Портнихи оставили меня без присмотра лишь на мгновение, пока искали три комплекта нарукавников, которые они сшили, чтобы позже решить, какой лучше всего подходит для крестин. Нарукавники ведь идут отдельно, их можно заиметь сколько угодно, главное, подбирать материал в тон. И тут снова проявилась практичность мамы: со сменой нарукавников (самой изысканной части наряда) и, как вариант, поясов мы получали три совершенно разных платья по цене одного – ну разве что с небольшой доплатой. Мама, может, и стала королевой, но все равно думала о стоимости вещей, как простая дама. Пусть ей больше не надо было выбирать между тем, чтобы потратить деньги на жаркое и на новые наряды, она говорила, что мы должны служить примером того, как не быть расточительными.
Портнихи ждали в моей комнате: на их лицах было написано беспокойство, ведь меня не оказалась там, где они меня оставили. Явно боялись, что я сбежала в лес или сделала с платьем что-нибудь неподобающее.
В переживаниях за мой наряд они, видимо, забыли, что я вовсе не такая легкомысленная, как считала Белинда. Им следовало знать: реши я сгоряча отчудить нечто действительно неподобающее (а не просто потискать ребенка), то сделала бы это уж точно не в шелковом платье. Я бы сперва переоделась в более плотную одежду. Мне было пять или шесть лет, я лепила пироги из грязи в саду и в процессе портила новенькое платье. Никогда не забуду лекцию, которую прочитал мне отец, поймав за этим занятием. Он говорил спокойно, но был очень строг. И сразу после этого случая у меня появилась особая одежда для улицы: в ней я могла делать, что захочу, – например, лазать по деревьям и стенам или учиться чистить лошадиное стойло. Благодаря моей «боевой» одежке маме никогда не приходилось теряться в догадках, как из обрывков одного платья и раскроенного второго, из которого я выросла, сделать третье.
Да и вообще, я больше не сбегаю сгоряча. По крайней мере, не так часто.
Тихонько стоять посреди комнаты, пока две женщины суетились вокруг меня, щебеча между собой, было нетрудно. Правда, я еще никогда не слышала таких высоких голосов. Я не могла понять, они действительно так говорят или лишь притворяются.
Когда папа женился на маме, он подарил мне собственную спальню, которая была такой идеальной, что у меня закралось подозрение: уж не читает ли король мои мысли? На потолке мерцали луна и россыпь звезд, и у меня появилась целая полка с книгами, а книги-то стоят дорого! Каждая – дороже маминого платья на коронации, а ведь единственными людьми, кто считал книгу подходящим для меня подарком, были отец и мама. Те, кто хотел выслужиться перед королем, дарили мне шелковые платки, маленькие украшения и столько сладостей, что потом неделями тошнило.
Под книжной полкой расположился мой личный письменный столик и огромная кровать с балдахином и расшитыми зелеными занавесями из бархата, что зимой защищали от сквозняков. Стены были покрыты изысканными гобеленами с лесными пейзажами и феями – они помогают сохранять тепло в холодную погоду и тоже ужасно дорогие. Так вот, пока швеи перешептывались о вставках, складках и прочем, что имело смысл для них, но не для меня, я могла разглядывать гобелены и находить детали, которых раньше не замечала.
Комната была небольшой. Пространства хватало лишь на самую необходимую мебель: кровать, платяной шкаф, книжную полку и туалетный столик. Даже спальное место Белинды некуда было приткнуть, а пускать ее к себе, как приходилось делать в детстве, я отказывалась. И знаю, это не очень любезно с моей стороны… но мне никогда не нравилось ночевать с кем-либо в одной комнате. Когда я наконец выросла и заявила, что хочу спать одна, взрослые меня не так поняли. В итоге Белинде досталась большая кровать, а мне неудобная и низенькая, днем ее приходилось задвигать. Зато здесь для Белинды не было места, что меня более чем устраивало. Теперь ей приходилось спать с мамиными фрейлинами, а комната осталась в моем распоряжении.
Моя комната была угловой, с двумя окнами. А еще она не была проходной – и никто не бродил по моим покоям, чтобы попасть в свои. Дворец построили так давно, что в нем отсутствовали коридоры; в те времена люди считали, что должны использовать каждый дюйм с умом, а не тратить его на глупости вроде коридоров. А еще у меня был собственный маленький камин – великая роскошь.
Пока мама не вышла замуж за короля, я ни разу не видела эту комнату, и мне было трудно сказать, для чего она использовалась раньше, пока папа ее не переделал для меня. На стенах под гобеленами подсказок я не обнаружила. Загадка. Мне нравилось думать, что комнату обустроили специально для меня – не принцессы, но той, кого явно любили, о ком заботились.
Портнихи наконец остановились на нарукавниках с тугой шнуровкой, чтобы проглядывала шелковая сорочка. У мамы, скорее всего, будут большие, с острыми краями, похожие на крылья ангела; портнихи не хотели, чтобы мы были слишком уж похожими. Наконец они решили, что примерка окончена, и мне позволили переодеться во что-то менее помпезное – сегодня мне предстояло работать на кухне. Когда портнихи умчались с отрезами ткани, я натянула поверх льняной сорочки грубую холщовую юбку, повязала фартук и сунула ноги в деревянные башмаки. А потом пробежала через верхние покои и спустилась по лестнице для слуг на нижний этаж: именно там и творилось все, что поддерживало во дворце жизнь. Первой комнатой от лестницы была прачечная, что мне ужасно нравилось: когда большие наружные двери зимой закрывались, по лестнице поднимался пар, принося с собой ароматы чистого белья, лаванды и розовой воды. Далее располагалась сушильная, за ней – гладильная, а потом – первое помещение, связанное с кухней, судомойня, где мыли все кастрюли, сковородки и тарелки. Моей целью была следующая – пекарня.
– Ну наконец-то, девочка! – крикнул главный пекарь. – Ты сегодня готовишь манше! Давай, поторапливайся!
На кухне со мной себя вели так же, как со всеми остальными здесь, внизу. Это папа приказал, чтобы я привыкала к тому, как нужно обращаться со слугами. Папа убежден: те, кто правит, должны точно знать, что чувствуют те, кто им служит.
Может показаться странным, что я, дочь королевы, училась работать на кухне. Видите ли, наше королевство очень маленькое. Если встать на вершине горы Снежной на северной границе, видно все земли до самой южной. А если бы на восточной границе тоже была гора, открывался бы вид на западные земли. Сейчас у нас со всеми вокруг мир, но мой отец погиб на войне каких-то пару лет назад, и многие опасаются, что она снова вернется. И пусть на последней сражались только люди, всегда есть шанс, что кто-то (или что-то) волшебный, большой и могущественный сочтет крошечный Тиренделл лакомым кусочком. В этом мире встречается магия всех видов, и даже в нашем Тиренделле есть собственный волшебник. Вот папа и настоял, чтобы я научилась чему-нибудь полезному на случай, если королевство однажды падет и мне придется скрываться у простых людей.
«Мальчик всегда может стать воином, – сказал мне папа и заставил меня посмотреть ему в глаза. Он был очень серьезен. – Хочу быть уверен, что моя дорогая Мириам никогда не останется голодной – или не окажется в плену у врага. Никто и не подумает искать тебя, если ты по уши в муке или занята уборкой денника».
Вот я и решила учиться печь. А главному пекарю – Одо – было велено обращаться со мной, как с любым другим подмастерьем.
Я побежала к своему рабочему месту и оказалась рядом с моим хорошим другом Джайлзом, который сегодня готовил хлебные тарелки. Это когда хлеб разрезают от края до края и на получившиеся половинки кладут еду для слуг, что позволяет сэкономить на мытье посуды. Тот, кто очень уж проголодался, может забрать хлебную тарелку с собой на потом, хотя я никогда такого не замечала – папа следит, чтобы каждый во дворце, вплоть до последнего поваренка, хорошо питался. Оставшиеся хлебные тарелки тоже не пропадают: каждый вечер приходят монахи, они собирают все, что не съедено и не отложено на следующий день, и раздают нищим.
– Опоздала, – заметил Джайлз, яростно замешивая тесто.
Хлебные тарелки готовят из муки более грубого помола, частично из ячменной или ржаной, или их смеси, и непросеянной пшеничной. А манше, сдобные хлебцы – из просеянной три раза. Мельче и белее только мука для тортов.
Пекарня – прекрасное место, но только не в самую жару. Не знаю, что может быть божественней запаха свежего хлеба. Ну, разве что запах свежих пирожных. И сегодня воздух был полон и того, и другого. По всей пекарне шло множество разговоров; главный пекарь строг, но справедлив, он не кричит на болтунов, пока те работают. А с приближением крестин, разумеется, поболтать было о чем.
Я закатала рукава – не только для удобства, но и потому, что в пекарне было довольно тепло, – и принялась за дело, сперва заглянув под ткань на мисках с подходящим второй раз тестом. Они, конечно же, были уже готовы, большие кремово-белые комки, поэтому я отнесла их пекарям. Затем я достала тесто, которое только поднялось в первый раз, замесила и снова накрыла салфетками. И наконец принялась готовить новую партию.
Я уже умела готовить лепешки, печенья и хлебную тарелку. Теперь мне поручали манше, венец среди хлебов. Далее я научусь печь пироги и торты. Но, наверное, без украшений и причудливых тонкостей для подачи, на такое уйдут годы. Брат Одо владеет в городе пекарней, и, если случится что-нибудь ужасное, я должна буду спасаться бегством: мчать к потайной двери из дворца и прямиком в эту пекарню. Всего таких дверей пять, и к ним очень трудно пробраться. А еще они построены так, что их нельзя открыть снаружи, и все их охраняет магия волшебника Джеррольда, поэтому пользоваться ими могут лишь несколько человек.
Мы пекли о-очень много булочек; через три дня крестины, и на них приглашены не только все важные персоны нашего королевства, но и масса виднейших гостей из других земель, граничащих с нами. Работа на кухне продолжится и во время крестин, но все, что можно, готовилось заранее. У нас была особая кладо