чертовым днем.
Я не знаю, сколько времени прошло. Может, двадцать? Тридцать? Моя безупречная вампирская память определенно подвела меня в первые дни заточения. Часы сливались воедино — бесконечная череда рвоты, судорог, пота и дрожи. Но с тех пор, как мое состояние стабилизировалось до постоянного уровня боли и отчаяния, я запомнила каждую деталь этого места.
Вот серебряный стол, где Галл хранит свои инструменты. На нем есть блестящее пятно у левого края — вмятина, отражающая свет лампы.
Вот выступ на стене напротив, темнее остальных. На этом я сосредотачиваюсь. В самые тяжелые моменты я представляла, как она поглощает мою боль, пока Галл вбивал молот в мои кости или вонзал скальпель в плоть.
Запах антисептика. Иногда я придумываю истории, чтобы развлечь себя — как он его достал? Мне нравится представлять, как Галл пробирается в Мир Живых, стоит в очереди в аптеке за спиртом, пока женщина перед ним покупает лотерейные билеты. Как он раздражается, но бессилен против человеческих норм поведения. Мне нравится мысль, что хоть раз он был беспомощным.
Я ищу что угодно, что унесет меня подальше от моего тела, хоть на мгновение. Лишь бы не воспоминания. Это единственное условие, которое я себе поставила. Почему? Потому что если я хочу выжить с разбитым телом в этой комнате, я не могла позволить себе жить с разбитым сердцем. Все эти дни я позволяла себе эту роскошь только в камере с Эдией. И это действительно роскошь — утонуть в своей скорби. Как погрузиться в горячую ванну. Как лежать под шелковыми простынями Жнеца, чувствуя, как его пальцы скользят по моей коже.
Но я больше не могу так продолжать. Я знаю, они никогда не отпустят меня. Жнецы не дадут мне быстрой смерти в Царстве Теней — не после преступления, которое я против них совершила. Я оружие, которое они не могут починить или разгадать. И даже если этот старичок справится, я отказываюсь сражаться за Царство Теней. Я лишь оттягиваю неизбежное, продолжая бороться за выживание.
Поэтому в этот раз, когда старик затягивает жгут на моей руке и простукивает ослабленную вену, я позволяю себе погрузиться в воспоминания. Воспоминания о Жнеце, его руке на моей спине, когда он наклонил меня в танце в Bit Akalum. Его ладони на моей щеке, когда он смотрел на меня с такой печалью у каирского кафе. Его поцелуй, когда он прижал меня к стене в своей спальне.
И каждое его слово возвращается ко мне вместе с образами, проносящимися в сознании.
«Ты разрушаешь мои стены, оставляешь беззащитным», — сказал он тогда в своей комнате, шепча слова мне в кожу.
«Если ты окажешься в ловушке в Царстве Света, я все равно найду тебя», — сказал он, проводя пальцем по моей щеке, его лицо прекрасное в свете ламп и проезжающих машин у рынка Хан аль-Халили.
«Попробуешь мне довериться?» — спросил он, когда песня смолкла, а наш танец закончился. И хотя я лишь улыбнулась в ответ, я сделала это. Доверилась ему.
Ему. Ашену.
И каждое его слово было ложью.
Я закрываю глаза, и слезы катятся по моей коже.
Я не чувствую укола иглы. Не замечаю, когда жгут снимают с руки. Лишь запах собственной крови, когда сталь извлекают из моей кожи, дает мне понять, что процедура уже закончилась.
— Мне нужно время для анализа образца, — говорит ученый. Я открываю глаза и вижу, как он поворачивается к Галлу, закрывает иглу и убирает пробирку с кровью в карман халата.
Галл издает низкий рокот, раздающийся в его груди.
— Сколько времени?
— Четыре часа. Возможно, меньше.
— Тебе нужно что-то еще для работы?
Ученый снимает очки, протирает линзы краем рубашки и надевает их обратно на нос.
— Если это не слишком сложно, еда и кофе.
— Организуем, — кивает Галл.
Они начинают обсуждать детали трапезы ученого.
Мой взгляд скользит по великану, прислонившемуся к стене. В их обычном разговоре они не замечают ничего необычного.
Маленький человек стоит слишком близко к хищнику.
Я сжимаю пальцы на крае его рукава, собирая ткань в ладони, как паук, опутывающий добычу паутиной.
Мое тело не выдержит еще много пыток. Если я покалечу этого старика, Галл, возможно, обрушит на меня столько страданий, что я не вытерплю. Но если у меня хватит сил удержать его, сломать ему кости — я, наконец, получу то, на что надеюсь.
Смерть.
Ни Галл, ни ученый не замечают моей хватки, пока говорят. Они так легко отвлекаются на свои важные слова, свои эгоистичные мысли. Я закрываю глаза, стараясь не улыбнуться.
— Я принесу то, что ты просил, — говорит Галл. Я слышу, как его руки опускаются вдоль тела, когда он отталкивается от стены. Его шаги удаляются к двери. — Пошли.
Мое сердце яростно бьется в горле. Вот оно. Последние мгновения. Любовь к жизни, ко всем этим векам прошлого... она перехватывает дыхание. Горит в груди, как раскаленный нож. А самый острый клинок — любовь к тому, кого я потеряла. Я наконец позволила себе хотеть чего-то после стольких лет вдали от бессмертных, и вот к чему это привело. Предательство выжигает слезы на щеках, когда я открываю глаза.
Ученый задерживается у стола, затем пытается шагнуть к двери вслед за Галлом. Его рубашка натягивается, когда я цепляюсь за рукав. Его рука дергается ко мне, и я сжимаю его теплую ладонь.
Клыки опускаются, покрывая язык тонким слоем яда. Старик вскрикивает от неожиданности, когда я встречаю его взгляд угрожающей улыбкой. Сжимаю его руку, заковывая в тиски.
— Черт возьми, — рычит Галл.
Глухой удар, приглушенный крик.
Но звуки доносятся из-за стальной двери.
Резкий вдох — Галл понимает, что что-то не так. Звонкий звук меча, вынимаемого из ножен, наполняет комнату. Он несется к двери, и выбегает.
Тяжелая дверь захлопывается. В коридоре слышны удары, лязг металла. Мой взгляд мечется между выходом и стариком в моей хватке.
— Я... я здесь, чтобы... вытащить тебя, — бормочет он, дрожащей свободной рукой роясь в кармане халата.
Он достает ключ. Взгляд скользит к наручникам.
Я киваю. Мне нужно усилие, чтобы разжать пальцы, но я ослабляю хватку. Горло пылает, будто я проглотила лаву. В отражении его очков вижу, как красный свет в моих глазах вспыхивает ярче, прежде чем он отворачивается и вставляет ключ в скважину.
Он молча возится с наручниками, постоянно оглядываясь на дверь, откуда доносятся звуки борьбы. Освобождает запястье, затем лодыжки, возвращается к последней руке. Сердце бьется так, что кажется, вот-вот разорвет грудь. Пальцы покалывают, когда я шевелю ими в серебряных манжетах. В голове кричу ему, чтобы торопился. Глаза пронзает колющая боль.
Только не сейчас. Только не сейчас.
Я заставляю тело подчиниться. Глубоко вдыхаю. Успокаиваю биение сердца. Центрирую чакры или что там еще. Все, лишь бы не начались судороги.
Последний наручник со звоном падает на стол. На мгновение мы с ученым смотрим друг на друга.
Если он ждал благодарности — ошибся адресом.
Я вскакиваю и бросаюсь на него, мы падаем на пол. Воздух вырывается из его легких, когда спина ударяется о пол.
— Пожалуйста, пожалуйста, нет, — шепчет он, когда я склоняюсь к его лицу с улыбкой. — Я спас тебя.
Может быть. Но я не в милосердном настроении.
Впиваюсь в шею. Он дергается, пытаясь вырваться. Кровь течет по горлу, смягчая жгучую боль - моего верного спутника все эти дни в заточении.
Громкий удар в дверь — и звуки боя стихают. В коридоре тишина. Я, наверное, все равно умру здесь, рядом с этим человеком, слабеющим в моих руках. Но хотя бы сытой.
Дверь распахивается.
— Черт, — Коул стоит с мечом, на котором дымится кровь. Окидывает взглядом, я вижу за его ногами тела в коридоре. — Ты не должна была его есть.
Я пожимаю плечами, не отпуская шею старика. Он слабо стонет, вибрация передается по моим губам. Уже поздно.
Взгляд Коула скользит по моему лицу, по комнате, возвращается ко мне. Хмурит брови. Он подходит, берет меня за руку, крепко, но осторожно, будто боится причинить боль. Я вырываюсь, клыки все еще в плоти старика. Я слишком голодна, чтобы отпустить.
— Пора, Лу. Время на исходе. Эдия ждет.
Эдия.
Я отпускаю бесчувственного старика. Его дыхание поверхностное, сердце бьется медленно. Кровь стекает по подбородку и шее. Коул поднимает меня на ноги, я морщусь от боли. Видимо, этой еды недостаточно, чтобы залечить все раны. Теперь все работает иначе.
Тень пробегает по лицу Коула, когда он смотрит мне в глаза. Кажется, он понимает, что это сложнее, чем он думал.
— Пошли, — говорит он, разворачивается и тянет меня к двери.
Первое тело в коридоре — Галл.
Коул переступает через массивное тело моего мучителя, распластанное у стены с вспоротым животом, меч лежит в его раскрытой ладони. Прежде чем переступить через его ноги, я выхватываю кинжал из ножен Коула и вырываюсь.
Падаю на колени, заношу клинок и вонзаю в грудь мертвого. Едва нож пробивает кость, я выдергиваю его для нового удара. Все в глазах залито красной яростью. Вгоняю в живот. Обеими руками провожу лезвием вверх к груди, затем просовываю руку в теплые внутренности и вырываю кишки. Засовываю их ему в лицо и беззвучно кричу: «Ты должен знать, каково это». Бью окровавленным кулаком в щеку. «Ты должен знать…»
— Лу... Хватит, Лу. С ним покончено, — Коул хватает меня за запястье. Сжимает, когда я пытаюсь вырваться, но не отбирает клинок. Я бросаю на него яростный взгляд, все тело дрожит от гнева, но он наклоняется ближе: — Отомсти ему тем, что выживешь.
Его слова выбивают ярость из меня.
Я гашу огонь гнева и дергано киваю. Коул поднимает меня, каждое движение отзывается болью в ранах. Мы переступаем через убитых стражников, скользим по крови, проходим мимо пустой камеры с распахнутой дверью, заблокированной ногами мертвого Жнеца. Паника сжимает грудь при мысли об Эдии, но когда я озираюсь, она выходит из тени коридо