядом с колонкой… Чтобы далеко не таскать. Там и лампа есть. Присветишь зажигалкой, найдешь все? Ванночка должна быть в углу. Я возьму полотенца и принесу Севу.
– Ок.
Так мы и сделали.
А потом, будто бы вычеркнув последний год жизни, как в старые добрые времена, занялись купанием Севушки. С подросшим ребенком случайных касаний удавалось избежать. А вот взгляды… Они не просто встречались. Сталкивались, вбивались вглубь и доводили до лихорадки. Цеплялись за все живое. Примагничивались. Не желали отпускать. Все это двусторонне, каким бы непрошибаемым бастионом Чернов внешне не выглядел. Под основной обшивкой теплилось. И, возможно, даже дрожало. Иначе откуда эти электромагнитные волны? Твердокаменный и обесточенный объект не фонит.
Была, конечно, вероятность, что я усиливала все его выбросы из-за своей собственной критически повышенной эмоциональной возбудимости. И все же мне казалось, что Рус задерживал взгляд не только ввиду собственной потребности, а и с целью понять, какие чувства остались во мне.
Он явно искал отклик.
Меня трясло, словно под шквальным огнем оказалась. И… Я не скрывала. Разве что совсем незначительно – в пределах заученной стойкости. Но намеренно – нет. С Русланом удерживать щит не пыталась.
– Г-гом! Пыгай! Ко мне! – настойчиво позвал сын, пока я, стараясь не терять бдительности, осторожно намыливала ему голову.
Это нас с Черновым и отвлекло.
Ведь пес с энтузиазмом принял идею. Завиляв хвостом, подбежал к ванночке, водрузил лапы на борт и, примиряясь, зыркнул внутрь. Будь места больше, заминки, которую заполнил мой озадаченный смех, не было бы.
– Ну ты чего?.. – выдохнула, отгоняя рукой. – Нет, нельзя.
Но Гром не сдвинулся. Да и взглядом явно выпрашивал разрешения.
Пока Рус не пресек:
– Фу!
Пес слез, пристыженно опустил голову и с поникшим видом отошел.
– Не обижайся, – протянула я, не в силах выдерживать столь очевидное огорчение питомца. – Завтра в море вместе поплаваем. Скажи, Севушка? Пообещай Грому.
– Да! Обесаю! Сева, Гом, мама и папа. Вместе. Хойошо?
Чернов кивнул.
А я тихо вытянула:
– Хорошо.
– Хо! – обрадовался сын.
– Закрывай глазки, будем смывать, – прошептала я. Сева тут же зажмурился и, как я учила, наклонил голову. – Порядок? – спросила после первого ковшика воды.
– Угу, – выдал сын, не разгибаясь.
Только руку отца крепче сжал.
– Мужик, – вовремя похвалил его Чернов.
Я улыбнулась и вылила второй.
– Все. Закончили, – отбила чуть позже.
Руслан вынул Всеволода из ванночки и застыл, давая стечь воде. Это было в какой-то мере забавно. Особенно из-за того, как маленький расфыркался. И отплевывался он, пока я вытерла ротик и глазки.
– Порядок? – повторила вопрос.
Первой реакцией сына была счастливая улыбка.
А уж после он выкрикнул громкое:
– Да!
Закутала в банное полотенце, расцеловала и вручила мужу обратно.
– Поиграешь с ним, пока я помоюсь? – попросила мягко.
Он смотрел в упор. С нажимом. Но не задействуя лицевую мускулатуру. Только вот… вена у него на виске дрогнула.
Ох, Чернов…
А у меня вот замерло сердце.
– Если можешь, конечно…
Не сказав ни слова, Рус вместе с Севой просто покинул пристройку.
Оставшись наедине с собой, я разделась и поспешила в смежное помещение – под душ. Воду в бак обычно набирали через день, и сегодня как раз выпадал тот самый. Но из-за поломки сделать этого не получилось. А значит, следовало быть рациональной – Руслану ведь тоже нужно будет помыться.
Хорошо, что я днем, после моря, заморочилась с волосами. Благодаря этому вечерний душ обошелся экономнее: и по литражу, и по времени.
Казалось, прошло не больше десяти минут, как я уже вбежала в дом – в чистом халатике, с чуть влажными висками и со сбившимся, но отнюдь не от физической активности, дыханием.
И тем не менее… К своему немалому удивлению, я обнаружила, что Сева успел отрубиться.
Руслан держал его на руках, бережно прижимая к груди. Не отреагировав ни на скрип двери, ни на звуки моих шагов, смотрел на то, как сын спит. И обычно резкие черты лица в этот миг смягчились настолько, что в суровом выражении проступила неизгладимая нежность. Его сильные мозолистые руки – те самые, которые по долгу службы уверенно держали многие виды оружия – осторожно поддерживая головку малыша, размеренно поглаживали его по спинке. Контраст между выпеченной огнем службы жесткостью и этой трепетной нежностью был поразительным. Я не была готова. Трогательность этой картинки разбила мне сердце. Не болью. Не печалью. Смесью куда более сложных неоднозначных чувств.
Я застыла.
И хоть к щекам приливал жар, в груди в самом деле не билось. Все замерло в страхе случайным образом спугнуть волшебство момента.
Пока Чернов, отчетливо выдохнув, не поднял взгляд. Воздух мгновенно стал горячее, гуще и тяжелее. В моем горле сформировался ком. А на глаза навернулись слезы. В его глазах… все еще тлела любовь. Пусть не ко мне, но… Сразило, конечно.
Сердце дернулось, словно его откачивали дефибриллятором, и завелось, колотясь с такой силой, что возникла необходимость прижать к груди ладонь.
Сморгнув лишнюю влагу, на миг придержала глаза закрытыми. Перевела дыхание и шагнула к кровати, чтобы приготовить место для Севы.
– Клади здесь… Он со мной спит… – прошелестела, не рискуя забирать из рук. Одно неосторожное касание, и меня разнесет. – Будешь идти в душ, возьми с собой полотенце, а то все разошлись… – шепнула, когда Рус, уложив сына на кровать, выпрямился. – В коридоре стопки свежего белья… Там есть…
Тысячи различных импульсов могли вызвать сформированные в браке с Черновым реакции – слова в песне, кадр в фильме, сигаретный дым, запах парфюма, похожие шрамы, четкий шаг за спиной, определенный тембр мужского голоса, случайно брошенное кем-то другим «Не против?»… Но ничто не срабатывало так губительно, как непосредственная близость Руслана. Организм встал по тревоге: поднял волоски, высадил мурашек, принял нужные волны и зажег в клетках миллиарды огоньков, которым, шевельнись я только, суждено разойтись фейерверком. Пока же они, отзываясь на все возможные триггеры, плясали и потрескивали.
Когда Рус покинул спальню, в какой-то мере испытала облегчение.
Прилегла. Но долго не выдержала. Слишком яростно бахало сердце. Встала. Прошлась. Схватив лампу, выглянула в коридор.
Все полотенца были на месте.
«Забыл все же?..» – с этой мыслью включился режим заботы.
Я не планировала заходить в сам душ. Достаточно было добраться до помещения, в котором мы купали Севу.
Но…
Дойти туда я не смогла.
Свернув со двора вбок, только несколько шагов по дорожке сделала и застыла.
Руслан был там. В саду. У колонки. Полностью голый, обливался водой из ведра.
Из-за лампы сразу же заметил меня. Но не дернулся. Глянул исподлобья и выплеснул на голову все содержимое. Отряхнулся и, сдернув со штакетника брюки, с непроницаемым выражением лица стал одеваться.
Я понимала, что должна предложить ему полотенце. В конце концов, ради этого сюда и шла. Но, Господи… Я не могла ни говорить, ни шевелиться. Во рту пересохло. А мышцы все будто одеревенели. Даже сердце, и то новую временную паузу взяло.
Он был моим мужем. Я видела его обнаженным сотни раз. Но все эти разы случились в прошлой жизни. До выжигающей душу разлуки. А сейчас… Сейчас даже стремящаяся к паху темная поросль хмелем в голову била. Да, Боже мой, грудь, руки, спина, бегущие по смуглой коже капли и перекатывающиеся под ней мышцы вводили в состояние дикого транса. А тут… Все и сразу.
Господи…
Никакое онемение не могло притупить пламенный выброс возбуждения. Оно ударило снизу, расползаясь по всему телу сладкими судорогами. В самом центре моего естества при этом запульсировало сильнее всего.