– Не я выношу приговор. Я – всего лишь слуга Его Небесного Величества.
– Ложная скромность тебе не к лицу. – Я мотнула головой в сторону лавра. – Ты рассказал императору об этом месте, обратил его взор сюда и настроил против нас.
Он не стал возражать против обвинений, вместо этого обратившись к моей матери:
– Бунтовщикам грозит худшее наказание. Будь уверена: я стану просить императора о твоем помиловании. Однако у твоей дочери есть склонность к мятежу, которую необходимо подавить.
– Я не нуждаюсь в твоих услугах, – ответила мать ледяным тоном, – особенно в тех, что навредят моим близким.
Уганг широко развел руками.
– Брось, Чанъэ. Давай не будем враждовать. Нас не так уж много – смертных, вознесшихся в небеса. Кому еще мы можем доверять, если не друг другу? – В его голосе прозвучала странная нотка: мольба, почти надежда – вряд ли похоть; он не смотрел на мою мать с желанием.
Чувствовал ли Уганг родство с ней из-за ее смертного прошлого? Был ли он одинок? В конце концов, у него не имелось причин хорошо относиться к бессмертным, с кем ему пришлось жить все эти столетия. А все, о ком он заботился в нижнем мире, умерли.
– Доверять? – Мама вздернула подбородок. – После того как ты напал на мою семью, солгал нам и захватил наш дом?
Он напрягся, его пальцы сжали бамбуковую рукоять. Был ли это тот самый топор, который Уганг украл у бессмертного? Тот, что запятнан кровью его жены?
– Почему ты установил вместо ручки флейту?
Пусть мой вопрос и был продиктован любопытством и желанием отвлечь внимание от матери, но заодно я хотела проникнуть в мысли Уганга. Самый верный способ победить врага – узнать, что им движет, его сокровенные мысли и страхи.
– Это был подарок от недостойного человека. Напоминание никогда больше не доверять другим. – Горечь окрасила его голос наравне с чем-то еще: сожалением?
– Ты сказал, что твоей жене нравилось слушать, как ты играешь. Она дала тебе флейту… и ты убил ее ею, – медленно сказала я, и мой желудок скрутило от отвращения.
Губы Уганга растянулись в улыбке.
– Кажется, тебе интересно мое оружие.
– Я слышала, ты долго рубил им дерево. – Я говорила с нарочитой обидой, стараясь вызвать его на откровенность.
– Где ты могла это услышать?
– Легенды бродят по царствам, их до сих пор пересказывают в чайных, – солгала я. – Наверное, смертные так тебя жалеют.
– Они не посмеют! – Его лицо исказилось, а затем разгладилось, маска вернулась на место. – Знаешь ли ты, что смертные рассказывают о богине Луны? Как она украла эликсир, добытый благородным Хоу И, из эгоистичного желания стать богиней. Некоторые болтают, что она нарушила договор с ним, не стала делиться эликсиром, забрала все себе. Весь флакон дает бессмертие, но половина даровала бы им долгую жизнь, куда дольше отмеренного срока. Я и представить себе не мог, что под этой нежной внешностью может биться такое безжалостное сердце. Как я поддерживаю твой выбор отринуть любовь.
Его улыбка буквально сочилась злобой.
– Ты ничего не знаешь обо мне, ничего не знаешь о любви. – Голос моей матери был жестким и холодным. Я никогда раньше не видела ее такой, излучающей лед и снег, – настоящей богиней, перед которой преклоняли колени смертные.
– Любовь бесполезна, – усмехнулся Уганг, – мимолетна, непостоянна и переменчива, как ветер. В конце неминуемо ждет боль, будь то из-за безразличия, предательства или злобы. У тех, кто действительно силен, нет нужды в любви – слабости, которая погубила сегодня всех вас.
Его насмешка обожгла.
– А может, тебя никогда по-настоящему не любили? Может, ты сам никогда по-настоящему не любил другого?
Удар ниже пояса, я использовала его боль как оружие. Он рассмеялся, хотя совершенно безрадостно.
– Что такое любовь по сравнению с вечной жизнью?
– Поэтому ты служишь Небесному императору даже после того, как он так с тобой поступил? – Я до сих пор надеялась перетянуть его со стороны императора, заставить усомниться в своей преданности.
– Те из вас, кто рожден бессмертным, принимают смерть как должное. Вы не можете понять ужас неизбежного конца, будь то император или раб. Вот почему твою мать изгнали, а не казнили, но ты – ее коварная дочь – обманула Его Небесное Величество, заставив того пойти на невыгодную сделку. Тебе повезло, что ты не умерла в тот день, но на сей раз эту ошибку исправят.
– Но не ты лично. – Я отчаянно цеплялась за спокойствие.
О, он умело отражал мои атаки.
– Его Небесное Величество был очень щедр ко мне. Бессмертие – величайшая честь, которую может пожелать любой человек. Стоит чего угодно, любого оскорбления, любого предательства – не так ли, Чанъэ?
Его губы скривились в жестокой ухмылке. Меня охватило желание броситься на Уганга, если понадобится – напасть на него даже с голыми кулаками. Но лицо матери исказила ярость, и она врезала локтем Феймао в живот. Он отпустил ее, пошатнулся, хотя был опытным солдатом, которого невозможно так легко одолеть. Когда его глаза встретились с моими, я опустила голову в знак безмолвной благодарности.
Мы с Шусяо бросились к моей матери, но солдат загородил нам путь. Другая воительница замахнулась на маму копьем, порезав ей руку. Глубокая рана появилась на коже, из нее потекла малиновая кровь. Мой крик раздался одновременно с яростным окликом Уганга. Воительница опустила оружие и схватила маму за руку. Пока та боролась, из пореза вылилось еще больше крови и попало на узловатые корни лавра. Дерево испустило протяжный вздох, задумчивый и наполненный тоской, – если такое вообще возможно, – затем вздрогнуло, широко раскинув ветви, точно веер, и семена дождем посыпались на землю. Я судорожно вздохнула, глядя на них. Они сияли в траве как ледяные жемчужины – сотни, возможно, тысячи, – по-прежнему крепко цепляясь за ветки.
– Свяжите их, – рявкнул Уганг солдатам, и его глаза внезапно жадно загорелись.
Не успела я пошевелиться, как из ладоней стражи вырвались светящиеся кольца, поймав в ловушку мою мать, Шусяо и меня. Они обжигали кожу, впиваясь все глубже, пока я корчилась в муках. На запястьях образовались рубцы. Стараясь успокоиться, я направила поток энергии, чтобы разорвать оковы, но новые путы обвили мои руки и ноги.
Мать яростно вырывалась, сумела даже пнуть солдата в лицо. Он выругался, но не ослабил хватки. Я боролась с мерцающими путами, однако паника усложняла задачу. Искры вспыхнули в руках Уганга и полетели к моей матери. Ее конечности обмякли, глаза закатились, тело рухнуло на землю, а юбки растеклись словно вода. Меня охватил ужас. «Она жива! – кричал мой разум, пытаясь вывести меня из ступора. – Она дышит, ее аура сияет».
Уганг присел рядом с ней, сильнее сжал топор, затем поднял оружие над ней – и по моим венам пробежал страх, магия вспыхнула на коже, растворив связывавшие меня узы. Поднявшись, я бросилась к Угангу – как раз в тот момент, когда Пин’эр кинулась вперед, закрывая тело моей матери своим. Уганг выругался, метнув пылающую стрелу в голову служанки. Сила его удара отбросила ее к дереву, лепестки османтуса окутали ее точно саван.
– Нет!
Мой крик разорвал тишину. Я подбежала к Пин’эр, обняла ее. Тело несчастной дергалось, как у марионетки в неопытных руках кукловода. Теплая влага разлилась по моим ладоням, кровь струилась из раны у основания головы. Я тут же направила туда свою энергию, запечатав, насколько могла, хотя тонкая струйка все равно продолжала сочиться. Ее аура неуверенно дрожала.
Мать зашевелилась, заморгала и поднялась. Когда же повернулась к нам, кровь отхлынула от ее лица.
– Пин’эр! Что случилось?
Я не могла говорить, лишь подняла полный ненависти взгляд на Уганга. Он не выказывал никаких угрызений совести, лишь нетерпеливо махнул окружившим нас охранникам. Ярость вырвалась на свободу, ослабляя что-то глубоко внутри меня, я призвала свою магию – буря вырвалась из моих ладоней и обрушилась на ближайших солдат. Другие бросились вперед, но моя осторожность развеялась, а внутри пылала неугасимая ярость. Я выхватила свой лук, выпустив в Уганга молнию Небесного огня, но его щит вспыхнул между нами, и моя стрела разлетелась на сияющие осколки.
Злодей вытянул руку, и из нее хлынули полосы яркого света. Я низко пригнулась, огонь пронесся надо мной, потрескивая злобным жаром. Когда я снова выпрямилась, Уганг уже двигался ко мне, тень лавра падала на его лицо. Меня вдруг осенило.
– Беги, Шусяо! Возьми их с собой, – крикнула я ей, указав на лавр.
Она кивнула и повернулась к моей матери, склонившейся над Пин’эр. Шусяо оттащила ее, подхватила ветерком служанку, а я натянула тетиву лука, и между моими пальцами вспыхнул разряд Небесного огня. Уганга напрягся, его щит замерцал ярче, но вместо этого я выпустила молнию в лавр. Белый свет пронзил дерево, обернувшись вокруг его ствола, словно светящиеся цепи, обжигая бледную кору, шипя, плюясь дымом… но следы уже бледнели, золотой сок снова разливался по дереву.
Уганг широко улыбнулся, а я замерла в предвкушении. Он думал, что у него есть преимущество, якобы лишь ему известно о неуязвимости лавра. Уганг ошибся; я и не собиралась уничтожать дерево, просто бросилась за остальными. Тишину нарушил резкий щелчок: сработала ловушка. С лавра покатились волны полупрозрачного огня, заливая тех, кто находился внизу. Небесные солдаты завопили, отбрасывая мерцающие щиты, а Уганг помчался в безопасное место, как обычно спасая свою шкуру.
Воздух заколебался, пульсируя силой. Полосы пламени и льда пронеслись мимо, едва не задев меня. Тяжело дыша, я призвала свою энергию, чтобы сплести щит, но тут возник чей-то чужой. Мощная энергия была прохладной и знакомой, печально знакомой, хотя в глубине души я, несомненно, испытала облегчение.
Из-за деревьев вышел Вэньчжи, его черное одеяние развевалось, а глаза сверкали как штормовое море. Легкое движение запястья – и в нападавших устремились ледяные копья. Когда они попали в цель, позади меня раздались крики. С неба спустились облака, и солдаты побежали к ним – если они взлетят, то догонят нас. Споткнувшись и остановившись, я обратила свою энергию в яростный ветер, который пронесся вокруг воинов, остановив их. Рядом со мной текла магия Вэньчжи, вызывая метель с градом, зазубренные осколки подхватывал мой ураган, поражая преследовавших меня. Мы двигались так же слаженно, как прежде, когда вместе сражались в Небесной армии, я считала его достойным и доверяла ему свою жизнь.