А пускай себе спит. И только подумала, как по ту сторону двери шорохи раздались, голоса послышались, а после растворились створки, и вошли в покои мачеха, за ней отец, следом еще муж постарше со стороны купца и повитуха деревенская, которая, говорят, уж полдеревни на руки приняла.
Зашли и остановились, меня углядели возле стола и быстрым взглядом рубашку окинули.
— Добро. — Отец сказал, а повитуха мигом к кровати направилась и подняла прежде белый отрез ткани.
— Свершилось, как положено, женой теперь Весса стала, законной и признанной.
Стала. А малышка моя свободна будет, и подари, мать-богиня, ей свою милость, чтобы в ночь брачную от поцелуев любимого хмелела, а не от напитка особого.
Купец, прежде громко храпевший, как люди вошли, зашевелился. С бока на бок в постели заворочался. Мутные глаза раскрыл и следил, как постель проверяют. Мачеха мне накидку поднесла, укрыла ей до самых пят, а муж в кровати сел. Видимо, все же разобрал его хмель, казался купец осоловевшим и чем-то очень недовольным. Пока мачеха меня в накидку укутывала, он без посторонней помощи штаны полотняные натянул и встал во весь рост. Выпрямился и оглядел гостей грозным взглядом. Те поклонились, как положено, отец рот открыл поздравить со свершением брака, но сказать ничего не успел.
— Вы кого мне подсунули? — грозно и гневно прозвучало на всю комнату.
Я быстро взглянула на налившееся малиновым цветом лицо купца и поняла, после этой ночи погас наведенный жар в сердце, и вернулось все, что было, только еще хуже стало.
— Кого подсунули, я спрашиваю? Надурить задумали? Вот эту девку мне отдали? Самим не нужна безродная, так вы ее со двора спровадить решили, а меня вовсе за простофилю держите?
— Сам ведь просил, — отец сперва растерянно, а после, все больше гневаясь, купцу отвечал, — говорил, в город увезешь, там без родительского благословения замуж возьмешь.
— А ты ей родитель? За дочь считаешь? Нет у нее родни! Безродная! Ничего у нее нет! Только тем и привлекла, что чародейка, но и здесь пустышкой оказалась. Не огонь, рыба примороженная. Хуже только с бревном в постели ночь коротать.
Я слушала молча. Губы не кусала, ладони не сжимала, стояла и смотрела на красного от гнева мужика и думала про сестру, про то, что все-таки уберегла солнышко снежное от жестокого и черствого человека. Такому все одно, что ни говори, а только со своими желаниями считаться будет.
Отец совсем разозлился, а спутник купца, который с ним приехал, того образумить пытался.
— Что ты, Медин, от девки хочешь? Вот научишь ее всему, будет тебе угодная жена. Первая ночь как-никак. Не ярись!
— Будет? — Купец вдруг рванул к краю кровати, возле которого мы с мачехой замерли, и ухватил меня больно за руку, дернул вперед, а широкой лапищей затылок зафиксировал.
— Да ты посмотри, на что тут польститься? Ни рожи ни кожи. Не нужна мне такая жена! Я человек уважаемый, от богатства дом городской ломится, и что же, теперь эту моль тщедушную в него привести? Позора не оберешься! Обратно берите свою чародейку, даром не нужна.
Пока отец, побелевший от гнева, воздуха в грудь набирал, пока мачеха ахала, рот ладонью прикрывала, я руку вырвала и, размахнувшись, такую пощечину купцу залепила, что на мгновение точно белый свет для него красной пеленой заволокло. Ударила от души, со всей своей «тщедушной» силы, и отшатнуться успела от узловатых пальцев, целящих ухватить за горло. Уворачиваться я хорошо умела, споро убегать от тумаков и побоев тоже. Вот и сейчас поднырнула под крепкой, способной одним ударом дух вышибить рукой и к двери бросилась. Как была босиком, пролетела по всему дому до входной двери, на крыльцо выскочила и по ступенькам вниз, а сзади уже громыхало. Летел следом разъяренный купец, а за ним остальные, пытаясь образумить, уговорить, не дать прибить меня на месте.
— Убью, убью, гадина! — Рев такой, что спешащие поутру куда-то соседи возле забора притормозили, а на соседнее крыльцо Адриан выскочил, расширившимися глазами смотрел, как я слетаю на снежную дорожку и бегу к калитке.
— Не уйдешь, тварь такая! — выкрикнул вслед купец, а дальше грохот и шум.
Обернувшись на бегу, увидела, что поскользнулся он на крыльце и кубарем скатился на снег. Скатился и затих. Я резко затормозила, почудилось, головой ударился, пока падал. Не глядя на колющий ступни снег, стояла и не шевелилась, ожидая, пока отец спустится, встанет возле купца на колени и наклонится, проверяя.
— Дух отошел, — вымолвил целую вечность спустя. — Под ноги же смотреть надо… — И замолчал.
Мачеха ладони к щекам прижала, а спутник купца осторожно по обледеневшим ступеням сошел (когда только такой корочкой гладкой взяться успели, ведь я, сбегая, льда даже не заметила) и тоже присел возле тела. Глянул и вздохнул: «Вот же как глупо вышло».
— Люди все разговоры разговаривают, Алард, ведь теперь Весса у нас богатая вдова.
— Замужем побыть не успела, а уже вдова.
— То-то и оно, вот и болтают. Говорят, не зря ведь чародейка, а еще слышали, как муж ее кричал, какие бранные слова говорил, видели, что убегала. Теперь мыслят, будто неспроста упал.
— Так на крыльце скользко оказалось. При чем тут чародейка не чародейка? И похоронили по правилам, и справили все, что положено. Всей родне его весточки, опять же, выслали, никто ничего не замалчивал.
— Разговорам не важно, с чего начаться, главное, что так удачно и замуж вышла, и овдоветь успела. Того и гляди в сторону всего рода косо посматривать начнут, еще и младшей достанется. Вечно у нас из-за Вески недоброе приключается. Я уж думала, с духом справилась, в деревне ее зауважали, как тут нате, опять новый случай! Не будет дому с ней удачи. Я тебе еще тогда говорила, когда ты подкидыша оставить надумал.
— Что мне ее, новорожденную, за порог в сугроб кинуть следовало?
— Зачем грех на душу брать? Да много ли добрых людей, которые и вырастить могли? Только ты уперся тогда, а теперь расхлебывай. Мать-то ее не больно на нормальную походила, вот у Вески это врожденное.
— Ты про Найдену уж довольно мне за жизнь наговорила, нет ее, успокойся теперь. А насчет Вессы подумаем, сгоряча не стоит рубить.
— Подумай, подумай! Только в этот раз хорошо подумай, не как девятнадцать лет назад, когда ребенка оставить решил.
Мачеха сердито загремела горшками, а после громко хлопнула дверь, никак отец вышел во двор. Еще какое-то время раздавался шум и стук, а после скрипнула крышка люка, видимо, за соленьями к обеду хозяйка отправилась. Я тогда и вышла из-за занавески и сразу в комнату, что со Снежкой делила, побежала.
Там у меня между стеной и кроватью хранилась тряпица, а в нее завернуты бумаги. Мы с купцом их перед свадьбой подписали. Он тогда щедрый был, вместо меня приданое внес, на мое имя содержание положил. Еще дом отписал по уговору. Не тот особняк, что в городе, в котором все его торговые дела свершались, а иной, небольшой домик за городской чертой. Мне бы очень хотелось сейчас туда уехать, но пришло в голову другое решение. А потому собрала все и отправилась к старичку, который наши с купцом бумаги оформлял. Он на деревню один такой был, в законах разбирался, печати имел, нужной силой обладавшие. К нему вся округа ходила. Прежде в городе жил, а после на покой сюда перебрался, потому что там и молодых дельцов хватало, а в деревне пусть нет того дохода, но всегда дело прокормит.
Хорошо, что застала на месте, хоть и редко он куда выходил, но, считай, повезло. Ведь хотела все поскорее свершить.
Посмотрел он на мои бумаги, послушал, что придумала, и кивнул.
— Можно. Только точно решила? Не лучше ли на вас с сестрой сумму разделить?
— Я хочу между ней и опекунами поровну поделить. Ведь мачеха и отец пока за нее все решают, вот пускай им регулярно половина идет, а вторая для Снежи копится. Но условие обязательное, если вздумают замуж отдать против воли, то всех денег лишатся. А дом на ее имя пусть остается, чтобы при случае было куда уйти.
— Ну а сама-то как?
— С даром не пропаду.
— До южных границ далече, одна не доберешься. И слышал я, строго у чародеев все. На происхождение шибко смотрят.
Не знала я этих подробностей, однако и без предупреждения понимала, не добраться одной. Да и чужие земли, порядки, еще и тоска не делась никуда, точила и точила изнутри. Уйду далеко, наверное, вовсе съест. Мне бы к нему поближе, хотя бы знать, что не разделяют пространства бескрайние и черта, которая многие годы назад была между Северными и Южными землями проведена. В город подамся, работу поищу, а старичку ни к чему подробности знать.
Заснула моя Снежинка. Я ей сегодня самую красивую сказку из всех рассказала, чтобы осталась память о сестре. А на кухонном столе записку оставила, уж мачеха ее отыщет и быстро выгоду сообразит. Сама же решила ночью уходить не оттого, что объяснений не хотела или боялась, будто остановить вздумают, просто сестренка бы плакала, просила остаться. Кому-кому, а вот ей могло и повезти меня уговорить, потому тайком уйду, и дело с концом. Не будет больше семье от подкидыша несчастий, не стану на дом собственную тень наводить. Если же доведется вернуться, то только не с повинной головой.
Тихо-тихо было и в избе, и во дворе. Снег под луной серебрился, и таким покоем веяло, что захотелось присесть на ступеньку, посидеть, вдохнуть морозный воздух, а после развернуться и вновь в теплую избу войти. Лечь на лавку, а поутру быть разбуженной непоседливой Снежкой. Так ли я стремилась убежать?
Желание не оставаться пересилило, иначе точно задержалась бы.
Запахнула полушубок плотнее, взглянула на месяц, косо висевший над снежной горой, и прикинула, как лучше до города добираться. Через лес оно короче, но и страшно. Звери ведь водятся, и не все белки, волков тоже хватает. Правда, была охотниками тропа проторена, и вот подальше от нее хищники держались. Значит, пройти-то, вероятно, можно. В обход дольше будет.
Прищурилась, раздумывая, и обнаружила, что глаз от далекой и ярк