Был договор на пятерых. Но он в процессе.
Милка же вышла на работу своей мечты. В тот самый отдел ПДН. Видел, что тяжело ей. Предлагал все бросить. Но упорно тащила, утверждая, что там определенные потребности закрывает. Благо родня по первому зову слеталась. Помогали. Теща, случалось, месяцами жила. Хорошо, что батя отгрохал дом – места хватало, хоть на постоянку живи.
Дольше всего в минуты своей тишины я задерживался на фотке Милки.
Ей там четырнадцать. Форма, хвосты, банты, серьезный, но наивный взгляд… Почему именно этот снимок? Это мое напоминание, кем она была до того, как стала моей. До того, как решила идти в МВД. И, мать вашу, до тех причин, которые ее на это толкнули.
Дай Бог теще сто лет здравия за то, что защитила тогда.
Пусть СВОЯ говорила, что неважно все, что было давно и до края не дошло… Я никогда не забуду тот разговор, в котором она призналась, что ее домогался отчим. Наметанный глаз, чуйка, опыт, реакции на ее эмоции – мог заключить, что травмы, как таковой, нет. Но мне лично кишки, блядь, по сей день сводило, стоило лишь поднять эти события.
Глядя на мелкую Милку, я себе напоминал, что она не меньше, чем рожденные нами дети, нуждается в любви, понимании, заботе и защите.
И суть не в том, чтобы стать для нее отцом. Суть в том, чтобы быть для нее всем. Весьма неожиданно с моим характером, ага. Но хер я с этим способен бороться.
Закончив терапию, спрятал все по местам. Прикурил сигарету. Уже собирался отъезжать, когда выхватил в зеркале покидающего КПП Силаева и подбегающую к нему девчонку. Напрягся чисто интуитивно, пока не узнал Дашку – жену его. Развод разводом, а бросилась к нему. Может, после теракта действительно наладится у них. А может, нет. Это жизнь. Палить на них не стал. Не мое. Мигнул поворотником, вырулил на трассу и помчал.
К СВОИМ.
Через сорок минут уже входил в дом.
Милка встретила ласковой улыбкой. Дети – ором.
– Папа!
– Поиглаем? – врубил младший, прыгая, будто у него в ногах пружины.
– Ко мне завтра придет Есения. Мы будем заниматься, – жахнул старший. – Нужно подтянуть математику.
Я выгнул бровь.
– Ты уверен? – спросил тем тоном, который побуждал его подумать, что делает.
– А что?.. – заколебался «Добрыня».
– Математику тебе и мать подтянуть может, – известил, глянув на порозовевшую Милку. – А уж если я возьмусь…
– Ну, пап… Ты же понимаешь…
– Поиглаем, поиглаем? – не унимался Мир.
Подхватил его на руки, перекинул на локоть и непререкаемо выписал старшему:
– В гостиной будете заниматься. У меня под контролем.
– Ну, пап…
– Я все сказал.
«Добрыня» сразу вкурил, что это точка.
– Ладно. Спасибо.
И протянул руку. Я пожал – по-мужски. В макушку поцеловал – как отец.
Дальше – Милка. С ней, вдыхая запах, по привычке задержался. Коснулся не только губ, но и виска.
– Устала? – спросил, предвидя ее ответ.
– Да нет. Не очень, – отбила, как обычно.
Знал же ее. Знал.
Прижал покрепче.
– Дети хорошо себя вели, – похвалила спиногрызов. Не без включения, вестимо: – Да, дети?
– Да, мам! – ударили хором, как взвод на плацу.
– Сева и Мир мне помогали.
– Снова пельмени лепили? – буркнул с ухмылкой.
Сыновья разулыбались, а жена раскидала:
– Вареники. Нашему «Добрыне» захотелось с картошкой, а кто мы такие, чтобы с ним за компанию не навернуть.
– Папа, папа, – зачастил Мир. Едва я на него посмотрел, с восторгом сообщил: – Я сегодня целых пять лаз на тулнике подтянулся!
– Последний с моей помощью, – сдал Сева.
– Ну и что?! – завопил младший. – Я все лавно клу-той! Мужик!!!
– Мужик, – подтвердил я. «Добрыне» следом выдал: – И ты мужик. Сколько у тебя? Пятнашку тянешь?
Старший важно кивнул. Я потрепал по голове.
Милка с улыбкой вздохнула:
– Счастье, что у нас одни мужики.
– И мама! – добавил Мир.
Я кивнул.
– Верно, сын. Про мать не забываем. Она основной элемент.
– Да! Папа – главный! А мама – основной!
– Так точно, – подвел я.
СВОЯ улыбнулась и распорядилась:
– Все, по комнатам. Главному давно пора ужинать.
– Как по комнатам? А нам, че, не пора?
– Сева, у вас ужин был два часа назад. Время спать.
– Нет, не время. Мы хотим с папой ужинать.
– И иглать!
– Бог ты мой… Что за моторчики у вас внутри… – посетовала со смехом. Но, ясен пень, всех желающих взяла: – Пойдем!
За столом держалась дисциплина. Негласно так повелось. Когда ели, не шумели. Мы с Милкой разговаривали, дети без особого понимания слушали. Когда же начинались какие-то байки, переглядывались и усмехались.
После ужина тоже по стандарту все – забрал обоих, кинул в ванную и проследил, чтобы вымылись и при этом не убили друг друга. Так как была суббота, уроки не делали. С час провозились втроем у шведской стены и на матах. Еще около часа ковыряли конструктор. Только в полночь разбросал уже зевающих мужиков по кроватям.
– Па-а-ап, – прогудел Мир, пока укрывал его одеялом. – А если ты спишь, а мы с Севой нет, ты нас слышишь?
– Слышу, – буркнул я. – Особенно, когда ругаетесь или убиваетесь о маты.
– А если мы тихо?..
– Все равно слышу. У меня на вас радар стоит. Секретный. Так что, спать.
– Во-те-та спецназ, – шепнул и вырубился.
Я перебрался к «Добрыне». Подоткнул и ему одеяло, хотя по факту тот уже не нуждался. В отличие от мелочи, он всегда внимательно смотрел и только и ждал, что скажу.
– Ну что, Селовод? Все село твое, а тебе, значит, нравится Есения?
Скулы старшего богатыря налились красным.
Но юлить не стал.
– Нравится, ага… Она… – запнулся, подбирая слова. – Она волшебная.
– Ничего себе, – хрипнул я, показывая, что впечатлен. – Это серьезно.
– Может… Может, я на ней женюсь, а, пап?..
– Пельмени или Есения? – врубил я проверку.
– Есения!
– Есения или блины с мясом?
– Есения!
– Есения или бешбармак?
– Ну, па-а-ап… – застонал, признавая поражение.
Я хохотнул.
– Значит, к свадьбе пока не готовимся. Рано.
– Ну я же не про сейчас… В будущем, когда стану таким, как ты… И вообще… Я думаю, можно получить и жену, и вкусную еду. Тебе же повезло!
– Соображаешь, – пробил я с теплотой. – Но фишка не в том, чтобы сорвать двойной куш. Дело в приоритетах. Женщина должна стать твоим главным интересом. Пока это не так, жениться не стоит.
– Понял, – прошептал с осознанием. Но через паузу с непосредственным беспокойством все же протолкнул свое: – А если Есения не умеет готовить, мама же ее научит?
Я усмехнулся.
– Научит, если твоя Есения захочет. Это тоже надо понимать. Не всем охота заниматься стряпней.
– Это да… У некоторых ребят дома одни бутерброды.
– Мы же не судим тех, к кому приходим в гости, помнишь?
– Ага. Я просто отметил. И подумал, что у меня золотая мама.
– Золотая, – согласился я. – Поговорили. Теперь спать.
Наклонившись, поцеловал молодого в лоб.
– Доброй ночи, пап, – пробормотал «Добрыня» и, кутаясь по самую шею, повернулся к стене.
– Доброй, сын, – шепнул я.
Поднялся, выключил свет и вышел.
«Золотая», разумеется, все еще возилась на кухне. Когда я вошел, драила у мойки какой-то казан.
– Чай готов. Садись. Я сейчас закончу.
Я кивнул. Но не сел. Подошел вплотную и, обняв со спины, коснулся губами уха.
Милка закрыла кран и замерла.
– Мне с тобой спокойно, пиздец… – выдал базу.
И это не про слабость. Это про силу, которая нашла свою станцию, чтобы безопасно заземляться, сливать излишки энергии и без всякого бурления восстанавливаться, чтобы дальше снова брать новые уровни.
СВОЯ бросила казан.
Вытерла руки и повернулась, чтобы обнять полноценно.
– А мне с тобой, Чернов, – выдохнула. И позвала: – Идем уже пить чай.
Это наш ритуал, хоть я и не любитель.
Вдвоем. На кухне. За тихим разговором… То что нужно после жесткого дня.
Сели друг напротив друга. Подтянули чашки. Грея руки, выдерживали какую-то паузу. Милка никогда не торопила. Только смотрела всегда с таким участием, что все брони падали.
– В управе нарисовалось место, – стартовал, упирая локти в стол. – Предлагают мне. Вроде как не тухня. Связь между боевыми и штабом. Есть возможность повлиять на то, на что раньше не мог.
Она слушала, не перебивая.
А когда замолчал, спросила:
– Ты хочешь?
Я замер. Примерил. Уже основательно на перспективы взглянул.
И продавил:
– Не то чтобы прям рвусь, но, может, пора… Сама понимаешь, там не будет выездов, рисков меньше… А у нас семья. Пацаны подрастают. Да и следующие в плане ждут.
Она улыбнулась, отпила из чашки и сказала:
– Тогда давай. Ты верно рассуждаешь. Ты знаешь, что делаешь. А я с тобой. Куда бы жизнь ни повела.
Я слушал ее голос. Держал взгляд. Тот самый – спокойный, надежный и любящий. С ним можно и в огонь. А можно в мирное русло.
– Иди сюда, – просипел, подзывая.
Она встала, легко обогнула стол и, смело войдя в кольцо моих рук, села на колени. Прижалась – грудью к груди, лбом ко лбу.
– Правда, давай, – повторила, прочесывая пальцами по бровям, вискам и дальше – по тем местам, в которых уже пробивалась седина. – Ты молодец. Ты выкладываешься. Отдаешь себя делу. Без сомнений и какого-либо страха. Проявляешься на максимум. Это видят. И, конечно, ценят. Я так горжусь тобой, Чернов. Уже майор! А будешь генералом – я вот даже не сомневаюсь.
Блядь… Не пацан же. Да и не первый год вместе. А у меня сбилось сердцебиение.
И не столько от слов. Столько от вложенных в них смыслов. Веры в меня. И поддержки, ясен черт.
СВОЯ же. СВОЯ.
Может, и сдержанная. А язык любви знала на отлично. И умело им пользовалась. И не только вербально. На физике – тоже.
– Генерал? – пророкотал я. – К генералу пока не готов.
– Почему? – засмеялась Милка, тонко поймав, что шучу, хоть и не улыбался даже. – Все еще думаешь, что это угрюмые усатые дядьки?