ой.
Герцогиня поднимается на ноги, ее руки крепко сжаты.
— Это правда, и я прошу прощения за это. Но мы все еще связаны перед глазами Бога и Церкви. Была проведена церемония, — говорит она. — Епископ венчал нас, проходили празднования. Как мы можем простовзять и отменить брак? Кроме того, — ее голос крепнет и наполняется гордостью, — как я могу выйти замуж за человека, который причинил столько горя моей стране?
Так легко забыть, что он всего на несколько лет старше герцогини.
— Ваша светлость, не король, а его сестра виновата в происходящем. За военными действиями большей частью стоит регентша Франции. Регентша правит за него королевством. Мы не знаем, консультировались ли с ним вообще обо всех планах и стратегиях.
Она прижимает кончики пальцев к глазам.
— От всего этого у меня голова идет кругом.
Я немедленно принимаюсь сокрушаться:
— Простите, Ваша светлость. Я не хотела давить так сильно.
— Нет, вы правы, стараясь отыскать решения, — герцогиня мрачно улыбается. — Не уверена, что могу последовать совету, но благодарю вас. Вы хотя бы предложили мне новый вариант для рассмотрения. Странно, не правда ли: наибольшую помощь мне оказали мой незаконнорожденный брат и служители старых святых, не признанных Церковью. Ни один из союзников не смог оказать сколько-нибудь значимую помощь. В частности мой лорд-муж, — eе слова горчат и полны боли. — Если Бог или Его святые не пошлют мне чудо...
— Разве древняя магия в сердце старых богов не может стать чем-то вроде чуда? — я тихо спрашиваю.
— Могла бы, но я боюсь нарушать свои клятвы. Кроме того, как я могу выйти замуж за Шарля? Cемья короля стоит за каждым горем, постигшим меня за последние пятнадцать лет.
— Его семья, Ваша светлость. Не он! — Я думаю о настоятельнице, обо всем, что она сделала от моего имени. — Мы не можем нести ответственность за то, что делают наши семьи, особенно, если нет возможности управлять ими.
Она неохотно кивает, все еще на распутье, но начиная уступать.
— Однако это доставит Бретань прямо в руки французов — то, с чем мой отец боролся всю свою жизнь. Что я поклялась предотвратить любой ценой.
— Тем не менее, — напоминаю я, — вы сами говорили, что цена может быть слишком высока. Война безобразна, сколько жизней она отбeрет. И не только это, но благодаря свадьбе с королем Франции вы усадили бы истинного наследника Бретани на французский престол, родили бы будущего короля страны. Совсем не плохой способ сохранить контроль над герцогством. Помимо прочего, не думаю, что вы обязаны жертвовать своей жизнью — своим шансом на счастье — ради желаний вашего отца.
— Нет! Это и мое желание. Так было с тех пор, как я себя помню.
— Только потому, что вас воспитали желать того же, чтожелает ваш отец, — мягко говорю я. — Вас обучaли этому тaк же старательно, как танцам и вышивке. Но это не настоящая вы! Вы не стремитесь к независимости Бретани любой ценой.
Герцогиня резко поворачивается ко мне:
— Почему вы так быстро сдаетесь?
В тот момент, когда она задает вопрос, я понимаю, что мне придется сказать ей, кто мой отец. Иначе, когда герцогиня узнает, она почувствует себя преданной и будет сомневаться в моей верности.
Я быстро сдаюсь? Может, это говорит кровь предателя, которая течет в моих венах, какая-то слабость? Пользуюсь моментом, чтобы собраться с мыслями.
— Дело не в том, что я быстро сдаюсь, — наконец произношу я. — Просто не хочу тратить свою жизнь на достижение целей, выбранных за меня другими. Коль мне суждено погибнуть, споткнуться или потерпеть неудачу, то потому что я преследовала идеалы и мечты, которые храню в своем собственном сердце.
Она долго не сводит с меня глаз.
— Я не хочу, чтобы все эти смерти были на моей совести, — тихо признается она. — Меня даже во сне преследуют кошмары. Положа руку на сердце, сомневаюсь, что смогу примириться сама с собой после этого.
— Мне тоже было бы трудно принять такое решение, Ваша светлость, — я глубоко вздыхаю. — Правдy сказать, убийство мало привлекает меня.
Ее голова удивленно дергается.
— О, не беспокойтесь, я могу сражаться лучше, чем большинстволюдей, меня прекрасно обучили. Но мне никогда не нравилось отнимать жизнь. Я считала это отвращение слабостью, чем-то стыдным, требующим покаяния. Всю жизнь я провела, молясь о силе принять убийство.
— И вы получили ее?
— Нет. Но я узнала кое-что, о чем мало кто знает, и должна поделиться с вами.
Я собираюсь с духомперед исповедью.
— Оказывается, Мортейн не мой отец. Я не его дочь. Вся моя жизнь была ложью! — Ошеломленный смех вырывается из моего горла. Истина все еще ошарашивает меня. — С самого рождения я преследовала мечты и цели, которые никогда не были моими. И одна из причин, по которым я вам это говорю: прежде чем принять решение по поводу предложенного плана, вы должны знать правду о моем настоящем отце.
— Кто он?
— Крунар, Ваша светлость. Мой отец — канцлер Крунар.
Я впервые произношу этo вслух. Oтзвук мoих слов напоминает похоронный звон колокола по человеку, которым я была всю свою жизнь. Сказать правду, да еще моей герцогине — ох, как нелегко вылезть из старой кожи и обнажиться перед миром.
— Между нами не должно быть лжи. Вам надо принять лучшее, наиболее информированное решение из всех доступных. Если я сейчас скрою от вас свою личность, вы узнаете позже. И всегда будете подвергать сомнению мою преданность. Мысль об этом ранит, потому что служение вам было неожиданной милостью.
Она долго смотрит на меняокруглившимися глазами, размышляя. Наконец кивает с грустной улыбкой:
— Благодарю вас за честность, леди Аннит. Будьте уверены, я доверяю совету, который вы мне дали. Как вы говорите, я хорошо понимаю, что мы можем служить родине, несмотря на наше происхождение.
Теперь моя очередь удивляться. Она отвечает вымученной улыбкой и скрещивает руки на груди:
— Вы знаете, сколько во мне бретонской крови?
— Нет, Ваша светлость.
— Нисколько. Ни одной капли. Мой отец был французским дворянином, который унаследовал Бретань от своей жены.
— Вашей матери.
— Нет! — Она быстро и решительно качает головой. — Не моeй матери. Его первая жена, наследница Бретани, умерла задолго до моего рождения. Мою мать тoже звали Маргарита, но она была Маргаритой Фуа, а не Маргаритой Бретонской. Итак, вы видите, вся моя жизнь также была ложью.
— Но, — продолжает герцогиня, — мечта о независимости Бретани определила мою судьбу. В этом я подлинная бретонка — больше, чем львиная доля бретонских вельмож, годами получавших взятки и выплаты от французской регентши.
— Поэтому я буду думать об истинных людях Бретани. О тех, кто жил здесь с незапамятных времен, кто обрабатывал землю и строил замки, соборы и дороги. Это жизни, которые я должна взвесить.
И вот так я осознаю, что мне пора снова встретиться с аббатисой. Осталось еще много невысказанного и нерешенного между нами. Но я беспокоюсь не о ней или даже о монастыре.
Как и у герцогини, моя настоящая забота — те, чья жизнь больше всего будет затронута — девушки в обители, которых я люблю как сестер.
ГЛАВА 49
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ настоятельница заставляет меня битый час дожидаться, прежде чем принять. Демонстрация силы — тем более мизерно с ее стороны. К счастью, это позволяет мне перебрать ряд способов, которыми я поведу разговор. К тому времени, когда вхожу в офис аббатисы, я спокойна и решительна в том, что хочу ей сказать.
— Аннит.
Она не приветствует меня, просто произносит мое имя, поэтому я делаю то же самое:
— Преподобная мать.
Я добавляю небольшой реверанс, чтобы сохранить видимость уважения. Неглубокий, давая понять, что это все — просто формальность, лишенная прежнего уважения и восхищения.
— Надеюсь, ты здесь с сообщением, что пришла в себя и немедленно вернешься в монастырь.
— Напротив, я здесь, чтобы сообщить — игра окончена. Вы не можете оставаться настоятельницей монастыря дольше. Это искажает саму природу того, что мы делаем и кому служим.
Ее ноздри раздуваются от раздражения.
— У нас нет выбора, ты не понимаешь? К тому же никто, кроме тебя, не знает и даже не подозревает.
Вспоминаю испытывающие взгляды, которые сестра Серафина нередко бросала на меня, откровенно враждебную манеру сестры Эонетты.
— Я не уверена, что это так.
— Как ты предлагаешь нам поступить? — Она широко разводит руки, будто это слишком громоздкая мысль, чтобы объять ее. — Как мы им скажем?
Я не отвожу взгляда.
— Не знаю, не мне придеться исповедаться в грехах.
Настоятельницa откидывается на спинку стула, на ее губах играет улыбка — улыбка, вызывающая дрожь в позвоночнике.
— Ты так же виновна, как и я, не ошибайся.
Я хмурюсь в замешательстве:
— Что вы имеете в виду? Я была просто младенцем и не просила, чтобы меня принесли туда.
Аббатиса поднимает перо со своего стола и рассматривает наконечник.
— Ты помнишь великую трагедию?
Внезапно накатившая дурнота напоминает мне, почему я так не хотела снова с ней сталкиваться.
— Да, — тихо говорю я. — Конечно, помню. Мы потеряли четырех любимых монахинь.
Она берет нож и начинает точить острие перa. Я хочу встряхнуть ее и кричать, чтобы она остановилась. Вместо этого крепко сжимаю руки и жду, что произойдет дальше.
— А помнишь, как за пару дней до этого мы с тобой вышли на прогулку и принесли с собой закуску?
Пустота в животе теперь превращается в тошнотворнoe бурление.
— Конечно, помню, — отвечаю. Это была одна из редких специальных экскурсий с сестрой Этьенной, которые нам позволяла Дракониха.
Наконец она поднимает взгляд от пера, пронзая меня своими холодными голубыми глазами.
— Ты помнишь, что еще мы делали в тот день, кроме прогулки по острову и пикника?
— Мы собирали грибы, — шепчу я.
Она ставит нож и перо вниз и складывает руки перед собой: — Точно.