— Коленька, сынок, возвращайся домой. Я тебя прошу.
Действительно, надо было что-то делать, но возвращаться именно теперь не хотелось. Потому что представился язвительный Олежек: «Что, решил вернуться и просить защиты у мамочки?» Он должен был сам во всем разобраться.
— Ну что ты там молчишь, Коля?
— Я сейчас не могу. Но как только смогу, сразу вернусь. Со мной все в порядке. Все в порядке! Пока, мам.
— Коля…
— Пока!
Он положил трубку и нервно заходил по гостиной, погруженной во тьму.
Из-за чего, из-за чего весь сыр-бор? Ну, положим, передача по телевидению не про него, да и у Олежека есть причина жаждать встречи с ним. Но отчего так тревожно, так гнусно на душе? И вообще, правильно ли он, Колька, сделал, вмешавшись в отношения матери с Олежеком? Ведь любит же он Веру (кажется). Почему мать не может? Какой черт вселился в него, преподнося все в черном свете?
Все последние дни он только об этом и думал. Тишина вдруг многократно усилила мысли, словно голос в пустом спортзале. Тишина и безделье вынудили задуматься о вещах, которые он раньше игнорировал или о них подумать было некогда. В голову полезла философская чушь про звезды и смысл жизни. Вдруг поперли стихи, которые могли бы сложиться в поэму, но оборвались на четвертой строке:
Подумать в жизни я не мог,
Что полюблю тебя я,
Прочти, любимая, меж строк:
Как без тебя страдаю!
Капризная рифма ускользала, заставляя мучиться и хвататься за какую-нибудь книгу.
Постепенно им овладевало тоскливо-меланхоличное настроение с глобально-умозрительным состоянием ума, когда хочется думать обо всем и ни о чем конкретно.
Иногда он спускался на землю и размышлял о людях, которые ему были дороги. Захотелось оправдать все чужие несправедливости только потому, что Вера проявила такое участие к нему.
Ветер на улице усиливался.
Тоска не уходила.
Отвратительно в такой момент находиться в огромном и темном доме одному. Совсем одному. Ни звука. Да бледные лунные пятна на полу и на стенах вносят какую-то кладбищенскую нотку в и без того нерадужное настроение.
Коля почувствовал себя на другом конце вселенной, где нет уже ничего — ни людей, ни городов, ни машин.
Сразу куда-то ушло раздражение и подспудное высокомерие, с которыми он относился к толпам народа, штурмующим общественный транспорт и наступающим на новые ботинки. Строчка из песенки группы «Авария» — «соседи, вешайтесь, подонки!» — не казалась уже на 100 % верной и на 200 % забавной. Ему вдруг остро захотелось оказаться в битком набитом автобусе и уступить насиженное место какой-нибудь усталой тетке. И простое пожатие руки соседу Антону, жившему этажом выше, с которым Колька без устали собачился, не казалось таким уж невозможным.
Захотелось к людям. Оказалось, мизантропия легко лечится одиночеством.
Колька остановился у окна, привлеченный отблесками света, источник которого был где-то за забором, окружавшим участок. В одной из дач кто-то жил! Там люди!
Не раздумывая ни секунды, Ник мгновенно нашел куртку и выскочил из дома. Перелез через забор рядом с упавшей сосной и действительно обнаружил аккуратненький дачный домик, освещенный изнутри. На всякий случай заглянул в окошко. За столом сидели дети и с аппетитом что-то ели. Взрослых видно не было.
— Вы тут одни? — спросил Ник.
— Одни, разве не видно? — ответил Витек. — А тебе что?
Нагловато ответил, но чего не стерпишь в гостях?
— Так. Странно просто, — пожал плечами Ник.
— Странно у мухи в жопке. А у нас родители разводятся. Мама от папани нас тут спрятала. Он хотел, чтобы мы с ним поехали в Америку. А чего мы в той Америке забыли? Нас и тут неплохо кормят. Правда, Катька?
— Да, чего мы там не видели? — засмеялась она, выронив маринованный огурец под стол.
Колька усмехнулся.
Вот ведь врет парень. И не задумался даже!
— А я бы на вашем месте поехал, — заметил Ник с явной провокацией. — Чем плохо? Везде баксы. Да и вообще жизнь другая. Клевая. Не то что у нас.
— Фигня у них там, а не жизнь.
— Совсем фигня! — веселилась вовсю Катька.
— Вы-то откуда знаете? — снисходительно спросил Ник.
— Знаем. Полно педиков, толстых и черных. Всяких уродов тоже хватает.
— Ты что, в самом деле там был? — уже с интересом взглянул на него Ник.
— А что такое? Бывал. С папаней. Он там этим… бригадиром на стройке работает. Получает дофига. В отпуск на Гавайи. У него там дом с двумя этажами, как твой почти. Медицинская страховка, две машины…
— О! А ты говоришь фигня!
— Фигня. Дурные они. На законе помешанные. Посрать не сядут без адвоката. То нельзя, это нельзя. А фараоны там знаешь какие? Попробуй скажи ему что-нибудь, как нашему. Мордой к стене и «браслеты» на руки сразу. Потом такой штраф всобачат, офигеешь!
Ник слушал этого странноватого задиристого парня, который превратился вдруг из молчуна в неудержимого трепача. Но слушать его было интересно. Настолько интересно, что Ник даже про еду забыл. Витек рассказал о том, как нью-йоркские бомжи спят, едят и облегчаются прямо в подземке. Как на сотню простых машин на стритах и авеню приходится двести желтых такси. Как бесконечно воют полицейские сирены. Как в Центральном парке собачники, выгуливая своих питомцев, ходят с лопаточкой и пакетиком, собирая какашки. Как негры торгуют поддельными часами у витрин шикарных магазинов «Картье» и «Буре». Как дети из «черных» районов играют в баскетбол на пустующей замасленной автостоянке. Какие есть удивительные многоярусные мосты между Манхэттеном и Городом, откуда обожают спрыгивать самоубийцы. Как кричат китайцы у своих лотков, демонстрируя плохие зубы и жуткие кипящие чаны с чем-то малосъедобным. Как можно запросто, без всякой причины напороться на ножик в «плохом» квартале. Как копы выписывают штрафные талоны…
Ник, слушая его, и поражался, и смеялся, и недоверчиво хмыкал.
Забылись тревоги. Забылись тоскливые предчувствия. Наверное, Ник этого и хотел — отогнать подальше гнусное ощущение собственной неправоты. Неправоты во всем.
Потом они заметили, что Катька спит, положив голову на руку, в которой была зажата шкварка.
Витек удивительно легко подхватил ее на руки и отнес в темную комнату, где, судя по всему, была кровать. Потом вернулся и достал из шкафа несколько свечей.
— Держи.
— Ага, спасибо. Ну что, пойду к себе?
— Заходи, если что.
— Ладно. А вы долго тут будете?
— Не знаю. Может, и нет. Как получится.
Ник уже открыл было дверь, но обернулся и спросил:
— Ты правда в Америке был или выдумал, как про родаков?
— Тебе Верка рассказала? — недобро прищурился Витек.
— Она. Скажи, круто, наверное, вот так в Америку махнуть? Ты как туда добрался-то? В грузовом отсеке самолета?
— Зачем? Как белый человек — в салоне первого класса. Мне стюардессы шампанское предлагали, но я пью тока виски «Джек Дениэлс».
— Кончай заливать-то! — не выдержав, засмеялся Ник. — Кто тебе, малолетке, шампанское даст, а уж тем более виски?! Ну ты и чудила!
— Сам ты малолетка! Небось, сам еще в рот не брал.
— Вино однажды пил. На дне рождения. Кислятина!
— А водку?
— Что б меня маманя прибила? Мне еще жизнь дорога как память.
— Да уж, — двусмысленно усмехнулся Витек, вытаскивая сигареты и прикуривая в темноте. — Будешь?
— Давай, — примирительно кивнул Ник, вспомнив, что за последнее время не выкурил ни одной сигареты. Как-то не до того было. — У тебя вообще родичей нет? — поинтересовался из вежливости.
— Почему? Есть. Мамка есть. Дядька. Даже бабушка имеется. Только я сам по себе, а они сами по себе.
— И давно ты так?
— С детства.
— Ну и как?
— А ты попробуй, узнаешь.
Мужской разговор перешел на короткие реплики.
Покурили молча, чуть затягиваясь и сплевывая в сторону.
Ночь шумела ветками. Где-то вдалеке слышался перестук и подвывание набирающей скорость электрички. Было холодно и сыро.
Ник вспомнил тепло домика, из которого только что вышел. Живое, пахнувшее дымком тепло, отличное от парового отопления. Из-за него, а может быть из-за чего-то другого в этом простом домике чувствовался уют.
— У вас с Веркой уже что-то было? — раздался неожиданный вопрос.
Некоторые вопросы иногда требуют немедленного ответа. Хотя, скорее, их не следует задавать вовсе. Но понимание этого обычно приходит с годами. А собеседникам лет было не так много, поэтому обоим хотелось представить как можно больше доказательств своей взрослости.
— А то! — с едва скрытым торжеством соврал Ник.
— Ну и как?
— Клево!
Оба загоготали.
— А у меня в Америке была одна латиночка, — похвастал в свою очередь Витек. — Классная. Ее пацаны из квартала доставали. Пришлось кое-кому рожу начистить.
— Ты вообще чего там делал, в Америке?
— Если по правде, жил у приемных родителей. Такие чморные! Блин! Особенно тетка! Прикинь, не успел приехать к ним, а она поволокла меня сразу в ванную. Показывает, типа, давай раздевайся. Совсем двинутая! Мужик еще ничего, а она… как шило в заднице. Туда не ходи, это не трогай, постриги ей лужайку. Короче, лажа полная. Не говоря уж об их спиногрызах. Тупые, как валенки. Ну, я им и устроил напоследок.
— Что устроил? — заинтересовался Ник, погасив сигарету.
— Так. Намазал им ночью рожи зубной пастой и удрал в аэропорт.
— Ну ты даешь! Нафига?
— Чтобы помнили!
Они снова расхохотались.
— А Катька тебе кто?
— Сестра, — ответил Витек резко, однако спустя минуту добавил уже чуть спокойнее: — Но если без туфты, я ее в Москве подобрал. Жила в подвале. Совсем пропала бы девчонка. Думаю, вернусь с ней в детский дом. Ей же в школу скоро. Буду за ней присматривать. Уродов разных везде хватает.
— Она что, совсем ничья?
— Она моя сестра, разве не понятно?
— А если станут искать?