– Омилия. Что ты здесь делаешь?
Она вздрогнула от неожиданности, и что-то в многоногой игрушке щёлкнуло, а потом она снова повалилась на бок.
– Отец. Прости, я попросила сообщить обо мне, но…
– Ерунда. Приказать принести чего-то? Чаю? Или ты, может быть, хочешь выпить вина?
Омилия вдруг с изумлением поняла, что он нервничает не меньше неё самой. Впервые за долгое время она решилась поглядеть ему прямо в лицо и поняла, что он сильно постарел за последние несколько лет. В густой бороде виднелась седина, под тёмными глазами набрякли некрасивые мешки. Это особенно бросалось в глаза потому, что Корадела, кажется, напротив хорошела день ото дня, словно время было над ней не властно.
Как будто она вытянула из отца молодость – пожалуй, в каком-то смысле так оно и было.
Омилия привыкла думать об этом с сочувствием – но, если Корадела говорила правду, он-то её не пожалел.
– Если хочешь. Чем занимаешься?
– Собираюсь в дорогу. Мать тебе не говорила?
– Да, она упоминала.
По крайней мере, неловкость была взаимной.
– Путешествие предстоит непростое, – сказал отец, хмурясь. – Я не хочу уезжать надолго, многое здесь требует постоянного внимания… Но долг зовёт.
Чего уж проще было – взять и спросить его о том, зачем он едет. Но Омилия почувствовала, что не может. Как будто кто-то зачаровал её, зачаровал их обоих – каждое слово давалось с трудом.
Если мать права, если он и вправду хочет укрепить союз с кем-то за рубежом, если он хочет услать её прочь – это не раз грезилось ей в кошмарах и раньше, – кто же тогда сядет на верхний трон после того, как отец уйдёт на покой? Её будущий супруг, один из младших братьев какого-то из неведомых заокеанских правителей? Что-то не вязалось, не клеилось – и достаточно было задать всего один вопрос, чтобы всё встало на свои места.
– Могу я спросить, зачем ты едешь? – Мир не рухнул. Но брови отца поползли вверх, как будто он собирался рассмеяться – но передумал, нахмурился.
– Мать попросила тебя зайти?
– Я не…
– Ты давно не интересовалась моими делами, Омилия.
«Будто ты сам хотел делиться ими со мной».
– Я была занята…
– И что же изменилось?
Омилия колебалась. Сказать правду?
От этого всегда одни проблемы.
– Я только… я хотела пожелать тебе счастливого пути. Сожалею, что мы неверно поняли друг друга. Не буду отвлекать. Хорошего путешествия.
– У тебя ещё будет время со мной попрощаться. – Теперь отец выглядел сбитым с толку. – Я уезжаю не завтра.
Что-то наверху громко щёлкнуло, и оба они вздрогнули. Над моделью города из Вуан-Фо пролетел, жужжа, как насекомое, маленький аппарат, снабжённый тонкими сетчатыми крыльями.
– Что это?
– Это? – Отец запнулся. – Так, один эксперимент. Модель из Рагадки. Тебе, впрочем, будет неинтересно.
«А теперь нажми сюда. Ага! Поехали!»
– Наверное, да, – пробормотала Омилия. – Ну, я тогда…
– Да, да…
Двери его покоев закрылись за ней, и Омилия вдруг почувствовала, что на глазах закипают слёзы, сморгнула их, пока кто-то не заметил… Она была так занята мыслями об этом, что не сразу заметила Биркера. Он, в сопровождении слуги, катил в своём кресле прямо к дверям отцовского кабинета – больше некуда, здесь коридор заканчивался тупиком.
– Мил! Какая встреча. – Биркер кивнул слуге. – Доложи отцу, что я задерживаюсь. Мы с сестрой прогуляемся по парку.
Омилия молча последовала за ним.
Они с Биркером давно не говорили по душам, а ведь в течение многих лет он был ей единственным настоящим другом.
Брат привёл её в свою беседку – его убежище, надёжно укрытое от посторонних ушей и глаз густыми зарослями плюща. На столе – книги с потрёпанными страницами, над столом – запах чернил и крепкого чая, под – упавший и забытый там яблочный огрызок… Биркер, впрочем, не смог бы поднять его, даже если бы захотел, не рискуя выпасть из кресла, а прибегать к помощи слуг по такому пустяшному поводу ему не позволила бы гордость.
– Садись, пресветлая сестра. Как я рад тебя видеть. Где ты пропадала, м? Как будто не в одном доме живём. – Когда-то они любили шутить про «один дом». Это определение относилось к громаде Химмельгардта примерно так же, как скромное «парк» к тому безграничному зелёному пространству, что простиралось вокруг них.
– Я тоже тебе рада. – Она забралась на мягкую подушку у ног Биркера. Так они садились с детства – никогда не говоря с ним об этом, Омилия догадывалась, что ему приятно было хоть иногда смотреть на кого-то сверху вниз.
Некоторое время они болтали о дворцовых сплетнях и последних новостях, но Омилия чувствовала: что-то изменилось. Внешне Биркер был всё тот же – светлые волосы аккуратно причёсаны, серые глаза глядят насмешливо… Но что-то новое появилось в нём – и в его ласковом тоне любящего брата, который утешал её и смешил бесчётное множество раз.
Он заметил, что Омилия взяла те же книги, вместе с ним решилась пойти по следу «теней за троном»? До сих пор он никогда не был против, когда сестра присоединялась к его играм.
Но был ещё Унельм, который стал занимать все её мысли… Она не помнила, когда в последний раз приходила к Биркеру просто так, поболтать. Ей стало стыдно.
– Ты собирался пойти к отцу, – сказала она, бездумно комкая драгоценную ткань бледно-голубого домашнего платья, – не думала, что ты бываешь у него в кабинете.
– Ты тоже там нечастая гостья, сестрёнка, – заметил он. – Это был первый визит за… сколько месяцев? Полгода? Больше?
– Я не помню сколько, – честно ответила она. – Но когда-то… – она осеклась, не решившись продолжить, но он наверняка и так понял, что она собиралась сказать.
Когда-то, в детстве, она была отцовской любимицей, ходила в кабинет и никогда не знала в этом отказа, имела неограниченный доступ к его сокровищам. Биркер же, если и обладал этой привилегией когда-то в прошлом, утратил её так давно, что Омилия этого не застала.
Биркер молча улыбался, не приходя ей на помощь, и Омилия сдалась:
– Я узнала, что он собирается уезжать, и решила его повидать.
– А. Наверное, он успел забыть, какая у него заботливая дочь. Отрадно, что ты решила ему напомнить.
– Спасибо за поддержку, – буркнула она. – Может, мне и стоило побольше общаться с ним в последнее время, но, Бирк, ты же сам знаешь, что он этого не хотел.
– Может быть, – отозвался Биркер задумчиво, – иногда мне кажется, что мы не понимаем родителей ещё больше, чем они – нас. Но славно, что вы поболтали, дорогая сестра… Или нет?
– «Или нет», – кисло сказала Омилия. – Наверное, стоит говорить с ним хотя бы пару раз в год, чтобы стать задушевными друзьями.
– Очень может быть. Это ведь ты из нас двоих – специалист по тому, как надо общаться с людьми. Тут я тебе не советчик.
– И всё-таки ты шёл к нему. – Омилия вернулась к тревожащему её вопросу и почувствовала, что Биркер напряжён. В его планы, может, не входило, что сестра застанет его там. Почему? Он стеснялся? Или что-то от неё скрывал?
– Послушай, – сказала она с деланой небрежностью – хотя на самом деле чувствовала себя уязвлённой, – это твоё дело, о чём вы говорите с отцом… Если хочешь знать, я рада, что хоть кто-то из нас с ним общается. Вид у него… какой-то больной. Так что, наверное, ему не помешает компания. Я только хотела спросить… про его отъезд. Ты не знаешь, в чём там дело? Зачем он уезжает из Кьертании?
– Торговые дела, как я понял, – ответил Биркер – слишком быстро, как будто заранее готовился к тому, что она спросит. – Кажется, что-то связанное с экспортом. Но я не знаю подробностей… Надеюсь, что он всё же отказался от планов дать право экспортировать препараты кому-то, кроме Химмельнов, – об этом раньше шла речь… Однако, быть может, правитель Вуан-Фо не теряет надежду. Думаю, верит, что у кого-то из диннов сможет покупать дешевле… Впрочем, это лишь догадки, Мил. Как ты, наверное, заметила, мы с отцом тоже не сказать чтобы задушевные друзья. Он не посвящает меня в свои планы. А в чём дело? Почему тебя это волнует?
Омилия поколебалась мгновение, прежде чем ответить:
– Просто подумала, не хочет ли он, знаешь, найти мне жениха или что-то вроде того. Они с матерью давно об этом спорят. Вот я и хочу знать, к чему быть готовой.
Биркер улыбнулся:
– Выдавать замуж мою крошечную сестрицу – что за ерунда, разве нет? Прости. Я понимаю, для тебя это серьёзно. Не думаю, что дело в этом, Мил. Я не знаю, что именно волнует отца… но почему-то мне не кажется, что это имеет к тебе отношение. Кроме того, сомневаюсь, что твоя матушка, пока она жива, допустит, чтобы её драгоценной дочерью распорядись без её участия. А она ведь ни за что не стала бы скрывать от тебя что-то подобное, не так ли? – Его голос сочился неприкрытой иронией.
Расспрашивать дальше было бессмысленно – но почему-то Омилии показалось, что брат был с нею не до конца честен.
– Как там Эрик Стром? – спросил Биркер, налегая на рычаг здоровой рукой и подвигая кресло ближе к столу. – Что он думает о твоём возможном замужестве?
– Понятия не имею.
– О. Ссора влюблённых?
– Мы не влюблённые и не были влюблёнными.
– Прости, дорогая сестрица. Ты всегда была бойчее меня – иногда мне трудно становится следить за сюжетными поворотами. Если не влюблённые – кто же вы теперь?
– Никто. Давай не будем говорить об этом. Эрик Стром меня больше не интересует.
– Вот как. Кто же интересует?
– Корадела. Её планы. Отец. Кьертания. Проблемы экспорта препаратов…
– Как славно, – сказал Биркер, и Омилии снова послышались новые нотки в его голосе, – что всё это начало интересовать тебя, пресветлая сестра. Прежде мне не казалось, что Кьертания и её проблемы тебя особенно заботят.
– О чём ты говоришь? – Но уже через мгновение Омилия увидела в его серых глазах знакомые огоньки и с облегчением поняла: он над ней смеётся.
– Ну тебя, – буркнула она, шлёпая его по руке – совсем слегка, потому что с детства помнила, что с Биркером нужно быть осторожной. Однажды она разозлилась н