Я не думала, что всё выйдет именно так – я вообще ни о чём не думала. И теперь, сидя над твердеющими остатками хлеба с сыром и остывающим кофе, я пыталась собраться с мыслями, решить, как жить теперь… Уж точно не под одной крышей со Стромом, по крайней мере это было ясно наверняка.
Я медленно вымыла посуду, загасила дравтовую горелку, убедилась, что притушены все валовые лампы. Потом поднялась наверх, сняла с кровати постельное бельё, закинула в корзину для стирки. Разберусь с этим позднее – пока стоило собрать вещи.
Всё это было ошибкой с самого начала. Давно нужно было уйти от него, жить самостоятельно. Завести друзей более близких, чем Кьерки или Маркус. Чаще общаться с сестрёнками. Может быть, начать встречаться с кем-нибудь – почему нет? Я могу понравиться кому-то. Кто-то может понравиться мне.
У меня может быть своя жизнь – жизнь, не связанная с Эриком Стромом. Многие ястребы и охотники отлично работают в паре, не проводя за пределами Стужи времени вместе больше необходимого.
Более того, многие принципиально избирают именно такой путь – и теперь я понимала почему.
Я складывала в сумку книги, блокноты, одежду – одежды у меня накопилась куда больше, чем я ожидала… Не сравнить с парой смен, с которой я приехала, кажется, вечность назад, из Ильмора в столицу.
Я погладила кончиком пальца серебряную птицу, подаренную Стромом. Он говорил, что хотел подарить мне что-то, не несущее символизма, но сейчас в этой маленькой сверкающей птичке я увидела добычу ястреба, представила, как бьётся она у него в когтях.
– Перестань, – сказала я сама себе. – Стром не заманивал тебя, не ловил. Он не виноват, что всё так вышло.
Я сунула птичку в чистый носок, а носок – в сумку. Мне не хотелось надевать её – наверное, не скоро я решусь снова надеть её, если решусь вообще. Я вспомнила, как Стром касался её, лежавшую у меня на шее, и задрожала.
Вспомнила его прикосновения, когда он смазывал мои раны, его улыбки, и то, как он слишком часто стоял близко ко мне – очень близко, куда ближе, чем требовалось.
Как я ни пыталась убедить своё сердце в том, что Стром не заманивал меня в свои сети нарочно, оно дрожало от обиды. Оно, в отличие от меня, знало, что с какого-то момента Стром хотел касаться меня не меньше, чем я – его.
Но ему не хватило смелости.
– Перестань, – снова сказала я. – Не пытайся делать из него труса, чтобы себя утешить.
Я складывала в сумку камзолы, штаны, бельё – а перед глазами было лицо Эрика Строма, каждый шрам – так близко, и его глаза, чёрный и золотой, как зеркальное отражение моих собственных, горящие, как угли… Я чувствовала его прикосновения, которые всё ещё были спрятаны в моём теле, его дыхание – оно смешалось с моим и парило теперь у губ…
Я отпихнула сумку, упала на кровать и спрятала в ладонях пылающее лицо. Я понимала, что никогда больше не смогу быть с ним рядом, не вспоминая о его руках, губах, его тепле и жадности… но деваться было некуда. Связь ястреба и охотницы, нерасторжимая, соединяла нас. И я хотела продолжать искать Сердце, хотела быть рядом, когда Стром преуспеет, увидеть, что случится, когда оно окажется в его руках… Может быть, он оттолкнул меня как раз потому, что я помешала ему достичь Сердца, оказалась обузой? Может быть, он разочаровался во мне?
Я умылась холодной водой, и мне стало чуть легче… А потом я услышала, что в дверь первого этажа стучат.
Не Стром – у него был ключ, и впервые при этой мысли я почувствовала облегчение.
Я пригладила волосы и заправила домашнюю рубашку в штаны перед тем, как открыть.
На пороге стоял Унельм.
Я сразу поняла: что-то случилось. Лицо у него было бледное, волосы всклокочены, куртка застёгнута не на ту пуговицу. Он тяжело дышал, как будто после бега, и смотрел куда-то в сторону, словно боялся глядеть мне в глаза.
– Привет. Что ты здесь делаешь?
Вместо ответа он протянул мне сложенный вдвое листок.
– Мне жаль, Сорта. Правда. И прости… Я приходил утром, стучал… Но никто не открыл.
Следующий выдох застрял в груди, сердце дрогнуло. Я взяла листок негнущимися пальцами, развернула.
«Иде, ничего не предпринимай. Я разберусь. Эрик».
– Что это? – тихо спросила я. – Что случилось?
– Строма арестовали… Вчера, – сказал Унельм быстро, проглатывая часть слогов, как он делал порой и в детстве, стремясь поскорее разделаться с самым неприятным, чтобы поскорее вернуться к играм и веселью как ни в чём ни бывало.
– Что?.. – Я осеклась, поняв, что в который раз повторяю одно и то же. – Этого не может быть. Ты же говорил, что всё в порядке. То дело с контрабандой… он не виновен, Олке сам это признал, разве нет?
И ошибался – но знать о том, что я в курсе, Ульму точно не следовало.
– Дело не в контрабанде, – пробормотал Унельм. – Это про убийства… ну, те самые убийства. Ночью было новое. И Строма застали рядом с жертвой. Он…
Голос Унельма зазвучал вдруг гулко, как будто уши залепило снегом. Слова доносились откуда-то издалека, и я ухватилась за дверной косяк, потому что мир поплыл вдруг куда-то – и я вместе с ним.
Его руки на моём теле.
Кровь под его Арками, кровь в его снах.
И его глаза – они были достаточно близко ко мне, чтобы я могла увидеть в них душу.
– Это ошибка, – сказала я твёрдо, и мир пришёл в равновесие.
– Если это ошибка, об этом скоро узнают, – сказал Ульм. Я попыталась поймать его взгляд. Тщетно.
– Это ты увидел его там, да? Ты сделал так, что его арестовали?
Ульм молчал, и я почувствовала, как сжимаются кулаки, как что-то внутри меня жаждет ударить его изо всех сил, не сдерживая ни себя, ни препараты. Я ещё не успела ввести утренний эликсир и вряд ли причинила бы ему серьёзный вред – но в тот момент жалела об этом.
– Значит, это правда.
– Слушай, Сорта… Я до последнего надеялся, что он тут ни при чём. Я знаю, что он для тебя…
– Ты ничего не знаешь. Слышишь? Ничего. – Я разжала кулаки, глубоко вдохнула. Что бы там ни писал Стром, я должна была сделать всё, что смогу, чтобы вытащить его из беды. А Унельм, как ни крути, был теперь представителем закона. – Эрик не виноват. Он был дома каждую ночь, когда совершались убийства. Я могу это подтвердить…
– Свидетельству охотницы никто не поверит, Сорта. Кроме того, он мог уходить, когда ты засыпала – как вчера…
– Значит, его подставили. Строму многие завидуют, его могли…
– Вынудить прийти на место преступления? Как?
На этот раз я не удержалась – подалась вперёд, вцепилась в рукав Ульма, подтащила его ближе к себе – ему наконец пришлось посмотреть мне в глаза.
– Это ведь твоя работа – расследовать, так? Ну так выясни, как это случилось.
Некоторое время мы смотрели друг на друга, а потом Унельм вдруг обнял меня – так внезапно, что я не успела ему помешать.
– Мне жаль, что я постоянно причиняю тебе боль, Сорта, – сказал он мне в волосы, и я почувствовала его запах – знакомый с детства. Не изменившийся. – Я не хочу этого. Я буду счастлив, если Стром не виноват… Но пока что очень многое показывает, что… Пожалуйста, ты должна понять…
Я вывернулась из его рук и его запаха – запаха детства, запаха вины.
– Наверное, награда за него будет огромной, не так ли? – Ресницы Ульма дрогнули, и я поняла, что угадала. – Ты ведь ради неё так усердствовал? Я знаю, что у этого твоего Олке на Строма зуб, и ты, значит, решил, что убедить его в том, что именно он виноват, будет проще простого? Знаешь, я многого могла бы от тебя ожидать, но это…
– Думай что хочешь, – сказал он неожиданно взрослым, усталым тоном – такого я от него прежде не слышала. – Я понимаю, он – твой ястреб. Нерасторжимые узы, всё такое… Но если он и вправду виновен? Подумай об этом, Сорта. Если он и вправду убил всех этих людей… Ты что, и тогда будешь его защищать? Не делай глупостей, ладно? Если он невиновен – я первым приду просить у него прощения.
– Сильно сомневаюсь. – Прежде чем Унельм успел ответить, я отступила в дом и захлопнула дверь, прижалась лбом к тёплому дереву.
Я дрожала.
Слишком много всего. В кои-то веки я чувствовала, что не могу оставаться хладнокровной, не могу думать…
Мне нужна была помощь. Нужно было посоветоваться с кем-то, кто был Строму близок – и кто мог знать, что делать.
Всего однажды я была в гостях у Барта – в компании Эрика – и не была уверена, что сумею найти его дом. Но попытаться стоило.
Я переоделась, шипя от боли каждый раз, когда одежда касалась левой руки. Нужно было как можно быстрее найти транспорт – любой. Уже собираясь отворить дверь, я вспомнила об эликсирах и, поминая дьяволов, принялась в который раз за день штурмовать проклятую лестницу.
«Ничего не предпринимай».
Я представила себе Строма, его выражение лица, когда он будет говорить: «Я ведь просил не лезть, Хальсон. Почему ты опять не послушала?»
Пусть злится. Пусть отвергает меня, пусть откажется от меня совсем… Но я собиралась сделать что угодно, чтобы помочь ему.
Идя по обочине, я думала: то, что Эрик попал в такую беду сразу после того, как мы почти достигли Сердца, не может быть совпадением. Пока что я не могла подумать об этом как следует… И всё же в этот миг я впервые почувствовала, как будто все мы – Стром, я, может быть, даже Химмельны – всего лишь фигуры на чьих-то полях.
Что ж, если это и вправду так и если игроки и вправду решили убрать Строма с полей, они не на тех напали.
Мне удалось сесть на поезд, шедший до квартала Торговцев, где жил Барт. Там я поплутала с полчаса, но, в конце концов, узнала его дом – небольшой, выкрашенный в белый, с синей покатой крышей.
Барт почти сразу открыл мне – и я тут же поняла: он знает. Выглядел наставник Строма старее обычного, и руки его дрожали.
– А, Иде Хальсон. Само собой… Правильно сделала, что пришла. Заходи, девочка.
Я последовала за ним в тёмную гостиную. Здесь пахло старой деревянной мебелью и лежалой тканью. В этом запахе было что-то успокаивающее.