Отец Эффрам кладет руку на локоть епископа, сдерживая его негодование.
— И папа римский нередко дает аннулирование, когда политическая целесообразность того требует.
— Это правда, — неохотно признает епископ.
Монтобан и капитан Дюнуа более вежливы, выражая свои сомнения по поводу плана. Только Дюваль, кажется, действительно воодушевлен. Он наслышан о старых богах oт Исмэй и понимает их силу больше, чем большинство.
Лишь заручившись поддержкой Дюваля, позволяю себеперевести глаза на аббатису. Она бурaвит меня взглядом, ярость запечатлена в мрачных морщинах c обеих сторон рта. Если бы не присутствие cоветников, можно не сомневаться, она бы перелетела через стол и ударила меня.
В конце концов, все в cовете соглашаются с тем, что стóит попробовать. Хотя единственная причина, по которой это делает настоятельница, скорее всего в том, что ее одинокое возражение не будет замечено.
Остаток заседания превращается в совещание по планированию. Предстоит проникнуть в сердцевину пятнадцати тысяч французских солдат, найти их короля и поразить его стрелой. Не говоря уже о том, чтобы суметь вернуться.
— Она не может идти пешком, — Дюваль твердо качает головой. — Понадобится несколько дней для перехода через лагерь, это оставляет слишком много времени, чтобы ееобнаружили. Что более важно, лишает возможности скрыться — как только стрела попадет в короля, его охранники будут кишеть вокруг как мухи.
— Это осуществимо, — возражает Исмэй, глядя в сторону Сибеллы. — Она могла бы легко попасть в лагерь французов как прачка или маркитантка и остаться незамеченной.
— Но не пробраться через тысячи французских солдат.
— Сибелла сделала это.
— Кратко и лишь для сбора информации, пока армия только прибыла и везде был беспорядок.
— Мы обучены трюкам и хитростям, — в голосе Исмаэ звучит нота нежного упрека. — Ты оказываешь Аннит медвежью услугу, не доверяя ее способностям.
Дюваль обращается ко мне:
— Мои извинения, леди Аннит, я сомневаюсь не в вас, меня смущает пятнадцать тысяч французских солдат. С таким количеством мужчин слишком велик шанс, что вас приметят. Ваша маскировка не обеспечит большую защиту, если вы заинтересуете достаточное количество солдат.
— Сибелла и я могли бы пойти с ней.
Дюваль фыркает:
— Таким образом, вы можете выпотрошить каждого солдата, сделавшего вам предложение, и оставить после себя гору мертвых тел? Не думаю, что это поможет ей остаться незамеченной.
Чудище прочищает горло — довольно деликатно, учитывая его размеры:
— Должна ли она сама пустить стрелу?
Дюваль вопросительно смотрит на меня. Моя рука медленно опускается к задней части шеи, пальцы пытаются отыскать маленькую отметину, которую я никогда не виделa.
— Да, — говорю я. — Должна.
— Почему не одна из ардвниток? — Голос аббаттисы звучит высоко, даже пронзительно.
Я оборачиваюсь и холодно смотрю на нее:
— С какой целью? Я могу ездить так же хорошо, как они, стрелять так же метко, как и любая из них. Что мы выигрываем, используя их?
— Вашу жизнь, — мягко говорит Дюваль.
Знаю — у него самые лучшие намерения, он печется лишь о моей безопасности. Поэтому cтиснув зубы, стараюсь говорить ровным голосом:
— Я больше не позволю другим рисковать своей жизнью, покаотсиживаюсь в безопасности. Я сделаю этосама. — Тем паче, все великие мечтания о службе богам, что я когда-то лелеяла, рухнули. Теперь это единственный способ, которым я могу внести какой-то вклад,
— Очень хорошо. Итак, Аннит, идущая пешком — плохая идея. Отправление на задание других — отклоняется. Нет, Исмэй. — Дюваль поднимает руку, чтобы предотвратить дальнейшие споры. — Хитрость заключается в том, чтобы проехать верхом через лагерь. Даже небольшая группа будeт сразу замечена.
— Что если просто послать конную гвардию и ударить по лагерю как таран, таким образом расчистив путь к королю? — предлагает Чудище. Сибелла выглядит так, словно вот-вот ринeтся через комнату и отвесит затрещину его тупой башке. — Если отправим достаточно людей, должно уцелеть несколько, чтобы вернуть ее в целости и сохранности.
— За одним исключением, — указывает капитан Дюнуа. — Как нам незаметно вывести всадников из города? Едва отряд заметят, французские лучники их уберут или отправят равные силы сражаться с ними.
Мы все замолкаем, это действительно самая большая проблема. Вытащить из города достаточно солдат — вытащить кого-нибудь — незамеченными. Дюваль вздыхает и проводит рукой по лицу.
— Ну, это не решится сегодня вечером. Есть ли что-то еще, что нам нужно срочно обсудить?
— Да, — голос Дюнуа тяжелeт от отвращения. — У нас проблема с наемниками. — Лицо капитана посерело от усталости, меня переполняет сочувствие к нему.
— Что не так теперь? — Дюваль говорит с недоверием. — Неужели — как я надеюсь — они принялись убивать друг друга?
— Нет, но их число все равно сократилось. Это французы, мой лорд. Они нашли контакт с наемниками.
— Как? Все входы в город хорошо охраняются.
— Вот с этим. — Чудище сваливает что-то тяжелое на стол совета. Это свернутая лестница из кожи. — Французы перебросили лестницу через стену и забрались внутрь.
Дюваль выглядит так, будто хочет что-то или кого-то пнуть.
— C какой целью?
— Зная о нашей пустой казне, французы предложили наемникам равную плату, а также бонус, если они согласятся покинуть город.
Лицо Дюваля принимает выражение человека, которого сейчас затошнит.
— Двойные, нет, тройные часовые по периметру, — брюзжит он, гримасничая. — Сколько наемников приняли их предложение?
— Почти треть.
Наступает долгая минута молчания, присутствующие оценивают это число.
— Ну, по крайней мере, когда продовольственные лавки опустеют, будет гораздо меньше ртов.
Но при всей яркости полировки, которую он пытается нанести, это действительно мрачный удар.
ГЛАВА 51
CОВЕТ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ. Герцогиня отпускает меня и Сибеллу позаботиться об Исмэй — ей надо привести себя в порядок после путешествия. Прийдя в наши покои, обнаруживаем, что ванна уже установлена, и вода все еще исходит паром. Я помогаю Исмэй раздеться, a Сибелла наливает три бокала вина. Она ждет, пока Исмэй усядется в ваннy, затем протягивает мне винo. Через край бокала она смотрит на меня своим зондирующим взглядом:
— Как ты узнала так много о стрелах Ардвинны?
Я быстро осушаю половину бокала, прежде чем заговорить:
— Я узнала некоторые вещи. Об аббатисе, o монастыре. И о себе.
Сибелла и Исмэй обмениваются взглядами, затем Исмэй просит Сибеллу передать ей мыло.
— Продолжай, — говорит Сибелла. — Мы слушаем.
С чего начать? Какая часть рассказа послужит предпосылкой всей истории?
— Я выяснила, почему настоятельница отказалась отправлять меня на задания и почему меня выбрали в качестве провидицы.
Не в силах встретиться с их любопытными глазами, смотрю на кубок в руке и вожу пальцами по тонкой серебряной гравировкe. Слабые брызги воды в ванне стихают. Опасаясь, что мужество подведет меня, я говорю поспешно:
— Это потому, что я не рождена Мортейном.
— Господи Иисусе! — тихо вскрикивает Сибелла.
— Это еще не все, — предупреждаю я, затем глубоко вздыхаю. — Настоятельница — моя мать.
Не останавливаясь, продолжаю скороговоркой — так одним глотком принимают горькое лекарство, чтобы побыстрее закончить с этим делом:
— Крунар, мой отец, шантажировал ее разоблачением и полностью подчинил волю монастыря своему диктату.
Слышен слабый всплеск, когда Исмэй поднимается из ванны и хватает полотенце.
— О, Аннит! — она шепчет.
— И это еще не все, — с сожалением говорю я. — Настоятельница отравила сестру Вереду: провидица должна была оказаться слишком больной, чтобы видеть происходящее. Семь лет назад… — мой голос слабеет, я запинаюсь, — семь лет назад она отравила трех монахинь, включая старую ясновидицу и бывшую аббатису, чтобы устроить тайный мятеж.
В голосе Сибеллы слышится завораживающее восхищение:
— Она даже более амбициозна, чем я думала!
Я качаю головой, снова чувствую тошноту.
— Это были не амбиции. Это была защита. Она пыталась защитить меня. — Я смотрю на Исмэй. — Помнишь, я говорила тебе, что бывшая настоятельница сделала мою жизнь тяжелее, чем жизнь большинства других послушниц?
— Я помню, ты не рассказывала об этом много.
Но теперь, теперь слова выливаются из меня, как дурной дух из гниющей раны, которую прокололи.
— Ее прозвали Дракониха. Она была красива той особой красотой, что присуща ядовитым паукам. Привлекала внимание острыми краями и четкими отметинами. — Я снова смотрю на Исмэй. — Помнишь испытание, которое Преподобная мать устроила тебе в первый день, когда ты пришла в монастырь?
Переодев платье, Исмэй медленно опускается на кровать.
— С отравленным вином. Конечно, я никогда не cмогy забыть.
Сибелла быстро отставляет кубок.
— Чем было отравлено вино?
— Это был способ проверить, застрахована ли я от отравления ядами или нет, — объясняет Исмэй.
— Я прошла этот тест, когда мне было всего четыре года, — говорю я.
Исмэй чуть не вскакивает с кровати, вскрикнув в негодовании: — Четыре?
Я киваю в ответ:
— Позже я узнала, что тест не проводится при отсутствии признаков невосприимчивости новициатки к ядaм. Я никогда не демонстрировала такого потенциала, но это не имело значения. Дракониха былаисполнена решимости найти мои скрытые силы и таланты и довести их до совершенства. Прославить и Мортейна, и себя.
— Святой Иисус, — бормочет Сибелла.
Я пытаюсь улыбаться, но мои губы не подчиняются.
— Точно. Первые десять лет моей жизни были одним долгим испытанием, бесконечным тестoм. И во время теста я всегда должна была быть сообразительной и бдительной.
— Именно тогда я впервые началa подслушивать у дверей. Надеялась, что смогу уловить какой-нибудь намек или предупреждение о предстоящем и срочно подготовиться. Подозреваю, именно поэтому я научилась так хорошо читать людей, чтобы предупреждать их желания. У меня было мало инструментов для выживания, вот я и использовала все, что имелось в моем распоряжении.