Дракон стискивает плотнее зубы, опускает голову так, что чёрные пряди падают на лицо. Упирается горящим лбом в моё плечо. Шейн словно борется с чем-то внутри себя, а я ничем не могу ему помочь.
Я отстраняюсь от его рук, встаю лицом к Шейну. Вздохнув, завожу ладони ему за спину, скольжу по коже к основанию крыльев, сцепляю пальцы в замок, тяну на себя и вверх, что есть сил.
“Может, получится увести его отсюда?”
— Ну же, пойдём! Шейн… Надо всего лишь уйти выше. Пожалуйста, идём! — мне хочется плакать, потому что ничего не выходит. Даже гору было бы сдвинуть проще. Снаружи доносится пробирающий душу скрежет, словно по крыльям с размаху проехались чем-то острым. Визг монстра раздаётся прямо над нами.
“Что, если сейчас это чудище раздирает крылья дракона в кровь? Что, если они уже изранены?!”
Я тяжело дышу, кажется, что сердце выскочит наружу. Зажмурившись, крепче обнимаю застывшего Шейна, а потом прижимаюсь губами к его виску, к солёной коже. Чувствую, как бешено под моими губами бьётся пульс.
— Прошу тебя, очнись, — шепчу, на глаза наворачиваются слёзы, в груди жжёт. А мои губы уже на мужской скуле. Живительные поцелуи ведь бывают? Или только в сказках? Боже, да мне и ста поцелуев не будет жалко, лишь бы этот упрямый дракон пришёл в себя.
В отчаянном порыве обхватываю его бледное лицо. Даже сейчас, всё в чёрных разводах, оно невозможно красивое.
Я перевожу взгляд на чётко очерченные губы, а потом… потом прижимаюсь к ним в отчаянном поцелуе.
Губы Шейна холодные... и этот холод идёт изнутри стального, волнами расходится от чернильной паутины, что оплела бледное лицо. Я вдруг ощущаю нечто… злое, колючее, оно касается моих губ через ледяные губы Шейна.
Прижимаюсь сильнее, пытаясь ухватиться за странное ощущение. Колючее нечто шевелится и медленной змеёй начинает переползать, переливаться из дракона в меня, обдавая душу космическим холодом…
А потом губы Шейна вздрагивают под моими. Получилось?
— Шейн! — я обрадованно отстраняюсь, но дракон вдруг заключает меня в клетку рук, отчаянно притягивает и целует сам. Удивлённый вздох скользит между нами. Сплетается с рваным дыханием.
А между тем в солнечном сплетении наливается ледяной шар. Он заполняет грудную клетку, давит на сердце, захватывает лёгкие, и вот уже не хватает воздуха, а волна страха поднимается к горлу.
Пространство вокруг вдруг начинает заливать белое сияние, такое яркое, что слепит. Этот свет исходит от меня. Тело наливается тяжестью, а руки падают безвольными плетьми, ноги подгибаются, словно кто-то ударил под коленки.
— Больно... — шепчу.
Дракон резко отстраняется. Он тяжело дышит, словно пробежал спринт, а его лицо вновь чистое, хотя шея всё ещё захвачена болезнью. У меня мысли путаются, в голове туман, в груди жжёт холодом, и этот свет… Что вообще происходит? Шейну стало лучше? И почему мне так плохо?
Пока я пытаюсь разобраться, дракон берёт меня на руки и поднимается в полный рост. Снаружи раздаётся яростный визг, но крылья надёжно защищают нас от обезумевшей злобной твари.
Шейн тяжело идёт вверх по каменному утёсу. У меня кружится голова, в висках стучит.
— Я странно себя чувствую, — бормочу, цепляясь за его плечи. — Словно пьяная… и сил нет.
— Да, ты прилично хлебнула, — непонятно отвечает дракон. Голос у него глухой, надсадный, словно он кричал три часа кряду.
— Хлебнула? Чего именно? — я смотрю на его губы.
— Моей магии. В груди давит?
— Да…
— Это искра. Она переполнена энергией… С непривычки тяжело. Но могло быть и хуже.
— Это из-за поцелуя?
Стальной кивает.
“Проснулся от поцелуя, как принцесса”, — думаю я и почему-то хочется хихикать. Я и правда, как пьяная. Стыд запоздало трогает щёки жаром, но я рада… рада что, Шейн пришёл в себя.
Да уж, таких поцелуев в моей жизни ещё не было. Сердце едва не встало, ноги подогнулись, пусть и не из-за преизбытка романтики… Может, стальной не распустил гарем, а он у него вымер? У Шейна всё с риском для здоровья, даже поцелуи!
Вот только Шейну не до смеха, он недовольно смотрит и хмурится, тяжело переставляет ноги. Мы уходим всё выше.
— Я так испугалась, — шепчу. — Не знала, как тебя по-другому привести в чувство. Ты ни на что не реагировал.
— Мне нужно было время, чтобы справиться.
— С болью?
Шейн отвечает с заминкой:
— Да.
От этого ответа у меня в сердце словно проворачивается нож.
— Я боялась, что этот монстр снаружи… что он изранит крылья.
— Драконья чешуя крепкая. Зря волновалась. А теперь отдохни, хватит болтать, — хмуро говорит дракон. От меня до сих пор исходит свет, но в тёмных глазах он не отражается.
— А поцелуй… — шепчу. — Ты слил через него часть негативной энергии?
— Верно, — рычит Шейн, — не представляю, как тебе в голову пришло полезть целоваться в такой ситуации. Знаешь, ты совершенно без тормозов. Совершенно. Вообще не думаешь, что творишь.
— Почему ты злишься? Я же хотела как лучше!
— Всё! Спи!
Я хочу возразить, но ошейник вдруг нагревается, а взор застилает темнота. В голове словно принудительно выключают свет, и задёргивают шторы. Прежде чем успеваю возмутиться, сознание проваливается в сон.
Мне снится кошмар… Снится, словно мы всё ещё стоим посреди скал, укрытые драконьими крыльями, вот только Шейн не приходит в себя, чтобы я не делала. Чернота ползёт по его лицу словно тень смерти и вскоре на коже не остаётся ни единого светлого участка. И тогда стальной падает на колени, а из тёмных глаз льётся наружу алая боль. Она заливает его колени, мои руки.
Сверху визжит гигантская сороконожка. Когда я поднимаю взгляд, то вижу, как она прорывает зубами перепончатые крылья, тянет к нам жуткие лапы. А я кричу от ужаса, кричу так, что закладывает уши…
И просыпаюсь.
Вокруг темно, но у меня получается понять, что я в пещере. Лежу на свалявшемся сене, прикрытым остатками плаща. Ко мне подходит Шейн, вглядывается в меня.
— Алиса, ты как? — в его голосе звучит беспокойство. Неужели я кричала?
— Кошмар приснился… — Я щурюсь, чтобы рассмотреть дракона в темноте.
Он голый по пояс. Крылья сложены за спиной, болезнь остановилась на шее, лицо светлое. Слава богам! А раз мы в пещере, значит ушли от той твари… и тут же вспоминаю почему уснула. Шейн насильно меня усыпил!
— Ты обещал, что не будешь управлять мной через ошейник! — обвиняюще выпаливаю я.
— Мы теперь на “ты”? — поднимает брови Шейн. Он не выглядит виноватым, я невольно обвожу взглядом его тело. Идеальные кубики пресса, мышцы словно вылепленные скульптором и жуткая язва на груди. Во все стороны от неё расходятся чёрные языки, обхватывают Шейна как злобная медуза.
— Раз уж ты не соблюдаешь правила, то и я не буду, — бормочу.
— Значит, мы теперь без правил? — остро ухмыляется Шейн. — Как скажешь.
У меня подскакивает пульс. Я понимаю, что глупость сморозила, и она мне ещё аукнется, но отступать не собираюсь. Гордо вздёргиваю подбородок.
— Далеко ещё до башни? — спрашиваю.
— Завтра к середине дня дойдём. А сейчас уже поздний вечер. Скоро окончательно стемнеет и будет совсем ничего не видать.
Шейн отворачивается, отходит на два шага. Я с беспокойством оглядываю его крылья. Они уходят вверх костяными наростами, отливают сталью. Вроде, они и правда в порядке...
— Как искра? — вдруг спрашивает Шейн. — Давит? Слабость есть?
Прислушиваюсь к себе.
— Нет, — говорю. — Всё нормально. Даже спать совсем не хочется.
Я и правда чувствую себя преотлично, словно хлебнула энергетика или сходила в дорогущий спа. Даже подвёрнутая нога совершенно не болит, словно она давно уже здорова.
Холод под рёбрами сменился на мягкое тепло. Это и есть искра? Мне вспоминается, как Шейн говорил однажды, что другие драконы и люди могут “переваривать магию”, меняя её направленность и цвет. Значит ли это, что получив от дракона его ледяную, заряженную негативом энергию, я поменяла её на другую? Это и есть тот метод, который позже хотел использовать Шейн? Может, он вовсе не так опасен, как думалось? И могу ли я пользоваться магией, раз у меня столько энергии?
Последний вопрос я задаю вслух.
— На мёртвых землях магию лучше не использовать, — отвечает Шейн. — Потеряешь контроль над силой и сама себя поранишь.
— Всё-таки не понимаю, — говорю. — Искра это же и есть магия? Или нет?
— Не совсем, — вздыхает Шейн. — Искра — это как живой магиобат. Твоя личная батарейка, от её размера зависит, как много энергии возможно пропустить через себя. Саму энергию ты берёшь из пространства, или из переносных источников. А драконы — это всё равно как бесконечные генераторы магии, понятно?
— Нда… — бормочу, хотя понятно мне далеко не всё. — А что с тем монстром?
— Отстал. Теперь пойдём через скалы, так будет безопаснее.
Шейн отходит в другую часть пещеры, что-то берёт с земли, а потом возвращается и протягивает мне флягу и несколько странных овощей, похожих на томаты, только с более грубой кожей.
— Ягодный корень, — говорит он. — Не деликатес, но съедобно. Всё, что получилось найти.
— Ох, спасибо! — Я принимаю еду с благодарностью. Голод настолько сильный, что мой живот почти прилип к позвоночнику.
На вкус корень оказывается как печёная тыква. Вполне даже вкусно, а вот Шейн ест и кривится. Он сидит у противоположной стены, облокотившись на камень спиной и крыльями. Видимо, ему их не убрать, из-за плохого контроля магии, хорошо хоть пещера с высоким сводом.
Расправившись с едой, я слежу за драконом из-под ресниц. Какой же он всё-таки упрямый, самодовольный, замкнутый, с самомнением выше гор. И всё-таки взгляда от него не отвести, а под сердцем ворочается незнакомое щемящее чувство. От него хочется жмуриться и прикладывать руки к горящим щекам. Странно… может это из-за магии внутри? Или потому что стальной меня полдня на руках таскал? Или… из-за поцелуя?