Его сострадание стало последней каплей. Я затряслась, дыхание стало неровным, эмоции рвались наружу. Сильные руки обняли меня; я прижалась лбом к твердой груди. Мои пальцы двигались будто сами по себе – я вцепилась в одежду Вэньчжи, словно если отпущу, то упаду. Знакомые объятия дарили утешение… и оказались такими нужными в этот момент чистого отчаяния. В глубине души мне хотелось остаться в них, не возвращаться обратно в реальность, пусть гордость и требовала отстраниться. Я презирала себя за слабость, но чувствовала, что Вэньчжи разделяет мою боль, и потому не двигалась, пока напряжение не отпустило, тело не обмякло, как виноградная лоза, а остатки сил не испарились. Хриплое дыхание еще какое-то время срывалось с губ, горькие слезы лились из глаз, но наконец усталость обрушилась на меня и утянула в благословенное забытье.
Что-то теплое коснулось кожи. Разум вынырнул из кокона сна, но я не хотела открывать глаза. Боль уже вернулась, острая и неумолимая, окрашивая собой каждый вдох. Вдруг лицо овеял свежий ветерок, пробудив внутри то, чего не омрачали скорбь и сожаления: обрывки хороших воспоминаний, как я впервые увидела Восточное море, насколько оно меня поразило, – и проблеск надежды.
В глаза ударил дневной свет. Я заморгала и наконец заметила мать, безразлично смотрящую вперед, и Шусяо, сидящую рядом с ней. Тут же захотелось оглядеться, убедиться, что нас никто не преследует. Когда я вспомнила, как расклеилась прошлой ночью, меня охватил стыд. Как смела я рыдать на руках Вэньчжи, в объятиях моего врага? Словно предала себя и Ливея. Вот только Вэньчжи не был моим врагом. Во всяком случае теперь.
– Где он?
– Твой друг сказал, что ему нужно домой, но он вернется, чтобы найти нас, – ответила мать.
– Похоже, вы с Вэньчжи неплохо общаетесь. Лучше, чем я ожидала, учитывая, что он сделал, – с любопытством заметила Шусяо.
Глаза матери сузились, она выпрямилась.
– Это он тебя предал? Он демон, которого ты так ненавидишь?
Несколько дней назад я сразу бы согласилась. И все же поддержка Вэньчжи, то, как он без колебаний пришел нам на помощь… задели меня глубже, чем того хотелось. Нет, его поступок не исправил отношений между нами – ничто и никогда не исправит, – но при мысли о нем в моем сердце больше не было одной только горечи.
– Он предал меня. Я презирала его, даже более того. Но он помог нам, больше, чем вы думаете.
– Ты простила его? – осторожно спросила Шусяо.
– Нет, – отрезала я. – И никогда не буду доверять ему. Но я больше не ненавижу его.
– Тому, кто обманул тебя таким образом, нельзя доверять. – Мать помолчала, покачав головой. – Однако некоторые рассказы обо мне немногим лучше. Все так, как сказал Уганг: многие считают, что я желала заполучить эликсир себе, что я украла его, мечтая стать бессмертной. Это ли не жестокое предательство? Разве я не выгляжу себялюбивой трусихой, и неважно, какие у меня были причины?
Я никогда не слышала, чтобы она говорила с такой горечью, к старой боли добавилась новая. Возможно, смерть Пин’эр разорвала ее сердце на части и вся скорбь выплеснулась наружу.
Я взяла ее за руку.
– Ты выпила эликсир, чтобы спасти нас.
– Это знаем только мы. – Ее улыбка была грустной и натянутой. – История та же, но картина сильно отличается. Твой отец, должно быть, ненавидел меня, и смертные тоже меня презирают.
– Нет, не презирают, – заверила я ее. – Они понимают твою боль, как и я.
– Вот что важно. – Она крепко сжала мою руку. – Чтобы те, кого мы любим, понимали, что мы сделали и почему.
Маму утешила бы новость, что отец понял и простил ее, но я промолчала. Невольно вспомнились причины обмана Вэньчжи: злобный брат, настоящее чудовище, борьба за власть, в которой выживают только сильнейшие. И все же ситуации разные: мамой двигало отчаяние, им – расчет и предательство. Вэньчжи просил о шансе начать сначала, но это было невозможно. Того, что было между нами, никогда не вернуть. Оно исчезло так же безвозвратно, как ароматическая палочка, сгоревшая дотла.
На горизонте колыхались белые пески, точно развевающиеся на ветру отрезы светлого атласа. Бирюзовый океан отражал небо, его воды расчерчивали полосы перламутровой пены. В дальнем конце берега качались кокосовые пальмы, увешанные золотыми шарами фруктов. Но, в отличие от пляжа Восточного моря, где кипела жизнь, это место было совершенно пустынным.
– Где находится город? – спросила мать, когда наше облако опустилось.
– Я слышала, что он лежит внизу, на самом морском дне, – сказала нам Шусяо.
Я посмотрела на изменчивую воду.
– Кто-нибудь умеет плавать?
Шусяо покачала головой. Небожители не привыкли к воде; их озера и пруды, наполненные лотосами, украшенные водопадами и фонтанами, были просто для красоты. К чему плавать, когда можно летать?
– Я пойду. Мой отец был рыбаком. Я научилась плавать вскоре после того, как сделала первые шаги, – заявила мама.
Ее отец, мой дед. Она впервые упомянула о нем. Мать так редко говорила о своей смертной семье, той, которую оставила позади.
– Будь осторожна, мама.
Мне становилось не по себе при виде волн, то обманчиво мягких, то яростных и бурных.
Без колебаний мать зашла в воду по бедра. Нырнув, она плавными, уверенными движениями двинулась сквозь волны. Я прикрыла глаза от солнца, глядя ей вслед, пока мама не превратилась в точку вдалеке. Вдруг ее высоко подняла набежавшая волна, и мать внезапно исчезла из виду. Ужас пронзил меня. Мы с Шусяо погнали наше облако вперед, туда, где она исчезла. Мои нервы были на пределе; я и так уже чересчур много потеряла.
Волны бурлили под нами, их вершины сверкали золотом. Непрозрачные воды хорошо прятали свои секреты; не было видно ни следа моей матери или легендарного города Южного моря. Мое сердце бешено колотилось, я призвала магию, превратив воздух в полупрозрачное копье, и пронзила им воду. Рука взметнулась на поверхность, мать вынырнула, барахтаясь в образовавшемся вихре. По моей команде ветер рассеялся и волны успокоились. Я схватила маму за руку, затащила на облако и похлопала по спине. Она закашлялась, выплевывая капли воды.
– Синъинь, что ты творишь?
– Ты пропала. Я думала, случилась беда.
– Я сама в состоянии позаботиться о себе.
Она вытерла лицо мокрым рукавом, затем отжала волосы, скрутив их в простой узел. Ее лицо было осунувшимся и бледным, но все же мама выглядела моложе, как будто морская вода смыла тщательно выстроенный образ безупречной богини. Я мельком увидела ту девушку, которой она некогда была, отголоски ее беззаботной юности в тихой приморской деревне. Моя мать вознеслась на небеса, став богиней, и отказалась от родителей, мужа, своего будущего. И вот теперь она потеряла свою верную спутницу, ту, кто делил с ней долгие годы одиночества и отчаяния. Кто-то скажет, что это небольшая цена за бессмертие, но для нас горе было неутолимым.
Легкий ветерок сорвался с моих пальцев, высушивая ее одежду и волосы.
– Что ты нашла, мама?
– Чем холоднее, тем глубже. Течение стало сильнее, как будто меня отталкивало.
– Синъинь, сюда, – настойчиво позвала Шусяо, указывая на что-то внизу.
Я проследила за ее взглядом – что это, игра света? Вода здесь словно блестела ярче, а пена переливалась словно радуга. Я пустила поток энергии по волнам, мерцающим так, будто луч солнечного света пронзил их глубины. Перед нами появилась вязь букв:
Если принес ты слезу заветную,
Смело входи в глубину беспросветную.
– И что это значит? – недоуменно переспросила Шусяо, глядя на неспокойные воды. – Что еще за слеза такая особенная?
– Пин’эр сказала мне, что слезы ее народа могут превращаться в жемчужины. – Я коснулась ее прощального подарка, который теперь носила на шее. Значит, это еще и ключ.
– Я так по ней скучаю, – хрипло призналась мама.
Я расстегнула золотую цепочку и обмотала ее вокруг пальцев:
– Давайте вернем ее домой.
Когда я опустила жемчужину в море, раздался свист, потоки пузырьков закружились по спирали, сплетаясь и образуя узкий коридор в воде. Свет вспыхнул из темных глубин, поднимаясь вверх, чтобы озарить путь. Я обернула тело Пин’эр кольцами воздуха, привязав ее к себе. Взявшись за руки, мы все вместе прыгнули в проход. Я приготовилась к стремительному спуску, но мы плавно скользили по туннелю, словно перья.
Наконец мои ноги утонули в желтовато-коричневом песке, обувь пропиталась влагой. Воздух здесь был тяжелым, густым от морской соли. Мы стояли в круге, достаточно широком, чтобы можно было лежать на нем, а по сторонам высились стены воды. Она шумела громко, но успокаивающе, напомнив водопад во дворе Вечного спокойствия. Где сейчас Ливей? Как же я надеялась, что он в порядке и в безопасности. Хотелось верить, что принц никогда не узнает о том, как я плакала в объятиях Вэньчжи. Вроде бы просто мелочь, но она причинит боль Ливею. Тогда я отчаянно нуждалась в утешении, ослабла от горя. Я не сделала ничего дурного, и все же… мне было стыдно.
С другой стороны круга появился силуэт, вода расступилась, словно завеса, пропуская к нам стража. Он был абсолютно сухим, до последней пряди распущенных волос. Черные глаза были обведены бледно-голубым и ярко выделялись на фоне пожелтевшей кожи. В руке страж держал копье, мерцающий полупрозрачный плащ ниспадал на его доспехи из бирюзовой чешуи с золотой каймой. На большом пальце блестело жемчужное кольцо в толстой серебряной оправе.
Страж вскинул голову.
– Чья была жемчужина?
Я молча подняла руку.
– Ты не из нас, – обвиняющим тоном произнес он и наклонил в мою сторону копье. – Где ты ее взяла?
– Получила в подарок.
Заметив тело Пин’эр, страж замер. Минуту он разглядывал нас и наконец мотнул головой:
– Идемте. Императрица Суйхэ захочет вас увидеть.
Глава 13
Мы следовали за стражем по проходу, который уходил в чернильные глубины, воды сходились позади нас, как будто запирая, – от этой мысли меня пробрал холодок. Мерцающие жидкие стены напомнили мне хрустальные стекла во дворце Дивных кораллов, только здесь моя кожа была влажной от брызг и сердце екало каждый раз, когда плавник или щупальце задевали поверхность. Я разглядывала стража, гадая, каким образом вода стекает с него, а не пропитывает одежду. Плащ ярко сиял от магии. Точно. Пряжа дракона, легендарная ткань Морских бессмертных, которая защищает своих владельцев от влаги.