– Я люблю тебя, – вжарила Милка между ласками. – А ты?
Мне не в лом было повторять об этом. Хоть каждых полчаса. Истина же. Просто в тот миг был зациклен на другом.
– С ночи не изменилось, – бахнул, продолжая жрать ее рот.
Сука, аж причмокивал.
– Руслан… – проскулила СВОЯ.
И я каким-то образом по одним лишь интонациям прочитал целый монолог.
– Люблю, – заверил спешно.
Она еще крепче обняла. Но только мы разошлись, вломился «Добрыня».
– Ма-а-ама… Мама… Моя мама! МОЯ!
– Пиздец. Приплыли, – хрипнул я, не зная, как на это реагировать.
Милка, рассмеявшись, оттолкнулась, чтобы подплыть к младшему составу. А то тот уже захлебывался эмоциями – губа наверх, в глазах стекло.
– Твоя, твоя… – зачастила, вынимая мелкого из круга. – Ну ты чего, сынок? Это же наш папа.
– Мама селует Севу.
Поцеловала и дополнила:
– И папу.
– Нет! Севу! – бомбил на грани истерики, но с гонором.
– Ой, чудо ты мое… – выдохнула Милка, прижимая, как реликвию.
А я предупредил:
– Слышь, мамкин спецназ? Будешь ныть – подгоним брата. Такого же выжопистого и крикливого. Плюс монополия на сиськи. Посмотрим, как запоешь.
– Руслан…
И снова я понял без декодера.
– Лады. Перегнул. Но он-то все равно не врубился. Дай мне.
– Зачем? – насторожилась.
Я выдохнул и обратился к «Добрыне» напрямую:
– Ну че, боец, наперегонки с Громом поплывем?
Он сразу и про мамку, и про поцелуи забыл. И с воплем восторга метнулся ко мне:
– ДА-А-А!
Глава 85. Про костер негаснущей любви
Дни на даче стали настолько похожими друг на друга, что я в какой-то момент потерялась в датах. Раньше жизнь держалась на четком распорядке: звонки, посылки, письма. Существовала определенная периодичность. Теперь же ориентир был один – режим сна и питания Севы. Остальное – по чувству потребности и по мере возможности.
Работа на даче, конечно, не заканчивалась, но по сути была однообразной.
Рус, как и раньше, серьезно меня разгружал, подхватывая самые трудоемкие процессы. Если я начинала стирать – он таскал из колонки воду и брал на себя такие изматывающие этапы, как полоскание и отжим. Если делала закатки – разливал горячее варево по банкам, закручивал крышки, проверял. Если готовила – резал мясо и чистил овощи. Ужином и вовсе чаще всего занимался сам – жарил на мангале мясо, рыбу, картошку, кукурузу, кабачки, баклажаны, перец. И главное, все это молча, по своему желанию, без просьб с моей стороны.
Чернов либо постоянно находился рядом, либо, занимая Севу, давал мне немного личного пространства. Сын ходил за ним по пятам. Глаз не сводил. Все ему было интересно: и как папка чинит забор, и как косит траву, и как рубит дрова, и как копается под капотом машины. А если уж получал какое-то мелкое поручение, светился от гордости, что стал настоящим помощником.
Руслан его даже на рыбалку с собой брал. Я не видела, как там развивались события, потому что они уходили на лодке в море, но муж уверял, что, следя за удочкой, Севушка сидит как мышонок.
– Чисто снайпер. Я не учил. Он как-то сам врубился, что нужна тишина. Орет только, когда тянем рыбу. Ну, ясен хрен, от счастья эмоции прут.
Чернов по-прежнему был немногословным. Таков уж характер. Если говорил, то по делу. Редко позволял втянуть себя в долгие обсуждения. Но если позволял, каждая его реплика имела определенный вес. Во всяком случае для меня.
– Долженко через полгода вернулся? – спросила аккуратно, словно бы между прочим, пока наблюдали вдвоем, как Сева грузит песок на свой самосвал.
Сидели на новенькой, недавно сбитой Русланом для Грома будке. Он – на скате добротной крыши, а я – между его ног. Мирно лежавшая на внутренней стороне моего бедра ладонь сжалась чуть крепче. Я затаила дыхание и обернулась через плечо, чтобы поймать взгляд Чернова, который о многом мог сказать. И судя по всему, вопрос вызвал у него растерянность. Отсюда и обеспокоенность, и хмурость.
– Да. Как большинство. Полгода – и назад.
– И… Что?.. – толкнула я с паузами, во время которых приходилось сглатывать, чтобы тормозить бьющуюся в голосе дрожь. – Переверзева была там с ним?
Руслан еще сильнее помрачнел. Раздув ноздри, двинул челюстями. Отвел взгляд. Сглотнул. Поднес к губам сигарету. Затянулся. Выдохнул.
Когда снова мне в глаза посмотрел, нижняя часть лица расслабилась, но брови держали твердую линию. Весь лоб казался нависшим и тяжелым. А сам взгляд оставался жестким.
– К теме верности тянешь? – толкнул тихо, с небольшой хрипотой и глухим шелестом.
– Нет. Дело не в этом, – поспешила ответить. – Просто видела Долженко недавно… Он был с семьей.
Рус прищурился.
– И? Сказал тебе что-то?
Прозвучало, как всегда, сухо. Даже резковато. Но я уже достаточно хорошо его изучила, чтобы уловить тревогу.
– Нет, – выдала, мотнув головой. Погрузившись в свои мысли, с некими сомнениями, но все же заключила: – Он как будто стремился от меня убежать. Я держалась спокойно – без нервов, без наезда. А ему явно было не по себе. Даже Вите поболтать со мной не дал. Подгонял, мол, домой пора.
Чернов прочистил горло. Но ничего не сказал.
И я продолжила:
– Тося мне потом говорила, что Долженко отшил Переверзеву. Катька осталась ни с чем. Ей даже пришлось вернуться в родной город.
У Руса на лице заработала какая-то мимика. Дернулось на скуле, в уголке губ, у глаза… И на лбу складок по итогу стало больше. Однако с оценкой ситуации он не спешил. Чувствовалось, что он в принципе предпочел бы уйти от этого разговора. Но что-то все же заставило в характерной грубоватой манере выдавить:
– Слушай… Я не в курсах, что у них и как… То, что слышал, не одобряю. Если есть нормальная семья – так не делается. Но сплетни чамрить – не мое.
– И не мое. Ты же меня знаешь… – шепнула я, ощущая, как щеки заливает жаром. – Просто эта история так или иначе коснулась нас. Хотелось поставить точку, что ли… Закрыть эту дверь… Мм-м… А нормальная семья – это какая? Давай не о них. Давай о нас, – я засмеялась, но за грудиной в этот момент заныло сердце. – Если бы мы с тобой, к примеру, не объяснившись, жили… Просто жили… Как ты сказал, до Севиных восемнадцати… – уронила с надеждой, что он поймет и подхватит.
И Чернов понял. Глянув внутрь меня, без пафоса и какой-либо бравады, со своей бескомпромиссной прямотой уведомил:
– Я бы к тебе по-любому подкатил. Выдержка трещала.
С улыбкой смущенно поерзала в кольце его рук. Он как раз обхватил под грудью, сжал и ткнулся губами за ухом. Вот почему я любила собирать волосы. Не из-за удобства. И даже не из-за жары. Руслана манили определенные точки. Он там целовал. А я ловила удовольствие.
– Значит, нормальная семья… – делала выводы налегке. Вроде как в шутку. Но по факту, конечно, серьезно все было. – Это союз, в котором муж подкатывает к жене?
Чернов усмехнулся и снова по моей коже губами скользнул. В этот раз давлению подверглась шея.
– Подкатывает, ага. Регулярно. Своя же.
– А жена что делает? Ну, в нормальной семье… – продолжала гореть и смеяться.
– Уступает, – выдал Рус, покосившись на пыхтящего Севу. Вновь на меня посмотрев, уточнил: – В охотку. Дает, – последнее самым низким тембром прямо в ухо.
И я буквально запылала.
Чернов же, чуть отстранившись, с очевидным удовольствием охватил взглядом все мое лицо – от корней волос до подбородка.
– Похоже, нам стоит написать свой устав, – заметила, не в силах перестать улыбаться.
Рус хмыкнул.
– Уже пишем.
– Где-то между обедом и ужином? – намекнула на время дневного сна Севы.
Но Чернов был точнее:
– Между обедом и «Еще разок?».
– Рус-с-с, – засвистела стыдливо. – Сева, – напомнила про сына, словно он мог забыть.
– Я свой уже подписал, – продолжал муж.
– Устав?
– На тебе.
Смущение, достигнув каких-то пределов, щелкнуло меня по нервам, выводя жар через щекотную дрожь.
– Чем это? Мм, Чернов?
– Кровью.
– Я уж испугалась… – проговорила задушенно, – …что ты что-то другое скажешь…
Он совершенно беззастенчиво отразил мою улыбку.
– Ну, это была пробная версия. Исчезающими чернилами, – заявил и снова на сына посмотрел. – Которые в итоге не исчезли.
Я расхохоталась. Искренне и непринужденно.
– То-то ты жениться не хотел… А это просто пробная печать была… – черкнула без всяких претензий.
Но Рус, сжав руками, вполне серьезно раскрутил.
– Я глушил чувства. Все, что лезло. Знаешь, когда впервые поперло? Когда ты рожала. С твоими криками внутри что-то подорвало. Сука, я же застрял в горах без связи... Живы, не живы… Неизвестность – самое хуевое. Ад, – выдал как на духу и замолчал. Качнул головой. И договорил жестче: – На годовщине отряда тебе правду сболтнули. Пешком домой мылился.
– Ни за что бы не подумала, – шепнула я, поглаживая его сильные кисти.
– Сидел там, блядь… Прокручивал, как все случилось.
– И как?
– Ты зацепила. Сходу. Но я держался подальше. Из-за погонов. Не мой формат. Не по нутру.
– А сейчас? – спросила, качнувшись в его руках.
– Сейчас нормально. Нравишься. Полностью, – просипел Чернов. – Особенно то, как ты относишься – к малому, ко мне. Забота, любовь, нежность, блядь… Все это ощущается.
Я почувствовала такой подъем… Показалось, будто в меня какой-то дополнительный ресурс вдохнули. Распирало от счастья. Только так.
Повернувшись к Руслану, приняла потемневший взгляд и с придыханием спустилась ниже.
– Щас сирена включится, – рыкнул он.
Но я все равно поцеловала.
И казалось бы, занятый своим самосвалом, Всеволод тут же среагировал.
– Ма-ма?..
Я отстранилась. Вздохнула. И встретилась с умилительной версией Черновской грозности.
– Что, сына?
Выгнутая бровка дернулась и изогнулась ярче. Из надутых губ выскочил пузырь.
– Ну-ну, – отругал, строго потряхивая пальчиком. Затем встал, подошел к нам и, схватив Руса за руку, потянул. – Аботать, – скомандовал, указывая лопаткой на песочницу.