С Чезаре все получилось просто потрясающе, даже несмотря на то, что Аличе пришлось больше часа прождать его под дверью, на холоде. Похоже, набивать себе цену давно вошло у него в привычку, но ей и в голову не пришло возмутиться. Явился он очевидно подвыпившим, в компании другого парня и, обнаружив Аличе, свернувшуюся калачиком на ступеньках, несколько удивился, как будто не приглашал ее приехать после полуночи. Однако всего через несколько минут, мигом избавившись от приятеля, уже принимал девушку в своей «холостяцкой берлоге», квартире-студии, где царил жуткий беспорядок. Бо́льшую ее часть занимала просторная двуспальная кровать, настолько громадная, что мимо нее приходилось протискиваться боком. Впрочем, для Аличе это особого значения не имело: все неудобства затмевало присутствие Чезаре. Как долго она ждала его – и вот наконец оказалась у него дома, в его постели, в его объятиях… Он мог бы заполучить любую – а выбрал ее! Уж очень она ему понравилась, особенно грудь и задница: об этом сообщил ей сам Чезаре в промежутке между сладострастными стонами.
«Никогда еще я не чувствовала себя такой желанной», – думала Аличе, возвращаясь домой по еще темным римским улицам. О единственном до сих пор опыте, первом разе с Антонио, осознанных воспоминаний у нее фактически не осталось, не считая горького разочарования. Да, с Чезаре все совсем иначе.
Они провели вместе незабываемую ночь, полную огня и страсти, – именно так она опишет это Давиде. Аличе умирала от желания пересказать ему все. Конечно, мнение Давиде тотчас же изменится, ведь Чезаре оказался не каким-то мерзавцем или бессердечным хапугой. Напротив, он проявил себя с самой лучшей стороны и даже озаботился тем, что приготовил презервативы. Он вообще был очень заботлив и не раз весьма недвусмысленно это демонстрировал. Так что Давиде стоило бы извиниться за столь предвзятое отношение: он явно перегнул палку.
Торопливо шагая к автобусной остановке, Аличе уже мысленно готовилась отразить нападки приятеля, – а в том, что они последуют, она не сомневалась. Но сперва нужно убедить себя саму.
Да, Чезаре попросил ее уйти еще до рассвета, но исключительно по состоянию здоровья: бедняга страдал от редкой разновидности бессонницы, не позволявшей ему уснуть в чьем-либо присутствии, а значит, остаться в любом случае было невозможно. Да, он отправил Аличе домой одну посреди ночи, даже не предложив проводить, но лишь потому, что у него дико разболелась голова. С тех пор, как они расстались, не прошло и десяти минут, а она уже успела соскучиться. И все-таки на сей раз все будет совсем не так, как с Антонио, ведь, прощаясь, Чезаре велел ей прийти снова во вторник – на том же месте, в тот же час. И эти слова – скорее приказ, чем приглашение на свидание, – прозвучали для нее нежнейшим объяснением в любви.
Автобус возник из-за поворота, словно мираж, и Аличе подошла ближе к краю тротуара. Город казался еще по-ночному тихим и полупустым. Через полчаса она будет дома.
Когда из комнаты вышел заспанный Давиде, Аличе уже завтракала на кухне, с сосредоточенным видом потягивая кофе с молоком.
– Спал как убитый! Мне снилось, будто я плаваю в море среди разноцветных рыбок. Непередаваемые ощущения! – объявил он, потягиваясь.
Ответом ему были лишь вялая улыбка и хруст печенья.
– Сейчас мне нужен крепкий кофе. Не присоединишься?
– Нет, спасибо, я лучше с молоком. Если переусердствую с кофеином, потом вся на нервах. А ты что, даже не спросишь, как я провела ночь? – фыркнула Аличе. Безразличие Давиде начинало ее бесить.
– И как ты ее провела?
– Восхитительно! Ночь, полная огня и страсти! А он вовсе не говнюк и меня обожает. Во вторник мы увидимся снова.
Выпалив эти несколько фраз, куда более лаконичных, чем она планировала, Аличе с вызовом взглянула на Давиде, ожидая отповеди. И оказалась разочарована.
– Рад за тебя. Нет, серьезно! Да здравствует огонь и страсть! – невозмутимо ответил тот и, неожиданно чмокнув девушку в лоб, занялся кофеваркой. – Хотя… хотя… – Тут он затараторил, словно не в силах удержать поток слов: – Хотя кое-что в этой истории меня все-таки смущает. Прости, Аличе, вот не нравится он мне! Искренне надеюсь, что ошибаюсь, но пока сигналы тревоги громче полицейских сирен…
Тут Давиде наконец заметил, что Аличе злится, и попытался сменить тон:
– А вообще, найти подходящего человека чертовски непросто! Иногда мне кажется, что неудачные свидания – это некое необходимое зло, ошибки, на которых учишься, пока не поймешь, как распознать по-настоящему родственную душу. С другой стороны, временами я и сам себе говорю, что все бесполезно, что научиться ничему нельзя и что судьбу определяет один лишь слепой случай. Возможно, минуту назад мимо прошла любовь всей моей жизни, а я ее даже не заметил: мы мимолетно коснулись друг друга, а потом пошли дальше, каждый своей дорогой, и встретиться еще раз нам не суждено. – Он помрачнел, но оптимистичная натура быстро взяла верх над грустью. – Ну а в ожидании своей второй половинки кто запрещает нам немного поразвлечься? Это ведь самое главное: сколько бы ни продлилась любовь – день, месяц или долгие годы, от нее улыбаешься, а не плачешь.
Миг – и Аличе, только что с явным раздражением поглядывавшая на приятеля, уже мечтает заразиться его вновь обретенным жизнелюбием. Впрочем, как выяснилось, у самого Давиде накануне тоже выдался повод для триумфа:
– Ты бы его видела! Ослепительный красавчик-сард, глаза – как угольки… Вечером у нас второе свидание, – признался он, наливая кофе. Потом поглядел на часы, присвистнул: – Черт, да я опаздываю! Начальство меня живьем съест! – И, залпом осушив чашку, выскочил из дому.
Оставшись одна, Аличе рассеянно выглянула в окно: скоро зима, а над Римом ярко светит солнце, обещая тепло и счастье. В ее жизнь наконец-то вошла любовь, день такой чудесный, так почему же на душе опять скребут кошки, словно она вконец завралась?
Чтобы избавиться от этого неуютного ощущения, Аличе решила выйти на работу чуть раньше обычного и заскочить в одно местечко в паре кварталов от дома, куда уже давно собиралась. Казалось, эта художественная галерея была там испокон веков: вдруг владелец знал Ирен или мог рассказать что-нибудь о Танкреди? Правда, ночью Аличе так и не сомкнула глаз, но чувствовала, как ее переполняет кипучая энергия.
Заведение с непритязательным названием «Римская арт-галерея» еще не открылось, однако витрина, выходившая на улицу, была освещена. И единственное выставленное в ней произведение оказалось просто потрясающим: гобелен, подвешенный к потолку на невидимых нитях и изображающий обнаженную женщину со вскинутыми вверх руками в окружении звезд, бабочек и голубей на фоне лазурного неба. Аличе застыла как зачарованная, не в силах отвести глаз.
– Впечатляет, правда? Висит уже месяц, а как ни взгляну, сразу дыхание перехватывает… – К ней обращался элегантный синьор в очках и с короткой седеющей бородкой, который, достав из кармана пиджака связку ключей, пытался открыть дверь в галерею. – Минутку, я только свет включу, – добавил он и пригласил Аличе войти.
Выяснилось, что владельца зовут Валерио и уже в феврале он устраивает групповую выставку нескольких художниц. Гобелен в витрине тоже соткан женщиной, выдающейся художницей с немецкими корнями.
– Интересуешься искусством? Может, и сама рисуешь? – поинтересовался Валерио, сразу перейдя на «ты».
– Нет, но моя… тетя рисовала. Она жила здесь неподалеку, а недавно умерла.
– Что ж, сочувствую. Как ее звали?
– Ирен Реале. В прошлом она была довольно известна и даже сама устраивала выставки. Знаете ее?
Однако Валерио это имя ничего не говорило, и о художнике по имени Танкреди он тоже не слышал. В дело он вошел всего пару лет назад, а до того долго жил за границей, в Париже. Предыдущий владелец, тот, что в свое время основал эту галерею и посвятил ей всю свою жизнь, наверняка мог бы помочь, да вот беда – умер.
Аличе была без ума от Валерио – добродушного, разговорчивого, знающего уйму забавных историй из мира искусства. Казалось, заняться ему нечем и он только рад поболтать, хотя время от времени и поглядывает на часы, словно кого-то ждет. И действительно, минут через двадцать в дверях появился молодой человек: короткая стрижка, серые глаза и круглое лицо классического отличника.
– А вот и Себастьяно! Без него я как без рук! – просиял галерист, представив вошедшего как самого доверенного своего сотрудника; как выяснилось, тот помогал Валерио с доставкой и развеской произведений.
– Я только бумажки перекладываю да картины местами меняю, – скромно потупился молодой человек и, едва заметно поклонившись, пожал Аличе руку – этакий старомодный жест вежливости.
Поначалу Аличе заподозрила в них двоих любовников, но крепкое рукопожатие и, прежде всего, взгляды, которые бросал на нее Себастьяно, убедили ее в обратном. Несмотря на очевидную слабость Валерио к молодому человеку, тот, похоже, не замечал чувств нанимателя. Так что, рассудила Аличе, гордясь собственной проницательностью, галеристу вряд ли следует ожидать взаимности.
Оставив мужчин упаковывать недавно проданный товар, она распрощалась, пообещав Валерио, что непременно заглянет поболтать, и двинулась дальше. Обидно, конечно, но стоит поспрашивать в других галереях, благо их в этом районе немало.
Она так и бродила, полностью погрузившись в собственные мысли, пока взгляд ее не упал на витрину парикмахерской. Сквозь толстое стекло виднелась только часть помещения – большой зал с лососевого цвета стенами, разделенный надвое высокой аркой. В такой час посетительница была всего одна – старушка с серебристо-стальным перманентом. Парикмахерша, стоявшая у нее за спиной, как раз фиксировала прическу лаком. Но внимание Аличе привлекли не они, а картина в простой красной раме, висевшая на самом виду, среди плакатов, рекламирующих шампуни и средства для укрепления волос: два частично перекрывающихся сердца, набросанные короткими нервными штрихами, похожими на оранжево-алые языки пламени с темно-фиолетовыми кончиками. Они казались невероятно живыми – вот-вот сорвутся от стены. Аличе ахнула: она уже видела этот рисунок!