– «Получше узнать друг друга»? Вот, значит, что это было.
– А ты как думала? Омилия, его отец баснословно богат. Брак с Раллеми поправит дела, а из-за твоего отца они в плачевном состоянии. Сын Раллеми станет владетелем у твоих ног, пока ты будешь принимать решения на верхнем троне. Кьертания вернётся в наши руки, и впредь Химмельны будут умнее – потому что я всегда буду рядом, моя дорогая дочь, чтобы помочь тебе. Что до твоего отца – он ничего не сможет сделать, если на нашей стороне выступят Раллеми. Долг Химмельнов перед ними огромен. Что будет делать твой отец, если они потребуют от правящего дома уплаты? Складывать камушки с Усели на пару? Этого не хватит, чтобы удержаться на плаву. Его власть станет слишком шаткой, чтобы удержать её. Он ведь не хочет, чтобы вековое правление Химмельнов закончилось вот так, бесславно?.. Ему придётся смириться. Все будут в выигрыше – и он это поймёт.
– Есть и другие способы поправить наши дела, – голос Омилии дрожал, и это было плохо, – усиление экспорта, отец говорил об этом, и…
– Омилия, ты что, вообще меня не слушала? – голос Кораделы, и до того ледяной, похолодел ещё сильнее. Солнце за окнами библиотеки садилось, и по корешкам книг на полках поползли стройные длинные тени. Изгибаясь, они огибали Кораделу. Будто боялись её.
– Я слушала. Но…
– Или ты хочешь, чтобы на трон сел Биркер, калека, который неизбежно станет куклой в чужих руках…
«То ли дело я, не так ли, мама?»
– …а Кьертания перешла прямиком во власть чужеземцев? Ты должна меня слушаться. Я твоя мать, и я владетельница, хранительница души континента, владычица тепла и госпожа огня, или ты забыла об этом? Я знаю, что лучше для тебя. Я знаю, что лучше для страны. Мы долго готовились к этому шагу, и уже скоро, да помогут нам Мир и Душа, мы его сделаем. И ты должна быть готова сыграть свою роль. – Корадела помедлила, внимательно изучая лицо дочери, и продолжила мягче, нежнее: – Я люблю тебя, как никто другой, как никто и никогда не будет любить тебя, дорогая дочь… и однажды, поверь, ты это оценишь. И именно потому, что я люблю тебя, я сделаю всё, чтобы защитить тебя. Ты можешь противиться, злиться… это всё равно будет сделано. Нам не на кого положиться, милая моя. Только друг на друга.
Всё самообладание, взращённое в Омилии жизнью до дворце, матерью, отцом, всей её жизнью, потребовалось ей в тот момент, чтобы широко улыбнуться и кивнуть.
– Конечно, матушка. Я готова. Я… растерялась. Но я понимаю: ты права. В конце концов, это должно было случиться рано или поздно. Мы с Дереком поладим. Он показался мне… смирным.
Несколько мгновений Корадела подозрительно смотрела на неё, но потом кивнула, удовлетворённая.
– Ты мыслишь верно, Омилия. С юным Дереком проблем не будет. Он тебя обожает. Если тебе он не слишком по сердцу, что ж… Чтобы завести наследников, необязательно встречаться слишком часто. Но я предупреждаю тебя сейчас, Омилия: это необходимо, и чем быстрее, тем лучше. Наследники упрочат твоё положение. Твой братец, я уверена, детей иметь не способен. – Поколебавшись, мать коснулась щеки Омилии. – Всё будет хорошо, моя дорогая. Ты снова будешь жить, как пожелаешь, а я – продолжу заботиться о тебе, а потом и о твоих детях. Разве не чудесно?
Уже уходя, Корадела погрозила Омилии пальцем:
– И никому ни слова, моя милая. Это наш с тобой секрет. Я уверена, что Раллеми согласятся, и всё же последнее слово ещё не сказано. Служитель Харстед поедет со мной. Он будет нашим посредником – ведь динн Раллеми так набожен.
– Да, мама.
Омилия вцепилась в край стола так, что побелели пальцы.
– Дьяволы, – прошипела она, когда дверь за Кораделой закрылась.
Что ей делать? Писать отцу? Корадела неспроста дождалась его отъезда, чтобы огорошить Омилию этой новостью. Пока письмо достигнет его – если кто-то из шпионов матери его не перехватит, – дело уже будет сделано.
Даже к брату она не может теперь пойти. Или может? Что, если Корадела просто выдумала всё, чтобы заставить дочь поступить по-своему?
Омилия вспомнила долгие часы, проведённые у ног брата.
«Ты любишь меня, братик?»
«Конечно. Кого ещё мне здесь любить? Ты перемазалась шоколадом, Мил. И, кажется, твой учитель нас нашёл. Вон он идёт – так что придумывай оправдание поскорей».
Мир их летнего дня заслонила ледяная тень голоса Кораделы.
«Никто не будет любить тебя так, как я».
Омилия уронила лицо в ладони. Унельм – ей нужно было увидеть Унельма как можно скорее.
Он должен помочь ей, ведь и он виноват в том, что с ней сейчас творится.
Это он сделал её слабее.
– Госпожа…
Ведела не послушала её, вернулась в библиотеку.
Омилия отняла руки от лица.
– Что тебе нужно? Я же велела ждать меня.
– Я знаю. Но я узнала кое-что… только что. Это ещё не гласно, но вы должны знать. – Что-то в голосе Веделы заставило Омилию поверить: дело серьёзное.
– Что случилось?
– Эрик Стром арестован, пресветлая. За те самые убийства. Представляете?
– Что? – переспросила она, на миг всерьёз задумавшись, а не сон ли все события последнего часа – дурацкий, путанный, странный сон. – Стром – тот самый убийца? Что за чушь?
– Я узнала только что, от Марны, у неё брат служит охранителем. Он сказал, Строма уже в крепость Каделы везут. Госпожа… выходит, у моего знакомого, – так безопасности ради они с Веделой называли Унельма между собой, когда приходилось заговаривать о нём во дворце, – всё получилось, так? Об этом ещё не объявлено, но он, наверное…
– Я что-то ничего не понимаю, – Омилия вздохнула. – Ладно, скоро мы увидимся, и всё станет ясно. Стром… в голове не укладывается. Молчи, пожалуйста, Ведела. Я уже вижу, что ты собираешься сказать какую-то гадость. Я знаю, что Стром тебе не нравится. Но это не делает его убийцей.
– Я не о том, госпожа. Я про моего знакомого и наши планы. Не знаю, как это теперь выйдет. Пока я шла сюда, заметила слуг пресветлой владетельницы. И поглядывали они на меня…
– Мама.
– Да. Не знаю, о чём именно вы говорили, но…
– Увидеться с ним будет труднее. – Омилия тряхнула головой. – Плевать. Она скоро уедет.
– Я знаю, – Ведела зашептала еле слышно. – Об этом тоже говорили. Она уже знает про Строма. Взяла дело под личный контроль и будет на постоянной связи с советом.
– Почта в усадьбе Раллеми должна работать исправно, – пробормотала Омилия.
– Это значит ещё и что она сможет следить за каждым вашим шагом, и встреча с моим знакомым…
– Я знаю, как это устроить. Теперь иди. Мне надо подумать… и написать письма. Одно отправишь в резиденцию Ассели. А другое – своему знакомому. Придумай что-нибудь. Это нужно будет сделать как можно быстрее.
– А открытка, пресветлая? Вы потеряли её, и теперь…
– Забудь об открытке. Кажется, хуже быть всё равно уже не может. Так что будем решать проблемы поочерёдно. Сейчас не до того. И ещё кое-что… – Омилия поколебалась, прежде чем продолжить: – Ты не слышала чего-то нового о Биркере в последнее время?
– О вашем брате, пресветлая?
– Разве у нас здесь много других Биркеров? Ну да, о нём…
– Что именно вас интересует? – Показалось Омилии, или служанка и вправду отвела взгляд?
– Что слышно о нём в последнее время? В городе, во дворце? При мне таких вещей обсуждать не станут, но ты-то много где бываешь. Не случилось ли так, что… его имя стало чаще звучать… а люди, ну… вспоминают о нём?
Ведела и в самом деле не смотрела на неё, и Омилия нахмурилась.
– Говори правду.
– Пожалуй, что так, госпожа. Белый мотылёк…
– Биркер, – поправила наследница чуть резче, чем собиралась, и губы Веделы дрогнули.
– Я знаю, пресветлая. Но в городе его зовут «Белым мотыльком». В последнее время о нём и вправду стали говорить чаще.
– Как о возможном наследнике? – спросила Омилия тихо, и Ведела пожала плечами.
– Я в таких разговорах не участвую, – пробормотала она. – Но… может, и что-то вроде того, да.
– Почему же ты не сказала мне раньше? – Омилия услышала свой голос как будто со стороны – слабый, детский.
– Я не хотела огорчать вас, – пробормотала Ведела. – К тому же… какое это имеет значение? Болтают люди… Это просто пустой трёп, госпожа.
Всё это время…
Чем она сама занималась, выходя в город? Трепетала от счастья, ожидая встречи с Унельмом – вместо того чтобы смотреть и слушать. И кого ей теперь винить?
– Конечно. Ты права, Ведела. Это всё. Оставь меня.
Ведела ушла – поспешнее, чем обычно.
Омилия подвинула к себе бумагу и принялась писать.
Почерк торопливо валился вбок, и мать, должно быть, фыркнула бы, увидев… при мысли об этом Омилия принялась ожесточённо ронять буквы ещё ниже, почти укладывая их на разлинованные строки.
Она должна взять себя в руки, собраться. Вернуться в игру, в каждую из игр – думать, думать, чтобы не остаться проигравшей.
Сорта. Серебро Стужи. Барт
Я проспала весь день – видимо, под воздействием эликсиров, прописанных кропарём.
А может быть, под воздействием стыда. Открыв глаза, я вспомнила о том, что случилось вчера, и тут же пожалела, что не могу проспать ещё несколько дней. Или, может, месяцев.
Зато рука почти не болела. Процессы исцеления шли во мне полным ходом. После завтрака нужно было не забыть ввести вместе с обычными эликсирами те, что мне дали с собою в центре.
Я думала обо всём этом машинально – так же машинально приготовила и выпила кофе, съела кусок хлеба с сыром – и не почувствовала вкуса.
По крайней мере, Строма здесь не было – судя по всему, ушёл из дома рано или даже вовсе ночевал где-то ещё… Мне не хотелось думать где.
Я не знала, откуда взялась та пьянящая, головокружительная смелость, которая подтолкнула меня сделать вчера то, что я сделала. Не знала, как смотреть в глаза своему ястребу теперь, после того, как он отверг меня.