— Это тот самый Витя-путешественник?
— Тот самый, — подтвердила директор. — Нигде ему не сидится. И везде утворит что-нибудь эдакое. Тебе, заяц мой, когда четырнадцать стукнет? В следующем году? Ну, вот вам готовый клиент в колонию.
— А я туда не пойду, — заявил с прежней улыбкой Виктор. — Я, Клара Ивановна, за ум возьмусь. Как вы советовали.
— Да? — удивилась она. — С чего это вдруг?
— А надоело по подворотням шататься. Учиться буду. На переводчика. Я и английский знаю. Буду много денег зарабатывать.
— А зачем тебе много денег? — поинтересовалась Наталья Романовна.
— Чтобы Катька тоже могла учиться.
— Какая Катька? — насторожилась Клара.
— Девчонка одна. Она ничья. Я ее в Москве подобрал. Катька рисовать умеет.
Обе женщины переглянулись.
— А сейчас ты чего хочешь? — спросила Наталья Романовна.
— Вернуться хочу. Вместе с Катькой. Я ее в обиду не дам.
— Сам вернешься? — с сомнением качнула головой директор.
— Сам.
— К нам?
— А куда еще?
Тут незнакомая женщина обратилась к Кларе, чуть прикоснувшись к ее руке:
— Разрешите, Клара Ивановна, я с ним поговорю минутку.
— Да, пожалуйста! — мгновенно согласилась та, как будто они обе о чем-то мысленно договорились. — Мальчики, марш с подоконников! Сколько раз повторять!
— Давай присядем, — указала Наталья Романовна на стулья у стен. — Для начала меня зовут Ядвигова Наталья Романовна. А тебя, как понимаю, Витя?
— Ну. А вы что, тоже усыновить меня хотите? Зря. Я неуживчивый.
— Неуживчивый? — засмеялась она. — Это ты сам придумал. Неуживчивых людей не бывает.
— Вы меня просто не знаете.
— Немножко знаю.
— Клара напела? — хмыкнул Витек.
— Не напела, а рассказала. Ты тут, оказывается, настоящая легенда.
— Да ну, — смущенно пожал плечом Витек, не совсем понимая, куда клонит эта тетка, как-то по-интимному взявшая его руку. Руку он не отнял, но решил быть настороже.
— Ты правду говорил про учебу? Или лукавил? — прищурилась она с улыбкой.
— Правду. А чего мне врать?
— Очень хорошо, что ты сам это понимаешь. Молодец. Ты мне понравился, Витя.
— Тетя, я еще маленький. Подождите лет пять.
— Ты, конечно, уже обо многом осведомлен, — с терпеливой улыбкой ответила она. Но давай договоримся, что обойдемся без грязных двусмысленностей. Ни мне, ни тебе они не к лицу, согласись.
— Ладно, — может быть, впервые за очень долгое время он покраснел, почувствовав себя не совсем в своей тарелке, и отвел взгляд. Ее терпеливая внушительность что-то тронула в нем. В один момент Виктор проникся к ней невольным уважением за тихий, вежливый тон. Клара в такой ситуации обязательно раскричалась бы. А эта — нет.
— Вот и прекрасно, — пожала его руку Наталья Романовна. — Так вот о чем я веду речь. Дело в том, что я МАМА.
«А я ПАПА», — чуть не сорвалось бездумное с его языка, но он вовремя сжал зубы.
— Я мама в большом доме, в котором живут такие же дети, как и ты.
— Другой детский дом, что ли?
— Не совсем. Это обычный дом. И в нем живет обычная семья. Только большая. Мы живем все дружно, мирно. Никто никого не обижает. Для всех находится интересное занятие. Как ты смотришь на то, чтобы приехать в этот дом и жить там? Твою Катю я тоже могу взять.
— Зачем вам это?
— Когда мне задают такой вопрос (а задают мне его постоянно), я отвечаю, что просто люблю детей. Но тебе скажу больше. Я все отдала бы, только бы как можно больше вас, детдомовских, узнало, что такое семья. Говорю тебе это откровенно. Всех вас приютила бы, — засмеялась она, потрепав его по волосам, — да все не поместитесь. Хорошие вы мои! Я ведь прихожу сюда — плачу. Ухожу — тоже плачу. Все такие умнички. И на глазок и на умок острые. Все подметите, все поймете. А душа у каждого болит не по-детски. Вот такое, Витя, у меня предложение. А ты думай. Никто тебя насильно не потащит.
— А где ваш дом?
— В детской деревне. Не очень далеко. Я тебе адрес напишу. Приезжай, посмотришь, как мы живем. Ладно?
Витек неопределенно пожал плечами.
Когда она писала на листке бумаги адрес, он с интересом рассматривал ее. Обычная женщина лет сорока. Не полная, но и не худосочная. Волосы не крашенные, собранные в простую, без изысков прическу. Морщинки под глазами. Руки расторопные, с аккуратно подстриженными ногтями. Руки, не боящиеся работы. Простое пальто с меховым воротником. На такую мужики вряд ли оглянутся, чего уж скрывать. Но что-то было в ней невероятно привлекательное и теплое, домашнее что-то. Витек это чувствовал. Оттого смутился еще больше, вспомнив свои первые слова. Так с ней нельзя было. Нельзя и все!
Только сейчас он понял, как легко обидеть человека и как удивительно, если он не обижается, не вспыхивает, будто порох, а просто говорит с тобой, как с равным. Не презирает тебя, не показывает свое превосходство. И даже ее жалость не была Витьке противна.
— А где же вы с Катькой обитаете? — спросила она ласково.
— Километрах в трех отсюда. На одной даче.
— Поди, холодно там?
— Не. Дрова есть. Печка тоже.
— И ты печку умеешь топить?
— А что тут такого?
— Ну, молодец!
— Я много чего умею, — похвалился он, самому себе удивляясь, так как стремления к похвальбе никогда за собой не замечал.
— Вот и прекрасно. Приезжайте к нам. Ладно? Я с Кларой Ивановной тоже переговорю. Все уладим. Не беспокойся.
— Мы подумаем, — кивнул он, поднимаясь со стула.
— Подумай, подумай, Витенька, — согласилась она.
Идя обратно к дачному поселку, он действительно думал. И думал серьезно. Да любопытно ему стало, что за «детская деревня» такая? И что там за «семья»?
Витек шел по шоссе, пиная кроссовками попадавшиеся камни. По обе стороны дороги, как и полагалось за городом, раскинулся лесок. Машин было немного, но из-за тех, что мчались в одну с Виктором сторону, ему приходилось сходить на обочину: из-под колес брызгала грязная вода, а Витьке не хотелось пачкать джинсы. Но один пролетевший мимо черный мерс все же ухитрился оставить на них темные метки. Нехорошо ругнувшись ему вслед и изобразив неприличный жест, Витек принялся их отчищать. Мерс, осветившись задними габаритными огнями, притормозил метрах в трехстах от него. Витек настороженно замер, с некоторым беспокойством думая, не пожелал ли водила расспросить о его жестах. Но мерс некоторое время просто стоял на обочине. Потом из салона вышли двое и вытащили еще кого-то. Этот «кто-то», судя по всему, сам передвигаться был не в состоянии. Спустя мгновение двое спихнули третьего с обочины и вернулись в салон. «Мерседес» быстро рванул в сторону города.
Даже если бы Витька направлялся в другую сторону, он все равно подошел бы посмотреть, кого это выкинули из машины. Но ему было по пути.
Осторожно приблизившись к месту, где остановился мерс, Виктор поискал взглядом того, кому так не посчастливилось в этот день. В сухой траве лежал человек в оранжевом рабочем комбинезоне. Волосы на его затылке слиплись от крови.
Виктор несколько раз видел людей в таком состоянии. И все они, как правило, не имели ничего общего с миром живых.
Нельзя сказать, что Виктор ничего не чувствовал, когда видел такое. Еще как чувствовал! Покойники в пацанском фольклоре вообще занимали особое место. Что и говорить, радости в смерти мало, и потому это было жутковато-благоговейное чувство, граничившее со страхом.
Тело, скатившееся с обочины, оставило в придорожном сухостое след. Витек спустился в канаву к бедолаге, так бесславно окончившему свой жизненный путь. Страшно это — умереть вот так, бродячим псом, некстати перебежавшим дорогу. Неправильно как-то.
Витек присел на корточках рядом, не отдавая себе отчета, зачем ему вообще здесь находиться. Этот дурацкий яркий комбинезон мертвеца могли заметить из проезжавших машин. А тут Витенька сидит. И попробуй доказать потом, что ты не верблюд.
И тут рука покойника дернулась. Витек вскрикнул от внезапно нахлынувшего ужаса и приземлился на задницу, теперь уж точно испачкав штаны. Послышался стон и явственный скрип зубов. А покойничек-то жив! Надо же так вляпаться!
Успокоившись, Витек подошел ближе и потянул парня за рукав, чтобы перевернуть его на спину. Это удалось только с третьей попытки, так как парень был крупный. Виктор взглянул на бледное лицо с потеками крови, и его посетило удивленное узнавание.
Вот уж не думал он, что встретит того самого Клоуна, который веселил их в детском доме, при таких обстоятельствах. Витек узнал парня, помахавшего ему на прощание.
Сняв с себя куртку, он укрыл Клоуна, потом нарвал сухостоя и забросал его ноги. Все это лихорадочно, ежеминутно оглядываясь на дорогу.
До дачного поселка оставалось всего ничего, и Витек припустил бегом. Никогда в своей жизни он не был так решителен, как в эту минуту. Никогда.
Человек вошел в квартиру и закрыл за собой дверь, после чего медленно направился по коридору к комнате Анжелики Федоровны.
— Кто есть дома? — с ласковой осторожностью поинтересовался пришелец, заглядывая в каждую комнату.
— Там кто? Ты что, Зоя, еще не ушла? — недовольно спросила хозяйка квартиры.
— Это я, Анжелика Федоровна. Миша.
— Миша?
Старухе показалось, будто сердце кто-то обложил влажной жаркой ватой. Она тяжело опустилась на стул у окна.
Миша. Пришел. За ней. Рано. Не все успела. Вот так и получается, когда нужное откладываешь на последний момент.
— Я здесь, Мишенька, — почти теряя сознание, произнесла она слабым голосом. — Я здесь. Здесь, родной мой…
На пороге ее комнаты возникла мужская фигура. Знакомые, очень знакомые черты лица, но из-за пелены в глазах не рассмотреть хорошенько.
— Ты… Пришел? — спросила она, в изнеможении протягивая к нему руки.
— Ага, — отозвалась испуганно фигура. — Я, мама Лика. Ну как ты тут?
Мама Лика… Так ее называли Зойкины дети. Мама Лика.
Анжелика Федоровна совсем запуталась. Все перемешалось в ее бедной голове от странного, двоякого ощущения. В ушах появился шум, природу которого она никак не могла определить. Впрочем, этот шум напоминал аплодисменты. Да, бурю аплодисментов. Овацию! Вспышки света вокруг! Радость в душе и запах цветов, которые ей дарили! Она увидела себя на афишах…