Что, если он ошибся? Как долго ему ждать?
Возможно, убийства вообще прекратились. Маньяк, утолив жажду крови, отступил во мрак, который его породил.
Они с Олке будут терзать подозреваемых, но так и не соберут достаточно доказательств.
Газеты пошумят, какое-то время владетель и безутешные родители продолжат сулить золотые горы за голову преступника, динны будут ходить поздно вечером только в сопровождении охраны… Но потом, рано или поздно, этот ужас забудется, как забывается всё на свете. Химмельборгцы снова захотят быть счастливыми и беззаботными…
А люди готовы платить высокую цену за право снова быть счастливыми и беззаботными после пережитого кошмара. Они готовы платить забвением, которое можно принять за равнодушие или даже жестокость… Унельм понимал это, как никто другой.
А не захочешь забывать – превратишься в Сорту. С вечно скорбно поджатыми губами. Строгую. Прямую. Серьёзную. Они со Стромом два сапога пара – что, интересно, не желал забывать ястреб?
Унельм встряхнулся. Поток мыслей уносил его, кружа, в сон, и, часто моргая, он сделал огромный глоток кофе.
Омерзительно. Но на какое-то время ему стало легче.
Он уткнулся в книгу, прихваченную с собой. Роман о приключениях воздушных пиратов, взявшихся перевозить таинственный груз из Вуан-Фо в Рамаш, в обычных обстоятельствах увлёк бы его на весь вечер.
Он перевернул страницу, не поняв ни слова.
Ночные гуляки поглядывали на него насмешливо, девчонки у стойки заинтересованно стреляли глазами.
Одинокий красавчик с книгой и кофе посреди шумного гудящего кабака. Не будь в его жизни Омилии, он сделал бы мысленную пометку: эта схема действует на девиц безотказно.
Унельм ухмыльнулся – и в этот самый миг крюк «следопыта» дёрнул его так сильно, что дыхание перехватило.
Стром двигался. Посреди ночи он покинул дом и направился… пока рано было делать выводы, но, похоже, он двигался к Сердцу города.
Ульм захлопнул книгу, залпом допил кофе, кинул на стол полхимма. И того много, но времени ждать сдачи не было.
На улице только что прошёл дождь – идеальная погода для погони за преступником. Лужи чавкали под ногами, было холодно и противно. Ульму показалось вдруг, что это сама Кьертания оплакивает своих лучших сыновей. Молодых, красивых, знатных.
Может, даже механикёры погодного контроля не могли противиться её скорби.
И никто не может – кроме него, Унельма. Пока он не найдёт убийцу, дожди так и будут продолжать омывать город в тщетной надежде стереть кровь с его улиц.
…Стром двигался быстро. Он явно не стеснялся использовать преимущества препаратора на улицах Химмельборга, во всяком случае, под покровом тьмы. Обычный человек не смог бы за ним угнаться…
Унельм ускорил шаг.
Может быть, ему только кажется, что Стром движется быстро. Может, это он сам идёт слишком медленно. Еле волочит ноги, которые увязают в грязи – да откуда грязь на аккуратных центральных химмельборгских улицах?
Нет, это не грязь, конечно, не грязь, это сон – он как будто засыпает на ходу. Никакой кофе не поможет не спать столько часов подряд.
Унельм запрокинул голову, почти надеясь, что опять пойдёт дождь, но на этот раз небо было глухо.
Быстрее, быстрее.
Что, если Стром идёт к женщине или в гости к кому-то из старых друзей? Они будут гудеть всю ночь, а Унельм, наверное, уснёт где-то во дворе под их окном.
По крайней мере, Эрик Стром и вправду шёл в Сердце Химмельборга. Унельм караулил неподалёку от центрального квартала, потому что до сих пор все убийства совершались именно там, – и не прогадал. Теперь можно ждать ястреба.
Унельм вышел на одну из главных улиц Сердца и прислонился к стене подальше от света валовых фонарей на случай, если Стром решит пройти именно этим путём.
Он уснул бы прямо так, стоя, прижавшись к стене, грязной и мокрой от брызг из-под копыт оленей и ног автомеханик, которые здесь, в квартале богачей, пробегали даже чаще, чем проезжали повозки…
Если бы не «следопыт». Каково было Магнусу следить за ним всё это время? Почему в Нижнем городе он был настолько бодр и силён, что без труда защитил его, убив человека?
«Он умер неправильно», – сказал Сверчок.
Унельм встряхнулся, сжал кулаки – а потом почувствовал, что Стром совсем близко. Он двигался по параллельной улице, и Унельм тоже пошёл вперёд, минуя до поры все переулки, чтобы Эрик его не увидел.
Охота на ястреба. Ульм ощутил неприличный азарт. Всё смешалось воедино – его желание поймать убийцу, страх за Сорту, сомнения…
А потом не осталось ничего – потому что он почувствовал, что Стром свернул с улицы в сторону одного из особняков и замер.
Пытался вскрыть замок на двери? Перебирался через изгородь?
Пальцы Унельма нашарили нож на поясе.
«Не будь дураком. Коснись кружка из хаарьей жёлчи, вызови подмогу. Тебе с ним не справиться».
Но вместо этого он двинулся к переулку, который должен был вывести его прямо на Строма, сейчас, видимо, пытавшегося пробраться в один из особняков, чтобы расчленить очередную жертву…
Он шёл, крепко сжимая нож, потому что снова подумал о Сорте – её вечно прямой спине, вечно плотно сжатых губам, серьёзном взгляде.
Пока оставался хоть один – призрачный, крохотный – шанс, что Стром не виновен, Унельм не хотел отдавать его в руки Олке.
Крюк «следопыта» подтащил его к нужному особняку. Строма не было ни у ворот, ни на пороге. Не было здесь и охраны…
Унельм прошёл сквозь ворота, оставленные открытыми – непонятная неосторожность для ловкого серийного убийцы… Впрочем, он, возможно, планировал управиться быстро.
Унельм сглотнул комок и почувствовал, что в горле пересохло. Нож под пальцами показался жалким, а собственные пальцы – неловкими, негнущимися.
Ульм быстро прошёл по въездной дорожке, ведущей через усыпанный разноцветными камушками двор к дому. Очевидно, живущие тут благородные динны не были поклонниками садового искусства.
По крайней мере, сон с него слетел.
Более того, давненько Унельм не чувствовал себя настолько бодрым.
Камушки хрустели у него под ногами, и несколько мгновений у порога особняка он помедлил, ожидая, что Стром, должно быть, давно почувствовавший его присутствие, бросится на него из темноты коридора.
Ничего не случилось.
Ульм закатал рукав, на котором был нарисован хаарьей жёлчью кружок. Убедился в том, что тот не размазался, не стёрся…
А потом, глубоко вдохнув, не давая себе времени передумать, быстро поднялся по лестнице и вошёл в дом.
Прямо перед ним чернел коридор – широкий, просторный. Должно быть, обычно здесь было светло – его пальцы нашарили валовый светильник на стене.
Что если вся семья диннов уехала в загородную резиденцию? Может, здесь никого не было, Стром знал об этом, и всё, что происходит сейчас, – не кошмарный сон, а просто ошибка…
И ястреб Сорты пришёл сюда всего-навсего что-то безобидно украсть.
Из глубины коридора донёсся неясный звук – то ли вздох, то ли стон – и Унельм похолодел.
Ноги будто помимо воли понесли его вперёд. Он должен был установить истину – остальное зависело не от него.
Он шёл, сжимая правой рукой нож, а левой – мелок из хаарьей жёлчи, пока не увидел неяркий свет, льющийся из-под одной из дверей в конце коридора.
Сделал шаг вперёд, ещё один, ещё, толкнул приоткрытую дверь…
В камине тлели угли, и валовая лампа над столом была приглушена. Но даже в полумраке Унельм увидел хозяина кабинета – комната, судя по массивному письменному столу и закрытыми шкафами с книгами стенам, была именно кабинетом.
Он лежал на ковре, неестественно изогнув шею, как будто силясь заглянуть куда-то сквозь пол, себе через плечо. На губах застыла странная улыбка – как будто его смешило, в какой нелепой позе он лежит посреди собственного дома, в окружении привычных вещей, которые столько раз видели его работающим, смеющимся, напряжённо-задумчивым…
Из левой глазницы уже торчал глаз орма. Чудовищно выпученный, он превратил лицо юноши в гротескную маску.
Раны по всему телу. Лужи крови на ковре. Скрюченные пальцы, видимо, перед смертью когтившие пол в бесплодной попытке вывернуться из-под нападавшего.
Домашняя одежда – убитый никого не ждал. Наверно, радовался, что побудет дома в одиночестве, наедине со своими мыслями…
Опрокинутый стул. Бумаги, сметённые со стола. Сброшенный на пол цветок в горшке – комья земли рассыпались по полу.
И тёмная фигура, стоявшая над убитым.
Руки в перчатках, обагрённые кровью. Глаза под капюшоном – только один из них сверкал золотом. Волосы, упавшие на лицо. Одет в простой плащ – без препараторских знаков отличия. Грудь тяжело вздымается, руки подрагивают. Он снова издал тот неопределённый звук, который Ульм услышал из коридора, – а потом сделал шаг назад, как будто сам ужасался тому, что сотворил в приступе звериной ярости.
Унельм тоже сделал шаг назад – и под его ногой громко скрипнула половица.
Убийца поднял голову.
Теперь Эрик Стром молча смотрел Унельму прямо в глаза. Не решаясь отвести взгляд, Ульм медленно опустил нож – а потом коснулся мелком кружка из хаарьей жёлчи на запястье.
Омилия. Будущее
Омилия снова укрылась от посторонних глаз в библиотеке – ещё чуть-чуть, и превратится в отшельницу вроде Аделы. Снова и снова перечитывая то выписки из архива, то «Тень за троном», то книги о знатных родах Кьертании, она думала, думала, думала…
И Адела, и Биркер пытались что-то разузнать о Магнусе. Адела мечтала изменить положение препараторов, позволяла себе смелые высказывания на заседаниях совета… Магнус был её противником. Неудивительно, что она хотела знать о нём больше… что изменилось? Почему она не стала говорить с Омилией? Хотела защитить Магнуса… или саму наследницу?
Биркер же… чего на самом деле хотел Биркер? Впервые Омилия решилась признаться себе: она понятия не имеет. Их встреча у отцовских дверей…