— Не обратила внимания. В деревне дело обычное, в калитку стучат…
— А, может, вы отлучались? Где-то в одиннадцатом?
— Я — нет. Федор к знакомому уходил за сигаретами, кончились. А я сына ждала.
— Он мне об этом не говорил.
Она засмеялась.
— А он вообще очень хитроумный, — задумалась с улыбкой на лице. — И чего суетился? Работ ваших, конечно, жалко Вот я к Голицыным почту приношу и любуюсь: какая красота. Так не вернешь! Главное: живы-здоровы, новых понаделаете. Женитесь на соседской барышне, все слава Богу будет.
— Федор Платонович вам про Надю рассказывал?
— От него дождешься. Ну, у меня глаза есть.
— Вы нас с ней видели?
— А то. Как вы по саду гуляли рука об руку, и вы так глядели на нее…
— Старый я дурак.
— Не смейте! Вы — настоящий мужчина, и она так счастлива была… оба вы, что даже меня не сразу заметили.
— Ольга, скажите…
— А ведь мы с вами на «ты» были! — она опять улыбнулась.
— С ходу так странно, не помню… Да, Голицыны разве в деревне газеты выписывают?
— Нет, брат ей часто пишет. Есть же такие счастливые девушки — любят их, обожают, такую красоту для них творят.
Ольга окинула выразительным взглядом деву с юношей по тенистым дубом (мы с ней на крылечке стояли) и пошла дальше по домам. А я остался истуканом стоять и все смотрел на пушкинскую пару. И чем дольше я смотрел, тем больше хотелось мне последовать примеру маньяка и разбить влюбленных вдребезги.
Я глянул на газету в руках. «Обретение храма Всех Скорбящих Радости в селе Марьино». На снимке была церковка с узкой колокольней и семью куполами. Ждут помощи, деньги переводить на счет… Что значит «Всех Скорбящих Радости»? Я, к примеру, скорблю — в чем же найти радость?.. Смиренное словосочетание это проявило на миг какой-то глубочайший, но смутный смысл. Я сходил на почту и перевел пятьдесят тысяч.
Потом залег в мастерской на кушетку, поставив «Гибель богов» (огарки в прошлый раз догорели, но душок остался). Господи, как же я ненавидел Вагнера — с такой же яростью, наверное, как раньше любил! Зато вспомнил лицо — свое собственное, искаженное ужасом, словно в зеркале. В н е р а с к о л о т о м з е р к а л е… ну, конечно, вандал крушил все вокруг после моей мнимой смерти. И стук — в том же месте в странное сопрано Брунгильды ворвался еле слышный, но тем более знаменательный деревянный звук — раз, два, три. Я было рванулся с кушетки, как тогда, должно быть… однако смирился — до такой степени, что, дослушав проклятую оперу до конца, включил по новой… Нет — вспомню, нет — освобожусь!
Почти в том же месте возник тот же стук, но реальный, материалистический… Я бросился к окну — напротив через улицу чекист, зорок и суров. Белая машина у калитки, еще одна (значит, доктор свою отремонтировал)… ага, друзья стучат, а в соседском саду брат с сестрой наблюдают. Все подозреваемые в сборе.
В нежно-розовых отсветах, как в таинственной пещере-раковине, поблескивали корешки бессмертных книг (доведется ли мне все их прочесть?), восседали трое поросят и следователь. С цветной фотографии на столешнице улыбались две амазонки с режиссером.
— Следствие у нас неофициальное, — говорил Котов не спеша, — без протокола, но лично меня касающееся. Вы вольны не отвечать на вопросы, однако последствия вашего уклонения могут быть чреваты. В настоящий момент у нас имеются — не мною, к сожалению, обнаруженные, а пострадавшим — вещественные доказательства. К примеру, одежда предполагаемой убитой Веры Вертоградской, — он достал из потрепанного портфеля серебристый убогий узелок и развязал.
Я спросил:
— Федор Платонович, замытые следы крови не обнаружены?
— Нет. Кто может опознать вещи?
— Я уже опознал, — ответил Семен после паузы сдержанно. — Они принадлежали ей.
— Когда вы их видели на ней в последний раз?
— 3 июня.
— При каких обстоятельствах?
— Она неожиданно приехала к Максу во время моего визита.
— Почему вы решили: неожиданно?
— Он сказал, что не любит, когда являются без звонка: могут помешать работе. Она засмеялась: «Ты же не работаешь».
— Почему Вертоградская уехала с вами, а не осталась?
— Я тоже удивился. Но как теперь понимаю, она приезжала за изумрудным кулоном, который Макс еще не починил?
— Вертоградская позвонила в дверь?
— Да. Макс спускался открыть.
— Наверное, можно считать установленным, — обратился ко мне следователь, — что вы Вертоградской ключ не давали, избегая неожиданных визитов. — И — вновь устремив цепкий взор на ювелира: — Вертоградская была вашей любовницей?
— Это неточная формулировка.
— У вас была с ней физическая близость?
— Один раз.
— Товарищ Золотцев, кого вы видели 9 мая на лестнице, ведущей в мастерскую?
— Жену Семена Нелю.
— В мастерскую она не заходила? К вам, Колпаков, вопрос.
— Нет.
— Ее что-то взволновало?
— Взволновало.
— Это выяснилось по дороге в Москву?
— Да.
— Золотцев, вы ведь остались ночевать здесь?
— Да, я крепко выпил.
— Вертоградская тоже ночевала у Любезнова?
— Да.
— И когда вы отбыли в Москву?
— Утром 10-го.
— На своей машине?
— Да.
— Логично предположить, что вы прихватили кого-то из оставшихся гостей.
— Макс попросил подвезти Веру.
— К ней на квартиру?
— Не знаю, где она жила. Когда мы проезжали через Чертаново, она вышла.
— Иван Петрович! — воззвал я. — Вы ж говорили, что едва с ней знакомы.
— Так и есть. Ближе не познакомились.
— Максим Николаевич, допрос веду я. Товарищ Колпаков, 3 июня вы видели изумрудный кулон?
— Видел.
— Расскажите.
— Макс сказал, что застежку так и не починил. Я предложил взглянуть, ну, я специалист. Он принес кулон…
— Откуда?
— Снизу… я за ним не подсматривал.
— Вы в это время оставались наедине с Вертоградской?
— Какие-то секунды.
— Вы предложили Вертоградской уехать с вами в Москву?
— Нет.
— Почему же она ушла с вами?
— Я засобирался ехать, она осталась. И вдруг догнала меня в саду и попросила подвезти до станции: в Каширу еду на съемки, боюсь опоздать на последнюю перед перерывом электричку.
— Вам было известно, что роль в фильме «Императрица» дали не ей, а ее подруге?
— Ничего о ее киношной деятельности я не знал и не интересовался.
— О чем вы с ней беседовали по дороге на станцию?
— Вроде… да, о драгоценности.
— О золотом браслете-змейке, который вы обещали ей в подарок?
Ювелир вспыхнул, как розовый куст, и отчеканил:
— О кулоне.
— То есть?
— Что почем. Она сопоставляла мою оценку с чьей-то там еще. Я посадил ее на электричку в 12.50 и больше никогда не видел.
— Но вы видели, как она уехала?
— Да, она помахала мне рукой из тамбура. И дверцы захлопнулись.
— У меня создалось впечатление, Семен Семенович, что вы относитесь к Вертоградской негативно. На что у вас были причины: трагическая смерть жены из-за алчности любовницы.
— Какая любовница? Я сразу отделался…
— Отделались? Очень хорошо. Однако вы не только подвезли ее до станции, но и проявили сердечную заботу. У нее были тяжелые вещи?
— Только вот эта сумочка. Никакой «сердечности» я не проявил, действовал по привычке.
— По привычке?
— Ну, по-джентльменски.
— А я утверждаю, что она уехала с вами в Москву.
— Нет!
— Это первый вариант. Теперь второй. Иван Петрович, — вдруг круто развернулся Котов, — вы в это время наслаждались рыбалкой на Оке?
— Не особенно. С каждым голом клюет все хуже.
— Вы давно туда ездите?
— Давно. Лет десять.
— Всегда на машине?
— Раньше, до машины, на электричке.
— На каком примерно расстоянии от вашего кемпинга располагалась киноэкспедиция?
— Понятия не имею.
— Даю справку: в двух километрах.
— Спасибо.
— Не за что.
— Во сколько 10 июня вы уехали в Москву?
— Примерно в пять вечера.
— И в девять вам позвонил с кладбища Колпаков, предложив сыграть в покер?
— Да.
— Вы настаиваете на своих показаниях?
Иван Петрович пожал плечами и обронил холодновато:
— Настаиваю.
Раздался входной звонок, дверь распахнулась на секунду, разорвав розовый полумрак. Все вздрогнули, шевельнулись, страшное напряжение вдруг как-то обнажилось.
26
Вошла Надежда, пробормотав «можно?», и села на резной круглой скамеечке у входа, напротив меня, Федор Платонович слегка поморщился, но стерпел. Зачем, что ей нужно?.. Как вдруг я поймал настойчивый взгляд голубых глаз — и сразу полегчало на душе.
— Что это? — воскликнула Надя, взглянув на стол, где лежали «вещественные доказательства».
— Гражданка Голицына… то бишь госпожа, — следователь улыбнулся мельком, иронически. — Пришли вы кстати, но не мешать!
— Извините. Это вещи убитой?
— Вы их на ней видели?
— Нет, я… Они тут так ужасно лежат, так жалко. Ее нашли?
— Кабы нашли, мы бы в другом месте беседовали. Итак, эмоции в сторону. Семен Семенович, Любезнов делал посмертную маску вашей жены?
— Делал, — в глазах ювелира зажегся красноватый огонек.
— И когда отдал?
— Как сделал, так и…
— Значит, она все это время находилась у вас?
— Не все время. Макс брал у меня маску, когда лепил надгробье. Макс, ты вспомнил?
— Нет. Я хотел запечатлеть черты Нели в лице Ангела смерти?
— Сначала хотел, потом раздумал. Ты был в творческом поиске, вдохновлялся, так сказать. Но 3 июня, когда Авадона был готов, я маску у тебя забрал.
— Вы забрали маску при Вертоградской? — вмешался следователь. — Она ее видела?
— Она ее видела.
— А теперь и мы поглядим, — Федор Платонович достал из портфеля маску и положил на столешницу рядом с серебристыми штучками. Мертвая личина со слепыми глазами.
— Что это?! — вскрикнул Семен. — Откуда вы?!..
— Максим Николаевич извлек ее из гроба, который прислали ему в подарок.