– Да понял я, понял. Ты что, припадочный? – теперь худощавый поглядывал на него с опаской. – Я так и подумал, что ты к Веррану пришёл, но надо ж было убедиться. Я тебя поцарапал, кажись, слегка, не обессудь. Сам понимаешь, служба, – он небрежно подцепил рукав Ульмовой куртки, открывая разъём, – это святое. Ну, идём.
Унельм одёрнул рукав и, пошатываясь, пошёл за худощавым. На шее выступили капли крови, но сил стереть их не было. Его всё ещё потряхивало, руки дрожали, голова кружилась, как от голода… Что это было? То, другое во мраке…
Они вернулись к «Хладу», прошли мимо него, и уже скоро Ульм запутался в узких улочках Нижнего города. Кажется, здесь Луделина карта – не настолько детализированная – оказалась бы бесполезна, так что отставать от человека Веррана было нельзя.
Они шли, наверное, около получаса, темно было, как у вала в брюхе, а случайные прохожие, один другого неприветливей с виду, появлялись, как будто из ниоткуда. От радостного возбуждения после выступления в «Хладе» не осталось и следа, и страх всё ещё подрагивал где-то в животе. Может, его и вправду мутит от голода. Может быть, дело именно в этом.
Они остановились у небольшой дверцы со смотровым окошком в сплошной стене высотой в пару этажей, над которой виднелись верхушки лысоватых деревьев. Худощавый – имени своего он не назвал, а Унельм решил не спрашивать – несколько раз постучал. Появившийся в окошке внимательный синий глаз несколько минут изучал его, потом Ульма – а затем дверь открылась, впуская их.
Привратник – гора мускулов, цепкий взгляд – ощупал Унельма, забрал нож.
– Это побудет здесь. Проходите.
– Не глазей, – буркнул худощавый. – И пошевеливайся.
Справедливое требование, но Унельм всё равно смотрел во все глаза. Обитель владетеля Нижнего города и вправду чем-то напоминала дворцовый парк – вот только вместо аккуратно подстриженных кустов чахлые остовы деревьев, вместо фонтанов с разноцветными подсвеченными струями – садовый ручей, отороченный прибрежной осокой, подёрнутой инеем.
В глубине тёмного сада, лишь кое-где освещённого валовыми фонарями, стоял особняк, который был вполне под стать иным домам знатных диннов. Чёрный гранит, каменное кружево, кованые украшения на сточных трубах… Снаружи и представить было невозможно, что в Нижнем городе возможно что-то подобное – совсем рядом с улочками, по которым бродили голодные псы и грязные дети.
Если Верран так богат, зачем вообще он поселился здесь, а не в Верхнем городе или Сердце Химмельборга? Ульм вспомнил слова Луделы о том, что в Нижний город невозможно хотеть вернуться. Что ж, вероятно, человек с деньгами может очень неплохо устроиться где угодно… Может, Веррану даже вольнее живётся здесь, вдали от взглядов так называемых порядочных людей – и охранителей.
У дверей особняка со скучающим видом стояли трое вооружённых людей – ещё нескольких Ульм заметил, пока шёл за худощавым по коридору.
– Без фокусов, не то отсюда не выйдешь.
Унельм хотел было пошутить, но передумал.
Его привели к чёрной высокой двери.
– Можешь заходить, – сказал хуощавый. – О тебе сообщили. Говори быстро, по делу. Господин Верран – занятой человек. В глаза не смотри… Он этого не любит.
Унельм не успел ответить – худощавый толкнул его в спину, и дверь за ним закрылась.
Ульм очутился в полумраке – едва мерцали на стенах валовые светильники, на большом столе из чёрного дерева горели свечи. Над камином Унельм заметил кусок хаарьей печени. Печати владетеля на нём не было.
Очертания предметов в комнате едва угадывались – тяжёлые шкафы на гнутых ножках, глубокие кресла, невысокие чайные столики. Здесь было тепло, даже жарко, и Унельм расстегнул куртку, жалея, что не может снять свитер.
Хозяин комнаты сидел в самом большом кресле, утопая в нём. Мужчина лет пятидесяти с длинными седыми косами, с носом, явно ломанным не один раз, в очках с чёрными стёклами – непонятно было, какой прок от них в и без того тёмной комнате. Он курил длинную сигару, и только долгие часы, проведённые в компании Мем, помогли Унельму не закашляться. Одет Верран был в чёрную шляпу с широкими полями и чёрный же камзол, расшитый золотой нитью – никогда прежде Ульм не видел, чтобы кто-то одевался так богато у себя дома.
– Ты знал пароль, – сказал мужчина низким глухим голосом, обойдясь без приветствия. – Что тебе нужно? Не советую лгать.
– Спасибо, что согласились поговорить, – сказал Унельм, глядя себе под ноги. Мужчина за столом был опасен, эта опасность витала в воздухе, и шутить с нею не следовало. – Вы, наверное, слышали об убийствах в…
– Разумеется. Дальше.
– Я ищу того, кто это сделал. Я знаю, что убитые бывали в Нижнем городе… Мне сказали, вы можете помочь… И вот я здесь.
– Вот как. – Верран выпустил облако едкого дыма, поморщился – подняв взгляд, Ульм заметил это и вновь поспешно опустил глаза. – Что ж… Убитые мальчишки и вправду бывали в моих владениях… если бы их убил кто-то из здешних, я бы знал. Если бы это было так… ты что же, хотел бы, чтобы я предподнёс его голову Охране в подарок?.. В знак того, как я ценю наше долгое и плодотворное сотрудничество?
Верран молчал, и Унельм решился сказать:
– Я знаю, что такое уже случалось. Вот и подумал… кто, как не вы, мог бы сделать это снова?
Унельм почувствовал улыбку Веррана так, будто видел её собственными глазами.
– О да. Мог бы. Но, увы… Его убил препаратор… один из твоих друзей, не так ли? И всё же ты здесь.
Унельм кивнул:
– Я был в «Хладе». Мне нужно узнать, кто продавал и покупал глаза ормов в последнее время… Если узнаю, смогу выйти на след убийцы и понять, как он был связан с жертвами. Почему выбрал именно их…
– Выбрал? – Верран тихо засмеялся. – О, юноша… Думаешь, этот твой убийца действует с холодной головой? Выбирает молодых диннов, как товар в мясной лавке? Впрочем, неважно. Понять, как работает его голова – твоя забота. Что до глаз… Да, я могу помочь. Мне действительно известно, кто продавал глаза… и был настолько глуп, что частенько хвастал тем, какую большую партию ему удалось увести из-под носа у Кьертании.
Сердце Унельма дрогнуло, и он забылся – поднял взгляд.
– Правда? Спасибо!
– Глаза в пол! – рявкнул вдруг Верран, и Унельм почувствовал, как по спине покатилась капля пота.
– Простите.
– Я никому не помогаю просто так, юноша. Тут тебе не Сердце города. Чем холоднее, тем твёрже должны быть люди – иначе им не выжить.
– Я знаю, – решился сказать Унельм. – Я приехал с окраины.
– Вот как. Тогда ты тем более знаешь, как устроен мир, побольше многих дурней из Верхнего города. Ты, молодой охранитель…
– Я не…
– Я говорил не лгать мне, препаратор, – сказал Верран, и Унельм осёкся. – Ты окажешь мне услугу. Двоих моих людей вот-вот отправят в крепость…
Унельм вспомнил своё первое раскрытое дело в Парящем порту, схваченных благодаря нему контрабандистов… и понадеялся, что Белый Верран не следил за его лицом.
– …Их будут перевозить поездом – на окраину. В крепости, куда их везут, содержатся люди… Я не хочу, чтобы мои люди с ними встретились. То, что они знают обо мне, о моих делах… ценный товар не только на воле. Я хочу освободить своих людей, чтобы и они, и то, что они знают, были в безопасности.
– Я бы рад помочь, – осторожно произнёс Унельм. – Но не знаю как. Я…
– Знать не требуется, юный препаратор. Мне нужно только, чтобы ты заглянул в бумаги охранителей. Чтобы узнал, каким поездом, в каком вагоне, когда их повезут. И шепнул мне. Остальное сделают без тебя… О твоей роли в истории никто никогда не узнает… Взамен – получишь имя того, кто продал твоему убийце глаза. Идёт?
– Идёт, – ответил Унельм, потому что хорошо понимал: никакого другого ответа Верран не примет.
– Очень умно, юноша. Возвращайся с новостями для меня как можно скорее. У тебя неделя. Поспеши. Успеешь – будем друзьями. Не успеешь – узнаешь, что случается с тем, кого я называю врагом.
– Я успею, – ответил Унельм. – Спасибо вам. – Он не знал, как лучше попрощаться с Верраном, и решил неглубоко поклониться – так, как их в Коробке учили кланяться высокородным диннам. Кажется, «владетелю» Нижнего города это понравилось. Он тихо рассмеялся:
– Иди. И будь осторожен… чтобы никто не поломал тебя ненароком. Было бы так обидно… с учётом нашего уговора.
Омилия. Сомнения
Омилия давно не заходила в покои отца. Он не приглашал её с тех пор, как окончательно утвердился в том, что она теперь – всецело в руках матери. Во всяком случае, Омилия так думала.
Когда-то, совсем ребёнком, она проводила тут немало времени. Отец обожал механизмы – сложные, драгоценные игрушки из Рамаша и Вуан-Фо. Он показывал ей крохотные модели летательных аппаратов, поднимавшихся в воздух и пересекавших огромные расстояния без препараторов и дравта, который сердца-двигатели качали по их жилам. Показывал подаренный ему императором Вуан-Фо миниатюрный город, в котором и контроль погоды, и водопровод, и освещение крохотных улиц обеспечивались магией – её нежно-лиловое сияние мерцало в уголках модели, и один раз, когда отец не видел, Омилия потрогала магию пальцем – но не ощутила ничего необычного.
В отцовском кабинете полным-полно было книг с картинками, карт, безделушек, привезённых ему послами со всех концов мира… Да, когда-то Омилия любила бывать здесь.
Теперь она явилась сюда совсем с иными чувствами, и то, что в детстве казалось сказочной пещерой, полной сокровищ, выглядело теперь обычной комнатой, слишком захламлённой и запылённой для дворца. Отец редко позволял слугам появляться здесь. Не приводил он сюда ни динна Усели, ни других приближённых – насколько было известно Омилии. Теперь это место принадлежало только ему.
«Последний оплот, малышка. Моя цитадель. Давай, потяни за этот рычаг. Оп-ля!»
Она медленно подошла к модели города. Видимо, со временем магия, приводящая её в движение, иссякла. Лиловое мерцание чуть мигало, как умирающий валовый светильник, и крошечный транспорт замер на своих путях. Нечто похожее на многоногую автомеханику сошло с назначенного пути и лежало теперь на боку, конвульсивно подёргиваясь и поскрипывая. Омилия осторожно поправила её пальцем, вернула нанужную траекторию – и автомеханика заковыляла куда-то в сторону игрушечного завода, выпускающего из труб игрушечный пар.