Омилия обхватила себя руками. Ей нужно было поделиться с кем-то своими мыслями – и нестерпимо захотелось увидеть Унельма, немедленно, сейчас.
Отец уехал, мать тоже скоро уедет – чтобы молиться в компании служителя Харстеда в уединении загородной резиденции.
Сама Омилия не сомневалась: у матери есть любовник. Может быть, сам служитель Харстед? Она не удержалась, тихо фыркнула.
Ей безразлично было, зачем на самом деле уедет Корадела. Главное – уже скоро она увидится с Унельмом.
Как, интересно, продвигается его расследование? Помогла ли она ему своими рассказами о Рамсоне и Аллеми?
Омилия вдруг поняла, что сидит, глупо улыбаясь, и торопливо нахмурилась, придавая лицу напряжённое выражение человека, углублённого в книгу. Библиотека была пуста, но никогда нельзя знать наверняка…
Ульм менял её. Слишком много в общении с ним было искренности… а искренность – не то, что стоит демонстрировать, живя во дворце.
Омилия потянулась к карману – давно пора сжечь открытку, взять себя в руки, собраться. Если она и дальше будет неосторожной, одна из следующих встреч с ним может оказаться последней.
Пусто. Она вздрогнула, пошарила в кармане ещё. Ничего.
– Ведела!
– Пресветлая. – Ведела явилась из-за полок быстро и неслышно – одинаково готова принести чай или передать очередное письмо, грозившее ей самой куда более серьёзными неприятностями, чем Омилии.
Впервые, шаря по карманам – может, этим она и привлекла ненужное внимание, не так много одежды с карманами было в гардеробе наследницы, чтобы из разу в раз выбирать именно её – Омилия почувствовала себя по-настоящему виноватой перед Веделой. Если у них будут проблемы – это целиком и полностью вина наследницы.
Бледные щёки Веделы пошли нежными пятнами – кажется, она поняла, что случилось. Несколько мгновений девушки молча смотрели друг на друга.
– Может быть, вы забыли то, что потеряли, у себя в комнате? – спросила Ведела с надеждой, но Омилия не успела ответить.
Дверь отворилась – громко, резко. Обычно сюда входили тише.
– Все вон. Я хочу поговорить с дочерью.
Застучали по полу каблуки.
«Я не боюсь».
Но спина стала липкой от пота, похолодели руки.
Омилия боялась – ещё как боялась.
– Иди, Ведела, – шепнула она. – Через другой выход. Жди у меня.
Дважды просить не пришлось. Она осталась одна. Корадела шла прямо к ней, и Омилия с досадой стряхнула малодушное, детское желание бежать. Когда-то она так и сделала, и на всю жизнь запомнила ледяной голос матери, когда та её нашла.
«Ты – Химмельн. Будущая владетельница, которая сядет на верхний трон. Ты не можешь позволить себе малодушие!»
Омилия медленно закрыла книгу, подняла голову и посмотрела на мать спокойно, скучающе.
– Здравствуй, мама.
Она будто видела себя её глазами – слишком ссутуленную, слишком простенькую, с волосами слишком растрёпанными, веснушками слишком заметными, носом слишком большим… Она с трудом подавила в себе желание пригладить волосы, повернуть голову немного набок, чтобы черты лица казались изящней.
Сама Корадела выглядела, как всегда, безупречно. Голубой был ей к лицу – она напоминала идеальную ледяную статую.
– Омилия. Нам нужно поговорить.
И, судя по тому, что владетельница Кьертании оставила слуг за дверью, разговор будет серьёзным.
Омилия не выдержала, перевела взгляд на стол, ожидая, что в каждую следующую секунду на него может лечь знакомый яркий квадратик.
– Конечно… о чём ты желаешь говорить, матушка? Я была немного занята, но…
– Это может подождать, что бы там ни было. – Мать разглядывала её внимательно, цепко. Ждала, что она выдаст себя?
– Конечно. Как скажешь. Что-то случилось?
Мать опустилась в кресло напротив.
– Я хотела бы, чтобы ты смотрела прямо на меня, когда говоришь, дорогая дочь. Никогда не стоит забывать о хорошем воспитании, не так ли?
Кажется, вечность прошла с момента, как она услышала эти слова – и наконец решилась поднять взгляд на мать.
Корадела улыбнулась уголком губ – холодно, спокойно. Омилия улыбнулась в ответ – рот словно инеем подёрнулся.
Наконец мать кивнула, будто удовлетворённая увиденным.
– Так-то лучше. Речь пойдёт о…
«Твоём новом увлечении».
– …твоём будущем… дорогая дочь. – Корадела снова вонзила в Омилию булавку своего взгляда. – Полагаю, ты помнишь нашу недавнюю беседу, не так ли?
– Разумеется, матушка. Я помню все наши беседы.
С тех пор в разговорах с матерью наступило временное затишье, и Омилия начала всерьёз надеяться, что слова Кораделы о решимости и жертвенности, окажутся только словами. И вот теперь – открытка. Почему, почему она не сожгла её раньше? Если мать и вправду нашла её – уедет ли она теперь с Харстедом или не выпустит Омилию из виду?
А может быть, возьмёт с собой, махнув рукой на любовника – если у неё и вправду есть любовник, – ради того, чтобы наказать дочь?
Омилия представила долгие часы молитв в компании Харстеда и вздрогнула.
– Мне хотелось верить, что время ещё есть, Омилия. Ты так юна, так наивна и беззащитна перед миром, от которого я всё это время пыталась тебя оградить…
Трудно было заставить себя вслушиваться в ледяное журчание этого голоса даже сейчас, перед лицом угрозы, – Омилия слишком привыкла мгновенно отключаться, чуя, что мать планирует долгий монолог.
– …но увы. Порой мир вторгается в покой нашего дома, и мы ничего не можем с этим поделать. Я буду говорить с тобой откровенно, Омилия, потому что мне нужно, чтобы ты поняла, насколько серьёзно наше положение.
…По крайней мере, дело, очевидно, было не в открытке?
На миг Омилия пожалела об этом, потому что сердце дрогнуло, охваченное дурным предчувствием.
Корадела наклонилась ближе, будто опасалась, что их могут подслушать, хотя они обе знали, что в библиотеке не было снитирьих ушей и глаз. Библиотека была почти так же безопасна, как беседка Биркера – может, поэтому он так часто выбирал именно её, чтобы коротать долгие дневные часы, когда в парке бывало жарковато.
– Твой отец думает о том, чтобы лишить тебя верхнего трона.
– Что? – Это было слишком внезапно, ярко, как таинственная вспышка на небе, про которую гадаешь, что это было – зарница, аномалия, приближающаяся гроза?.. Омилия не успела понять, что именно чувствует. – Но почему? И… в чью пользу, если так?
– В чью, по-твоему, он мог бы это сделать? – ядовито процедила мать. – Биркер так лентой вьётся вокруг него в последние недели… С чего бы ему проявлять такую сыновнюю любовь, как ты думаешь? Ему всегда плевать было на всех и вся, кроме себя самого.
Омилия выдохнула с облегчением – и внезапной для себя самой долей разочарования.
– Ты зря тревожишься, матушка. Уверяю, Биркеру всё это не нужно… – и тут она почувствовала первое лёгкое, как перо, прикосновение сомнения. – И потом, почему ты решила, что отец планирует что-то такое?
– У меня есть свои источники, – отрезала Корадела. – Имя Биркера снова пошло гулять по городу – а ведь за последние годы я сделала всё, чтобы в Кьертании о нём и думать забыли. Думаешь, это случайность? Кто именно, хотела бы я знать, отвечает за это… Биркер? Или твой отец? Конечно, он разочарован в тебе – я давно вижу это, но что с того? Что я могла сделать?
«Дать нам с ним проводить время вдвоём – хотя бы иногда».
– Должно быть, я совершила ошибку, – Омилия было не поверила своим ушам, но быстро успокоилась, услышав продолжение материнской речи, – …не стоило идти на уступки, доверять ему даже в мелочах… Всё это время я и только я делала всё для Кьертании, нашего величия, процветания! Храмы Мира и Души давно не были так сильны, а чем сильнее храмы, тем сильнее и Химмельны! Члены Совета Десяти полностью под нашим контролем – всё это благодаря мне, моим стараниям! Всё, что твой отец делал в это время, – мешал мне, делал всё поперёк. Думаю, в глубине души он понимал: то, что он, а не я, воссел на верхний трон, – воля случая…
Дело было не в воле случая, а в выборе совета диннов, созываемого по таким случаям, но Омилия промолчала.
– Теперь уже неважно… Говорю тебе, дорогая дочь, информация, которую я получила, точна. Мы должны действовать быстро, если хотим укрепить твои позиции, сделать то, что вынудит его изменить решение. Он ничего не сможет поделать, если твоё влияние возрастёт… Биркер как был, так и останется только бесполезным злобным калекой, но ты…
– Мама!
– Что? – Корадела криво и холодно улыбнулась. – Опять хочешь заступиться за обожаемого братца? Если так – ты просто дурочка, моя дорогая дочь, а все мои усилия, вложенные в тебя, потрачены впустую. Думаешь, Биркер искренен в своей любви к тебе? Думаешь, он вот так просто смирился с тем, что ты его потеснила?
– Ты его совсем не знаешь. Ты его не любишь, и…
– О, Омилия, – Корадела уставилась на неё с искренним удивлением, – ты что же, и в самом деле думаешь, что любовь помогает видеть человека ясно? Всё совсем наоборот. Любовь – искривлённое стекло, которое всегда обманывает зрение. Поверь мне, я знаю о жизни побольше, чем ты. Каждый раз, когда я смотрела на кого-то через это стекло, мне приходилось расплачиваться…
«Через какое стекло ты смотришь на меня, мама?»
– Твой отец уехал. Я тоже уезжаю – но не в резиденцию. Это только для отвода глаз. Тебе одной я скажу правду – потому что ты должна быть готова, Омилия. Я еду к динну Раллеми, чтобы договориться о твоём браке с его сыном Дереком.
– Кем?
Она вспомнила Дерека мельком – его смущение после поцелуя, их разговор у Сердца Стужи, пустую болтовню на балу, липкие руки…
Самые страшные фантазии о браке – отец решает отослать её и она оказывается рядом с угрюмым чужаком без единого знакомого лица рядом, отец выписывает ей родовитого мужа из дальних земель, и тот бесконечно нудит на непонятном языке, а по ночам притягивает её к себе чужими, горячими руками – меркли по сравнению с этим.
– Дереком Раллеми. Не паясничай, Омилия, ты с ним хорошо знакома. Я дала вам немало времени, чтобы получше узнать друг друга, и теперь…