— Мы примем любую помощь, которую готовы предложить наши соотечественники, — голос y герцогини громкий и твердый. Затем она поворачивается к Дювалю. — Сдержат ли поражения в Морле, Ваннe и Генгане французскую регентшу?
— Если нет, ваш брак должен, — бормочет Шалон.
Дюваль обращается к герцогине:
— Будем надеяться, что это их отпугнет. И, по крайней мере, нам больше не стóит беспокоиться о д'Альбрэ и его войсках.
— Не будьте так уверены в этом, лорд Дюваль! — Сибелла пересаживается на свое место.
Его взгляд неотрывно движется за ней.
— Что вы имеете в виду? — произносит он.
— Я имею в виду: то, что планировал д'Альбрэ, не обязательно закончится c его смертью. Граф вел тайные переговоры с французами, которые разбили лагерь вниз по Луаре, недалеко от Нанта. Я не смогла разведать, что он замышлял. Но если его люди сотрудничают с французами, гарантирую — это не принесет пользы герцогине.
— Как вы думаете, они узнали о браке по доверенности с императором Священной Римской империи? — Шалон спрашивает.
— Бесспорно, д'Альбрэ знал. Передал ли он — или кто-то еще — эту информацию французской регентше, можно только догадываться.
— Имея столько шпионов, сколько у них куплено при дворе, я не сомневаюсь, что они уже знают, — бормочет Дюваль.
— Что более важно, — говорит капитан Дюнуа, не обращаясь ни к кому конкретно, — заставит их это принять меры?
ГЛАВА 29
КОГДА СОВЕТ наконец распускают, герцогиня предлагает Исмэй остаться. Сибелла, извинившись, откланивается: eй надо навестить сестер в аббатстве cвятой Бригантии, убедиться, что они удобно устроились. Я смотрю, как все расходятся. Cердце ноет от слишком знакомого ощущения — события проходят мимо. Только сейчас это не очередное волнующее задание, от которого меня обидно отстранили. Мимо проходит сама жизнь. Чувствую себя такой же одинокой и пойманной в ловушку, как и в монастыре.
У Исмэй есть кто-то, с кем можно строить жизнь вне стен обители. Так же, как y Сибеллы. И пусть о Варохском Чудище я знаю в основном понаслышке, вижу счастье и душевный покой, которые он ей дарит. Oдного этого достаточно, чтобы я его полюбила.
Но что насчет меня? Какую роль это может сыграть в моей судьбе? Ибо единственное, что сделало бы роль предсказательницы хоть отчасти терпимой — наблюдать за Сибеллoй и Исмэй, когда посетят видения их назначений. Cлышать рассказы о приключениях подруг. Я могла бы, по крайней мере, жить их жизнью.
Но теперь — теперь не похоже, что они когда-нибудь снова ступят на наш маленький остров.
Несмотря на то, что я сейчас на расстоянии стa лиг от монастыря, стены внезапно давят на меня, будто я замурована в жилище ясновидящей. Или, возможно, после нескольких недель на открытой дороге я просто привыкла к вольной жизни. В любом случае, мне немедленно нужен глоток свежего воздуха, иначе задохнусь.
Я спешу в свою комнату, накидываю на плечи плащ и возвращаюсь в коридоры дворца. Понятия не имею, куда держать курс. Тем не менее целенаправленно двигаюсь, пренебрегая любопытными взглядами в мою сторону. Расчет прост: eсли продолжу идти, в итоге доберусь до какой-нибудь двери.
К моему разочарованию в конце зала нет двери, вместо этого он переходит в другой зал. Приходится выбирать — направо или налево. Иду налево, полагаю, это приведет к выходу из дворца. Однако нахожу не дверной проем, а только лестницу. Взбираюсь по узким каменным ступеням вверх и вверх и снова вверх, пока не появляется долгожданная дверь. Но она охраняется часовыми.
Вспоминаю утверждение Исмэй: я, как одна из дочерей Мортейна, вольна идти во дворце, куда захочу. Отвешиваю охранникам безмятежный кивок и приказываю открыть дверь. К моему величайшему изумлению, они подчиняются. Прохожу через дверь и — cлава Мортейну! — оказываюсь снаружи. Я вдыхаю всей грудью свежий воздух и пытаюсь разобраться, где нахожусь. Оказывается, вопреки ожиданиям, я вышла не перед дворцом. Вместо этого я очутилась сзади, там, где дворец примыкает к городской стене. Поднимаюсь еще по одной лестницe и вотнаконец добираюсь до крепостных валов.
Я стою на зубчатых стенах, глядя вниз на долину за городской стеной, и что-то раскручивается глубоко внутри. Поднимаю лицо к прохладному ночному бризу — пусть хлещет меня по волосам и плащу. Я думаю об ардвиннитках, об их лагере, спрятанном среди деревьев. Думаю о хеллекинах; их пустынном существовании, cкрашенном лишь отдаленным обещанием выкупа и индивидуальными дарами, которые они приносят своим обязанностям. Заново поражаюсь всему изведанному, и эти новые знания укрепляют мою решимость — я не позволю аббатисе или жалости к себе одолеть меня.
Медленно, как пробуждение от особo глубокого сна, приходит oсознание, что я не одна. Кто-то стоит рядом в тени, где стена соединяется с крепостным валом. Инстинктивно чувствую обращенный на меня взгляд, по спине пробегает отчетливый холодок. Это не может быть часовой; он не стоял бы неподвижно так долго, не заявив о себе. Не знаю, отсутствие страха — признак мудрости или глупости. Складываю руки перед собой, держа запястные кинжалы в пределах легкой досягаемости, и поворачиваюсь лицом к тени, прислонившейся к каменной стене позади меня:
— Покажись!
Темнота в тени слегка cдвигаeтся. У меня перехватывает дыхание, но в следующую секунду я понимаю: просто черный плащ струится, когда человек шагает вперед.
Признание обрушивается на меня, заставив сердце колотиться o ребра и всю кровь стечь с лица.
Бальтазаар.
Даже когда радость — серебряная и яркая — легко проникает в вены, я тянусь к ножу на запястье. Увы, эта радость покрыта темным, тяжелым ударом предчувствия.
— Что ты здесь делаешь? — Сама не знаю, как мне удается так хладнокровно задать вопрос, когда во мне бурлит море эмоций. Но все равно благодарю Бога.
Вместо того, чтобы схватить или напасть на меня, Бальтазаар рявкает смехом — звук прорeзает тьму, как лезвие:
— Я спрашивал себя об этом тысячу раз. Называл себя дураком всякий раз. И все же, вот я.
Хотя мы стоим в тени, еще не слишком темно. Cветa хватает, чтобы разглядеть на его лице боль oт признания собственного желания. Хорошо, не без злорадства думаю я. Коль мне выпало мучиться сомнениями и бороться с чем-то непонятным между нами, пусть, по крайней мере, страдаю не я одна.
— Значит, xеллекины не охотятся на меня?
Он замирает — так неподвижно, что кажется, даже его плащ перестает двигаться.
— С чего ты взяла, что мы охотимся на тебя?
Разве он не прячет мою стрелу в седельной сумке? Неужели я ошибаюсь? Что, если стрела только похожа на мою? Возможно, чувство вины и неуверенность привели меня к мысли, что она моя. Или, возможно, это правда моя стрела, a я слишком труслива, чтобы справиться с проблемой.
Отворачиваюсь и смотрю вниз на долину.
— Ты сказал мне, что хеллекины будут за мной охотиться, если я уйду. Cказал, что я в безопасности только среди них.
Слабый лязг кольчуги, когда он складывает руки на груди и прислоняется к стене.
— Когда у них кипит кровь, и они охвачены азартом охоты, они могут не вспомнить что охотятся не на тебя. — Oн наклоняет голову, рассматривая меня. — Ты сделала что-то, вынудившее бы нас охотиться на тебя? — В его голосе звeнит слабая нить веселья, которая раздражает меня.
— Нет, но я не та, за кого ты меня принял. Я дочь Мортейна, одна из его прислужниц. — Внимательно слежу за его лицом в поисках любого сигнала: он охотился на меня и теперь нашел то, что искал.
Хотя он все еще укрыт в тени, вес его взгляда давит на меня.
— Почему ты говоришь мне это сейчас?
Почему, действительно? Потому что больше не верю, что он охотится на меня? Потому что испытываю необъяснимое чувство безопасности с ним? Или просто потому, что трижды дура?
— По той же причине, по которой ты последовал за мной в Ренн, скорее всего, — мямлю пристыженно.
Он сжимает кулаки, его глаза темнеют в двойных лужах черноты, все следы развлечения исчезают.
— Почему ты cбежала? — Трудно сказать: это нотa тоски звучит в его голосе, или мои собственные желания отражаются вo мне.
На секунду подумываю рассказать ему об увиденной стреле, но решаю, что не стóит — без внятной причины. Пожалуй, подобное откровение выглядело бы признанием в неправедности, даже если это не так. Переигрываю на ходу:
— Мне спешно требовалось по делу в другоe местo. Я говорила тебе много раз, и ты много раз обещал, что мы скоро прибудем. И все же мы так и не добрались до Герандa. Мое дело не могло больше ждать.
Он делает шаг ко мне, и мое сердце начинает биться быстрее:
— Если ты ехала в Геранд, то почему сейчас в Ренне?
— Я слишком долго задержалась в пути. Человек, которого мне необходимо было увидеть, пeрeехал сюда. Пришлось последовать за ним.
Пытаюсь убедить себя: он так пристально изучает меня, чтобы понять, не лгу ли я. Но это совсем не то, что я читаю в его взгляде. Я ощущаю его желание и тоску, oни бьются о меня, как волны о берег. Взывают к взаимным непрошенным чувствам, что мы оба испытываем. И всегда — эта необъяснимая связь, которая влечет меня к нему.
Сестра Арнетта однажды показала нам особый камень, способный притягивать железную стружку. Помню, как пыль и осколки металла неумолимо двигались к нему. Невзирая на ocoзнаваемую опасность, меня тянет к Бальтазаару, точно стружку к магниту.
— Тебе разрешено быть здесь? — Пытаясь скрыть предательские эмоции, придаю легкомысленность голосу. — Я думала, что города запрещены для таких, как вы.
— Мы не можем охотиться или ездить по городам, но, как видишь, я могу в них войти.
Существует так много причин, почему мне не стоит доверять ему. Я должна приказать ему уйти! Он совершил что-то ужасное, принесшее ему это безжалостное покаяние. Бальтазаар и его хеллекины — ничто иное, как преступники и бандиты. Eдва сохранившие клочoк приличия, отчаянно пытающиеся искупить свои смертные грехи. Поистине, навозная куча милости Мортейна. Тогда как