И вот девушка-письмоносец принесла первые послания москвичей. На другой день пришло девять писем, затем — девятнадцать, тридцать два, пятьдесят пять... Около шестисот посланий пришло в адрес Плужниковых, шестьсот новых друзей приобрели Иван Семенович и его жена!
Рядовые советские люди приветствовали неизвестного им доселе героя нашего времени. «Преклоняю свою старую шахтерскую голову перед вашим подвигом, Иван Семенович!» — писал москвич А. Танкилевич. «Вы, Иван Семенович, один из тех, перед которыми все мы в неоплатном долгу, — писали мать и дочь Черепахины из Костромы. — Мы вас не утешаем и не жалеем — таких, как вы, бесконечно уважают. А вашей верной подруге, замечательной русской женщине Антонине Николаевне, всегда готовы помочь, чем сможем».
Героя приветствовали ветеран революции, бывший матрос «Авроры», ныне персональный пенсионер И. Ващук из Артемовска и школьница О. Хальфеева из Казани, группа инвалидов, отдыхающих в санатории под Миргородом, и коллектив механического цеха завода «Запорожсталь», солист радиокомитета В. Нечаев и писатели, приславшие свои книги с автографами. Супруги Остапенко из Бaтуми — и не одни они — приглашали Плужниковых к себе погостить. Школьники слали самодельные шкатулки, орехи, фрукты. Пришли приветы из Болгарии, Чехословакии, Китая...
В заключение стоит еще раз ненадолго вернуться к письму из Краснодара. Читая письма инвалидов, видишь, что нередко их жалобы справедливы и обоснованны. Может быть, и краснодарец стал Фомой неверующим после того, как его незаслуженно обидели, не помогли ему. Как же приятно и удивительно было получить новое его письмо. Инвалид из Краснодара благодарил за то, что его фамилия не была оглашена в печати. Ведь первое свое письмо он написал «под влиянием минуты», в «обличительском порыве, когда все кажется черным и мрачным». За то небольшое время, которое прошло с момента отправки письма, он получил от горсовета новую квартиру, дошла его очередь и на мотоколяску. Замечу, что это произошло до публикации статьи о Плужникове, где упоминался краснодарец.
У Ивана Семеновича и Антонины Николаевны Плужниковых сейчас много друзей, они не забывают поздравить супругов с праздником, забегают к ним на квартиру в свободный час. Но разве не точно такие же Плужниковы живут рядом с тобой, дорогой читатель, на твоей улице, в твоем доме? Инвалид войны и труда — твой товарищ, попавший в трудное положение. Не обижай его подачкой. Лучше поддержи добрым словом, помоги ему добрым делом. Это твой и мой святой долг!
НЕТ, НЕ ОТЛЕТАЛСЯ!
Несколько лет назад мне пришлось знакомиться с работой литературного объединения при редакции евпаторийской газеты «Советская здравница». После рабочего дня в кабинете ответственного секретаря собрались местные поэты, очеркисты, прозаики — все больше молодые люди. Они читали свои произведения и тут же яростно терзали друг друга или так же неумеренно превозносили один другого.
Человек, читавший отрывки из своих фронтовых воспоминаний, резко отличался от большинства присутствующих. Было ему уже за сорок, энергичное худощавое лицо перерезал старый шрам, немножко тянувший вверх и в сторону верхнюю губу; так тянет ткань платья неудачный стежок. По всему было видно, что автор, похожий на мастерового человека в своей синей косоворотке, заправленной в темные брюки, многое в жизни видел и пережил.
А читал он, надо сказать, весьма неумело, словно задался целью испортить впечатление от интересного материала. Может быть, это происходило от естественного для начинающего смущения.
Большинство литкружковцев не были на фронте. Некоторые из них родились уже после войны. Воздушные баталии мало волновали их, фамилия дважды Героя Советского Союза Сафонова, чаще других упоминавшаяся во время чтения, ничего им не говорила.
А мне в этой редакционной комнате вспомнилось, что в первый год войны я слышал или читал, как Сафонова, знаменитого на Севере летчика, подбил немецкий ас, «король неба». Гитлеровец летал на машине совершенной конструкции, подаренной ему лично Герингом. Он, как правило, не вступал в бой, суливший неприятности, а предпочитал наносить последний смертельный удар если не из-за угла, то из-за облака. Не потому ли на его счету было около ста сбитых самолетов.
Вспомнив все это, я наклонился к ответственному секретарю редакции и спросил фамилию выступающего. «Это Герой Советского Союза Захар Артемович Сорокин!» — сказал он.
Выйдя на улицу вместе с Сорокиным, я поинтересовался: не помнит ли он, кто из советских летчиков сбил фашистского аса?
— Вы имеете в виду Мюллера? — оживился Сорокин. — С тех пор как погиб Борис Феоктистович Сафонов, мы, летчики-полярники, за этим Мюллером особенно охотились. Здорово летал, подлец, но от моей пятерки не ушел. — Он усмехнулся, отчего шрам пополз вверх. — Ух, и расстроился, гадюка, когда ему меня показали. Я тогда еще только заново ходить учился...
Я невольно перевел глаза на ноги своего спутника. По походке нельзя было предположить, что у него протезы. Пожалуй только спускаясь по лестнице, он ставил ногу особенно бережно, словно боялся поскользнуться.
В этот теплый вечер, сидя на лавочке в приморском сквере, я услышал историю Сорокина.
Детство героя и первые годы его сознательной жизни типичны для нашего современника — ровесника революции. Захар Сорокин родился в семье крестьянина-печника в селе Глубоком под Новосибирском. Первый самолет, довольно примитивный по нынешним понятиям моноплан, поразил воображение крестьянского паренька. И вот уже сделана модель планера в школьном авиакружке.
В 1934 году Захар Сорокин стал комсомольцем. Ученик ФЗУ в Тихорецке, куда переехала его семья, по призыву комсомола пошел в аэроклуб. Сначала он планерист, затем — учлет дорожно-транспортного аэроклуба. Несколько лет напряженной учебы, и Сорокин добивается свершения самых сокровенных своих желаний: он летчик-истребитель Военно-воздушных сил Черноморского флота.
В тот год из Испании возвращались обстрелянные воздушные бойцы, их летные куртки украшали новенькие боевые ордена. Они рассказывали захватывающие истории о встречах в небе над Мадридом с фашистскими стервятниками, о победах и поражениях... Молодые летчики, слушая ветеранов, понимали: в грядущих боях и им придется встретить в воздухе самолеты с паучьей свастикой.
В начале Отечественной войны сибиряка Захара Сорокина, привыкшего к суровому климату, направили на Север. Летчики день и ночь охраняли от нападений врага морские транспорты с оружием и продовольствием.
Сорокину повезло: он попал в эскадрилью знаменитого североморского аса Сафонова, чье имя наводило страх на врагов и любовно повторялось его соратниками...
Жаркий июль 1941 года. Первые воздушные бои в небе Заполярья. Захар Сорокин летит ведомым, прикрывая машину командира группы капитана Кухаренко. В азарте боя, видя, как правую плоскость самолета прошила пулеметная очередь пронесшегося рядом «мессершмитта», Сорокин забывает о своем ведущем и яростно атакует уходящего гитлеровца. На предельной скорости приблизившись к врагу, он ловит его в сетку прицела и расстреливает длинной очередью.
— Ура! Ура! — кричит он, видя, как «мессершмитт», дымя, идет вниз.
А на земле летчика ждет разочарование.
— Так не воюют, — строго говорит ему Сафонов. — Вы оставили своего командира без прикрытия, сами в одиночку вступили в бой. Хорошо еще, что так обошлось, могло быть хуже. — И вывод командира эскадрильи: — За то, что сбили самолет противника, благодарю, а за то, что нарушили устав, бросили в бою ведущего, — пять суток ареста...
У Сорокина было время подумать о своей ошибке. Бой — дело коллективное. Не из-за ошибок ли, подобных той, которую допустил он, часть в последние дни потеряла трех летчиков...
Первый бой многому научил Сорокина!
Быть может, именно благодаря этой суровой учебе, благодаря возросшему мастерству и чувству ответственности, Захару Сорокину удалось вскоре отличиться в беспримерном воздушном поединке, который золотыми буквами вписан в историю Отечественной войны.
Семерка советских «ястребков» смело вступила в бой с пятьюдесятью двумя самолетами противника — бомбардировщиками и истребителями. Внезапность атаки, отличная маневренность и товарищеская взаимовыручка привели к тому, что пять самолетов врага нашли в этот день гибель на скалистых сопках Заполярья. Все семь наших летчиков благополучно вернулись на аэродром.
— Командир полка слышал по радио, как фашисты кричали в эфир, что их окружила вся североморская авиация, — улыбаясь, сказал летчикам Сафонов, разбирая этот бой.
За отвагу в бою командиру эскадрильи Сафонову было присвоено звание Героя Советского Союза. Несколько его летчиков, в том числе Захар Сорокин, получили боевые ордена.
25 октября 1941 года, сбив вражеского «мессера», Сорокин почувствовал тупой удар в правое бедро: незамеченный им второй стервятник, вынырнув из облаков, настиг летчика пулеметной очередью.
Не сумев выпустить поврежденное шасси, Сорокин с трудом посадил подбитый, дрожащий, как в лихорадке, истребитель на лед озера. Отдышавшись, стал ощупывать раненую ногу. Вдруг послышался лай собаки. Что за наваждение? Сдвинув стеклянный фонарь кабины, летчик увидел громадного дога. Пес, надрываясь от ярости, старался допрыгнуть до него.
А, вот оно что! Гитлеровские летчики нередко брали в полет собак. В случае вынужденной посадки обученный пес мог пригодиться.
Летчик выстрелил. Дог завертелся на месте, царапая лапами снежный наст. Но где же хозяин собаки?
Высунувшись из кабины, Сорокин заметил подбегающего человека в немецкой летной форме с парабеллумом в руках. Советский пилот успел выстрелить первым; хватаясь за живот, враг повалился лицом в снег.
Сорокин спрыгнул на лед. У берега озера он разглядел силуэт самолета — того самого, который он подбил в бою. Но второго гитлеровского летчика, подкравшегося из-за подбитого советского «ястребка», заметил слишком поздно.