Возможно. Да и сказать-то мне особо нечего. Я не знаю, что было в этом ведьминском зелье, не знаю, что собирались вколоть мне в лаборатории Семена. Но уж точно не скажу им ни единого слова, которое могло бы помочь их делу.
Но теперь вопросов больше нет. Эмбер больше не приходит посмотреть. Думаю, даже ей противны мои ежедневные сеансы. Теперь только я и Галл. Теперь это просто наказание за мое преступление. Может, они считают меня сломанным оружием, которое уже не починить. А может, просто развлекаются, пока не найдут способ завершить мою трансформацию. Кажется, они держат меня в живых только ради этого, день за днем. И, думаю, это будет длиться вечно — как в человеческих мифах об аде.
Слова Эдии из той ночи, когда я впервые встретила Ашена, звучат у меня в голове, пока Галл поддевает заостренной деревянной палочкой мой ноготь, отрывая его от плоти.
Это будет расплата хуже смерти.
Вот уж не соврала.
Мы с Галлом играем в эту игру около часа: он вырывает ногти, сдирает их заостренными палочками, оставляя занозы, а я кричу без звука, и мое сердце разрывается. Честно, это самое страшное. От этого я плачу сильнее всего. Неважно, как больно, когда он срывает последний ноготь, мои пальцы и ноги окровавлены и пульсируют, — сердцу еще больнее. Оно будто пропитано жгучим ядом. В нем столько ярости, потерь и скорби, что почти не осталось света.
Когда Галл заканчивает, стражи волокут меня обратно в камеру. Грязь с сырого каменного пола въедается в оголенные ногтевые ложа, и я стараюсь не плакать от боли. Не хочу, чтобы Эдия видела мое отчаяние, когда мы приближаемся. Поднимаю голову к двери и вижу ее руки, сжимающие прутья.
Эдия отступает, когда стражи открывают замок и швыряют меня в камеру. Я падаю на бок, на еще не зажившие сломанные ребра. Обхватываю бок пульсирующими пальцами и переворачиваюсь на спину. Щелкает замок, и Эдия бросается ко мне.
«Мне бы передышку. Да?» — показываю я со слабой улыбкой. Но Эдия смотрит не на мое лицо. Ее глаза наполняются слезами, взгляд прикован к моим окровавленным пальцам.
— О, моя дорогая, — шепчет она, беря мою руку и осматривая кончики пальцев. Ее губы дрожат. Улыбка сходит с моего лица, я глубоко вдыхаю. Ресницы мокрые, глаза жжет.
«Перестань меня излечивать», — показываю я.
— Нет.
«ПРЕКРАТИ, Эдия. Прошу».
Эдия качает головой. Слезы переполняют ее глаза и стекают по темной коже.
— Нет, Лу. Ты пережила куда худшее. Тебя сжигали дотла. Ты лишилась голоса. Ты выжила после той странной сыворотки оборотня. Ты прошла через все — и переживешь это. Я могу тебя исцелить.
«И как ты исцелишь это?» — спрашиваю я, показывая ей один из ногтей, который успела схватить с пола, когда Галл освободил наручники и столкнул меня со стола. Не знаю, с какого он пальца, но все равно прижимаю его к кровавому ногтевому ложу указательного. Чертовскибольно. Эдия морщится, глядя, как он соскальзывает в крови и сукровице на пол. Будь я здоровой вампиршей, я бы уже исцелилась сама. Но этого больше не происходит.
«Даже если бы могла, я не хочу, чтобы ты меня лечила», — я смотрю на нее долгим, тяжелым взглядом. Она наклоняется, чтобы обнять меня, а я задерживаю дыхание, горло горит. Уверена, это часть пытки. Жнецы надеются, что я сломаюсь и в отчаянии съем свою лучшую подругу. Тогда я буду сломлена окончательно. Моя душа разорвется, и я никогда не оправлюсь.
Но я не позволю этому случиться.
Отстраняюсь и с трудом встаю, Эдия подхватывает меня под локоть и ведет к кровати. Я чувствую себя выскобленной, как тыква на Хэллоуин. Не знаю, я сейчас жуткая оболочка или то, что вычистили и оставили гнить.
— Пожалуйста. Пожалуйста, позволь мне дать тебе немного крови, — умоляет Эдия, смачивая вонючую тряпку в ржавой раковине и возвращаясь, чтобы вытереть пот с моего лба.
«Нет».
— Я знаю, ты можешь остановиться. Я верю в тебя.
«Не стоит. Я не верю в себя, Эдия. И в этом нет смысла. Это лишь продлевает неизбежное».
Эдия медленно, тяжело выдыхает. В глубине души она знает, что я права. Мы уже двадцать девять раз спорили об этом, и каждый раз приходили к одному и тому же. Она верит в меня. Я — нет. Я не буду пить. Мы обречены.
Только теперь я готова что-то с этим сделать.
Хотя вслух этого не говорю. Думаю, и не нужно. Эдия выглядит встревоженной больше обычного. Я улыбаюсь ей, насколько могу. Она сразу видит фальшь.
— Что? — спрашивает Эдия, и в ее голосе явная подозрительность.
«Ничего», — показываю я.
— Это не твое «ничего» лицо.
«Спой для меня, и тогда это будет мое "ничего" лицо».
— Не-е-е-ет.
«Посмотри на мои уродские пальцы», — показываю я с надутыми губами, поворачивая к Эдии свои безногтевые обрубки и шевеля ими, будто в джазовом приветствии. «Спой для моих грустных пальчиков».
Эдия морщится, бросает взгляд на мои руки, но затем снова смотрит мне в глаза.
— Да, они выглядят ужасно.
«Грустный голый мизинчик», — продолжаю я, размахивая одним пальцем у нее перед носом. «Ты же не откажешь голому мизинчику, правда? Он потерял свою шляпку. Только твоя песня сможет его развеселить».
— Ох, ладно, — вздыхает она, закатывая глаза. Легкая улыбка мелькает на ее губах. — Но только ради голого мизинчика.
Я сияю и укладываюсь головой ей на колени. Эдия убирает волосы с моего лица и смотрит на меня с улыбкой, но в ее глазах — глубокая печаль. Они блестят. Думаю, она понимает. Это наши последние дни, последние часы. Надеяться уже не на что, кроме как провести эти мгновения вместе.
— When I was young, I never needed anyone, and making love was just for fun. Those days are gone...
Я закрываю глаза. Засыпаю… изможденная, сломленная. И на этот раз мне не снится ничего.
Тихие голоса вырывают меня из сна. Моя голова по-прежнему лежит на коленях у Эдии. Она прижимает меня к себе, словно пытаясь укрыть в тени своих рук.
— Мне понадобятся образцы, — говорит незнакомый мужчина. Человек. Его запах разъедает мое горло, будто огнем. Судя по тембру голоса, он немолод. Акцент знакомый. Швейцарский, кажется. Он звучит нервно и неуместно. Как и все мы здесь.
— Мы предоставим все необходимое, — отвечает стражник.
Я выглядываю из-за рук Эдии и смотрю на дверь. Стражи стоят по бокам от невысокого мужчины лет шестидесяти. Он поправляет очки в серебряной оправе и смотрит на меня с жалостью и отвращением, едва прикрытыми маской страха и профессиональной холодности. Проводит рукой по лысой голове и поворачивается к одному из стражников.
— Проводите меня в лабораторию, — говорит он, и стражник кивает. Ученый. Как забавно.
Трое уходят, и мое сердце сжимается в груди, будто пытаясь вырваться.
— Что, черт возьми, происходит? — шепчет Эдия, ослабляя хватку, чтобы увидеть мой ответ.
«Новые эксперименты, наверное», — показываю жестами. Вряд ли нам долго придется гадать.
Мы сидим в тишине, прислушиваясь к звукам шагов, звяканью ключей или голосам в коридоре. Я наблюдаю, как Эдия смотрит на прутья нашей клетки. Обсидиановое ожерелье на ее шее оставляет на коже волдыри от магии, но Эдия ни разу не пожаловалась.
Когда она наконец опускает взгляд, я улыбаюсь, с трудом сглатывая ком в горле.
«Я люблю тебя, Эдия», — показываю я.
— Заткнись, — говорит она. Слезы уже застилают ее глаза. Не знаю, смогу ли снова видеть ее плачущей. Я улыбаюсь еще шире. Но внезапный звук срывает улыбку с моего лица.
Лязг в конце коридора.
Два пары сапог. Звяканье ключей отражается от каменных стен.
Сердце подступает к горлу, но я заставляю его успокоится, глядя в глаза Эдии. Ее черный, как оникс, взгляд наполняется скорбью, затмевая свет, что был там мгновение назад.
«Скоро увидимся», — показываю я, прежде чем крепко обнять ее. Ее плечи дрожат в моих объятиях.
— Надеюсь, родная, — шепчет Эдия, цепляясь за мои грязные, окровавленные рукава.
Стражник вырывает меня из ее рук, хватка его железная. Эдия вскрикивает, но ее отбрасывают ударом, и она падает на спину. Ее лицо — последнее, что я вижу: морщины отчаяния на лбу, слезы, блестящие на темной коже.
«Все хорошо», — пытаюсь сказать я, но не издаю ни звука, пока стражи тащат меня из клетки. Чертовы Жнецы. Надо было следовать плану. Надо было спалить это место дотла. Идиотка. Все, что я обещала не делать, — сделала. Все, что должна была сделать, — не сделала. И теперь мне конец. Хуже всего — я подвела лучшую подругу. Эта мысль гложет меня снова и снова. Я пытаюсь подавить ее, но не могу. Слезы застилают глаза, и я беззвучно твержу: «Прости». Мои окровавленные пальцы скребут пол, пока я пытаюсь встать. Не хочу, чтобы Эдия видела меня такой. Но я бессильна.
Эдия кричит мое имя, когда дверь захлопывается. Она бросается к прутьям, и последнее, что я вижу, — ее руки, сжимающие железо. Последнее, что слышу, — ее голос, зовущий меня.
ГЛАВА 3
Я не могу перестать дрожать.
Это чертовски унизительно. Серьезно.
Я вампирша, которой пять тысяч лет, пережившая всевозможные ужасы за века существования, а сейчас трясусь при виде хрупкого старика с иглой в руке.
По крайней мере, лысый ученый выглядит не более комфортно в этой ситуации, чем я. Его кадык вздрагивает при сглатывании, отчего мое собственное горло сжимается от голода. Шприц дрожит в его руке. Галл наблюдает в стороне с отсутствующим выражением лица, его мощные мускулы напрягаются, когда он скрещивает руки на груди. Я сверлю взглядом линии татуировок, выступающие из-под закатанных рукавов. Он даже не рядом, а мне уже страшно. Ему не нужно прикасаться ко мне. Ему даже не нужно быть в этой комнате.
Все из-за этого стола. Этого места. Этих серебряных наручников, сковывающих мои запястья и лодыжки. Из-за этого бесконечного цикла, день за днем за