— Твоя мать может одуматься и вернуться, — сказала Праксиноя, пытаясь утешить меня.
У меня на этот счет были большие сомнения. Может быть, мы найдем способ вернуться на Лесбос. Может быть, произойдет переворот и Питтака свергнут. Пока оставалась хоть малейшая надежда снова увидеть дочь, я не имела права покончить с собой. Тогда еще — нет.
У меня не было желания видеть Исиду. Она знала, что для меня все кончено, а потому без конца присылала подарки. Я возвратила их все, кроме золотистого свитка, где было иероглифами начертано ее имя и нарисован золотистый кот, свернувшийся клубком. Праксиноя с наслаждением зашвырнула этот подарок в море.
Меня нашел Кир. После бегства моей матери с Клеидой я забыла о нем и о его рассказах об Алкее. Я даже и об Алкее почти не думала. Мне казалось, что жизнь моя кончена и в ней уже никогда не будет любви. Я спала все дни напролет, а по ночам ходила из угла в угол. Солнце казалось черным, ночи были населены призраками. Если бы это решала я, то Кир из Сард получил бы от ворот поворот, но Праксиноя подумала, что он может отвлечь меня от моего горя, а потому впустила его.
— Выстави его за дверь! — сказала я.
— Он утверждает, что у него есть известия об Алкее.
— Меня это не интересует. Меня интересуют только известия о Клеиде. А о ней он наверняка ничего не знает.
— Сапфо, выслушай его. Может быть, это приведет тебя к твоей дочери.
— Сомневаюсь, — мрачно ответила я, но тут в дверях появился Кир с длинным свитком в руке.
— Письмо от Алкея Лесбосского, — сказал он. — Тебе.
— Уходи, — попросила я.
— Неужели тебе совсем не интересно?
— Неинтересно, — подтвердила я. — Мне интересна только моя девочка.
— Это письмо на греческом, — сказал он, помахивая свитком и подходя поближе.
Я узнала руку Алкея.
Кир подал мне письмо. На самом деле оно было адресовано не мне, но мое имя упоминалось несколько раз.
Алкей умолял Кира выяснить, что со мной, как я живу в Сиракузах. «Если ты встретишь прекрасную фиалкокудрую Сапфо, — писал он, — скажи ей, что она неизменно присутствует в моих мыслях». Еще он сообщал, что отправляется в Дельфы к оракулу за пророчеством для лидийского царя.
— Если мы отправимся в Дельфы, то можем спросить оракула о твоей дочери, — стал он меня упрашивать. — И в Дельфах к тому же можно заработать деньги. Люди так долго ждут оракула, что готовы неплохо платить за развлечения. И возможно, мы найдем там Алкея. Откровенно говоря, я в этом уверен.
— Уходи! — повторила я.
В тот раз Кир ушел, но он оказался настойчивым. Приходил снова и снова и всегда с новыми искушениями. Если я соглашусь спеть на том или ином симподии, он гарантирует мне оплату золотом в размере моего веса.
— Сапфо, я знаю, кто готов платить за песни и платить хорошо. Мне знакомы богатеи во всем известном мире. Я всех их встречал в Сардах… мне следовало купить землю вблизи сардского дворца, когда она была дешева… но это другая история.
— Уходи! — воскликнула я.
— Золотом в размере ее веса? — переспросила Праксиноя. — Она довольно хрупкая, но золото может нам пригодиться.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась я.
— Может быть, ты не заметила этого в своем отчаянии, но после смерти Керкила мы перестали получать деньги с кораблей и от виноторговли. Мы продавали то, что производит наша ферма, но скоро можем потерять и ее. Керкил был человеком недальновидным. Похоже, что он успел наделать долгов. Пока ты спала, я всем этим занималась. Лучше бы тебе попеть, чтобы иметь ужин, а то останешься голодной.
— Как это может быть? — спросила я.
— Уж не знаю как, но у нас долги. Каждое утро к нашим дверям приходят торговцы — хотят получить то, что им причитается. До этого дня я их сдерживала, но если есть возможность заработать золото… то у тебя нет выбора.
— Совершенно с ней согласен, — сказал Кир.
— Но если я буду петь за золото, моя богиня отвернется от меня.
— А если не будешь, то останешься с пустым желудком. И я вместе с тобой, — сказала Пракс, — Сапфо, ты никогда не была практичной, так что позволь мне быть практичной за тебя… за нас обеих. Нам нужно золото. Нам нужно попасть в Египет, чтобы защитить твое наследство, а это потребует расходов. Если мы можем заработать немного здесь и еще немного в Дельфах, мы должны это сделать. У нас нет иного выбора.
Кир дрожал от возбуждения.
— Она права! — сказал он. — Я могу устроить твое выступление на симподии завтра вечером. Подготовь свои песни! Завтра на заходе солнца я приду за тобой с позолоченными носилками.
— Постой, — остановила его Пракс, — А сколько она заработает завтра?
— Трудно сказать, — ответил Кир.
— Как насчет ее веса золотом? — спросила Пракс.
— Это была фигура речи, — растерялся Кир.
— Тогда моя хозяйка не будет петь.
— Ты с ума сошла, Пракс? Я так поняла, нам нужны деньги, — удивилась я.
— Тихо, — шепнула мне Пракс и повернулась к Киру: — Если ты сегодня принесешь золота в половину ее веса, я позволю моей хозяйке петь.
— С тобой трудно договориться, — сказал Кир. — Я принесу свои весы.
— Я предпочту взвешивать на моих, — с явным удовлетворением сказала Пракс, — Сапфо, иди готовь свой репертуар. Поторопись!
Когда Кир вернулся в тот же день, они с Пракс принялись спорить о весах и мерах. Я слышала, как они кричали друг на друга, пока я пыталась повторять свои песни. Наконец меня позвали из моей комнаты и попросили сесть на чашу каких-то хитроумных весов. На другую Пракс устанавливала гири. Кир снимал их. Они обвиняли друг друга в мошенничестве.
— Ты меня разоришь! — протестовал Кир, когда Пракс взялась за гири.
— Моя хозяйка — это лучшая сделка в твоей жизни! — возразила Пракс.
Они взвешивали, потом прекращали взвешивать. Я сама то становилась на чашу, то сходила с нее, а они спорили, механизм каких весов лучше и какие из них точнее. Это было мучение. А я тем временем не переставала настраивать мою лиру.
— Ну, я вам больше не нужна? — спросила я.
Они, похоже, приходили к какому-то компромиссу.
— Иди готовься, отдыхай и наведи марафет, — сказал Кир. — Никогда не знаешь, как симподий может изменить твою жизнь.
Кир вернулся в шесть, за ним — золоченые носилки, которые несли четыре крепких раба. Полог был из багряного полотна, прошитого золотой нитью — в тон одеянию рабов. Мы с Праксиноей забрались в носилки, и рабы понесли нас по оживленным улицам Сиракуз. Наконец мы оказались во дворе роскошного особняка. Праксиноя и Кир провели меня так, чтобы никто не видел, в отдельную гардеробную, где я облачилась в королевский пурпур, подвела брови и глаза и надушилась к предстоящему представлению. Потом я дождалась, когда закончится обед и уберут пол, и только тогда появилась со своей лирой.
Кир представил меня как «легендарную Сапфо с Лесбоса». Я вышла из тени, окруженная рабами, которые несли факелы и воскуренные благовония. Я начала с моего «Гимна Афродите», который когда-то так понравился обществу на Лесбосе. Я еще не дошла до шелеста крыл и спуска колесницы, но уже почувствовала, что публика хорошо принимает меня. Какое это замечательное чувство! Я очаровывала себя, очаровывая их! Я была влюблена в их смех и аплодисменты, в звук собственного голоса. Размягчив их сердца восхвалением Афродиты, я перешла к другим любовным песням.
Кто-то говорит, что всадников сонма,
Кто-то — что строя кораблей
Прекрасней нет
На темной земле…
Но я говорю: прекрасней нет того, что любишь ты!
Елена оставила мужа и дочь
И бросилась в Трою,
Когда богиня любви
Позвала ее.
Здесь я сделала паузу, чтобы слушатели вспомнили все свои невозможные любовные страсти. Я не знаю, почему это сделала, но интуитивно я чувствовала, что это необходимо, что это позволяет мне управлять аудиторией. Я, видимо, передавала их желание и тоску, потому что меня саму терзала тоска по Клеиде и Алкею. Мое отчаяние питало мое пение.
Я бы предпочла увидеть прекрасное лицо
Моего возлюбленного,
Чем лидийские колесницы
И тяжелую пехоту.
В горле у меня перехватило — я вспомнила о своих недавних утратах, и аудитория почувствовала это. Я стала их обездоленной, тоскующей частью. Я чувствовала, как бьются их сердца, — и мое билось в унисон с ними. Хотя я и прорепетировала все мои песни перед симподием, какие из них следует петь, я решила, только увидев публику и проникнувшись ее желанием. Я даже импровизировала для них. Они вожделели к юным девочкам? Я спела про юных девочек. Им снились розовощекие юноши? Я спела о них. Они мечтали о мужьях для своих дочерей? Я ошеломила их эпиталамой. Я задевала их за живое вот этим рефреном:
Замерли луна и Плеяды. Полночь, утекает время. Я одна лежу в моей постели.
И они наградили меня громом аплодисментов. Позднее, смешавшись с гостями, я была поражена, когда поняла, как хорошо удалось мне передать их чувства.
— Ты выразила мои сокровенные мысли, — сказала одна женщина.
— Нет, мои! — перебил ее муж.
— Для меня большая честь говорить вашими словами, — ответила я.
Так оно и было. Но еще я думала о золоте.
Кир из Сард с каждым разом стал увеличивать плату за мои представления. И чем больше он запрашивал, тем выше ценились мои представления. Хозяева хвастались перед приглашенными суммами, заплаченными за мое выступление. Высокая плата за меня была для них предметом гордости.
Но Афродита являлась мне все реже и реже. Я знала, что она сердится. Я получила свой дар, чтобы чтить ее, а не зарабатывать золото. Я знала, что она отомстит, но не могла представить, какой будет ее месть. Она уже наказала меня, лишив дочери и Алкея. Что еще могла она сделать со мной? Я дрожала при мысли о том, каким может быть ее гнев.