то и не было.
– Но мы ведь победили, так? – спросил мужчина, сидевший рядом с ней, чьего имени я не знала. – Ведь так?
Ему ответили молчанием – все хорошо знали ответ.
Я слушала общий разговор вполуха, плавая в жаре, идущем от камина, как в горячей воде. Я уже очень давно не спала нормально, и теперь – Стром освобождён и отправлен под присмотр кропарей, препараторы ушли с площади, забрав тело Горре, чьи родные, говорят, получили щедрую компенсацию – чтобы не поднимали шума или из уважения к его таланту?.. Говорят, работы Горре в десятки раз подскочили в стоимости после его гибели.
Я чувствовала, что могу уснуть прямо тут, скорчившись в огромном продавленном кресле в гостиной Барта.
Никто не знал о моём визите к Биркеру Химмельну. Я сама понятия не имела, как именно он добился освобождения Строма – но прямо сейчас мне было плевать.
Всё закончилось. Стром был жив и свободен. Ни я, ни мои сёстры не пострадали… И, кажется, Химмельны и планировали не поднимать шума из-за случившегося. Если вдуматься – и вправду самая разумная политика. Очень скоро – может быть, даже завтра – жизнь пойдёт своим чередом. Никому не хочется думать о смертях и забастовках, несправедливости и хрупкости всего того, что кажется незыблемым.
Людей легко убедить ни о чём не думать. Химмельны об этом знали.
Гибель Горре была снегом, готовым в любой момент сойти с горы лавиной. Будь среди нас лидер, желавший разжечь недовольство препараторов сильнее прежнего, Горре стал бы мучеником.
Но большинство препараторов поверили, что добились своего, а остальные не были готовы делать решительных шагов прямо сейчас… И Горре стал случайной жертвой.
С тех пор я всегда обходила тот переулок, будто тело художника всё ещё было там.
Я слышала, что многие стали приносить остролисты – любимые цветы Горре – на место его гибели, и что охранители время от времени убирали их… но сама не пришла ни разу.
Не участием в забастовке – игрой с Белым мотыльком я добилась своего… и больше не хотела лезть на рожон.
Не теперь, когда Стром свободен, а Сердце Стужи – так близко.
– Позаботься о нём, – сказал Барт, провожая меня до двери. – Его членство в Совете Десяти приостановлено – мальчик будет в ярости, когда узнает… Но с этим, боюсь, ничего не поделаешь. Слишком много грешков Эрика всплыло, пока Олке под него копал. К счастью, мелких грешков… О больших Олке только догадывается.
Мне хотелось спросить об увиденном в ангаре, но я промолчала.
– У отдела ничего не выйдет, – твёрдо добавил Барт. – Он ничего больше не найдёт. Мы об этом позаботимся. Но Эрик доставил им слишком много хлопот… это не могло остаться совсем без последствий. Думаю, мы легко отделались.
«Ничего не изменилось, – хотела сказать я. – Вы не добились ничего. Даже Строма освободили только благодаря мне. Забастовка ничего не изменила… Мир остался таким же несправедливым, каким был всегда».
Но, само собой, я ничего не сказала.
Я сама не была бы готова идти до конца – так как могла требовать этого от других?
И всё же с того самого дня, как я увидела Горре лежавшим там, в переулке, с его удивительной головой, проломленной самым обычным камнем, что-то новое поселилось во мне.
Желание Эрика Строма, ставшее и моим желанием, было теперь куда более личным, чем прежде…
И, думая о встрече с Эриком, о предстоящем нам новом походе за Сердцем Стужи, я трепетала от нетерпения и страха.
Впрочем, не только они заставляли меня трепетать.
Спустя несколько дней Эрик Стром всё ещё не вернулся домой, и вечерами я тихо сходила с ума от беспокойства, сидя у камина с одной из его книг и по нескольку раз перечитывая одну и ту же страницу.
Тогда же я обнаружила новые чёрные следы от эликсиров под собственной кожей. Особенно заметными они оказались на груди, руках и ногах. Я долго разглядывала себя в зеркале, привыкая к очередной новой черте в облике. Я не знала, удастся ли убрать их в процессе реабилитации – о таких вещах препараторы быстро привыкают не думать.
Я перемыла всю посуду, дважды протёрла полы, вычистила камин – всё это не уменьшило тревогу. Я не послушалась ястреба – и вряд ли для Строма послужит оправданием то, что я спасла ему жизнь.
Забастовка завершилась. Я вернулась в центр. Кропари и охотники, не покидавшие рабочих мест, посматривали на меня косо – а может, мне это только казалось.
В отсутствие Эрика мне приходилось участвовать в коллективных охотах в составе групп на слое Мира, и, кажется, наставник мог бы мной гордиться. Я была точной, собранной, быстрой. Здесь я не думала о косых взглядах или Строме. Здесь, как и всегда, не было места ничему, кроме Стужи.
Как ни странно, здоровье Строма меня не тревожило. Я так привыкла видеть его сильным, несгибаемым – казалось, всё ему нипочём – что даже такое долгое пребывание под опекой кропарей меня не смутило.
И в самом деле, когда очередным вечером – на город опускался необычайно яркий, оранжевый закат – входная дверь наконец открылась, и я безошибочно узнала звук его шагов, Стром выглядел точно так же, как всегда. Разве что заметная темнота под глазами выдавала, что ещё недавно он был нездоров.
Он был одет просто – на чёрном плаще больше не было знака Десяти, заключённого в круг. Я заметила, что кожа вокруг разъёма у него воспалилась, а следы от эликсиров на руках казались чернее обычного.
Не поздоровавшись со мной, он подбросил дров в камин и сел за стол. Я подошла, чтобы налить ему чай, и он поморщился, когда я случайно задела его руку своей.
Раньше меня бы это задело, но теперь я разозлилась.
– Я думала, ты будешь рад меня видеть.
– Я рад тебя видеть. И именно поэтому молчу. Ведь то, что я скажу, может тебе не понравиться, Хальсон.
Как я и думала – будто и не было Каделы, забастовки, смертного приговора, пещеры, поцелуев… с Эриком Стромом было не угадать, в какой момент придётся начинать всё заново.
– Я вся внимание.
– Уверена? Очень хорошо. – Он отставил чашку, и я заметила, что его пальцы подрагивают. Возможно, в Каделе ему досталось больше, чем я думала. – Ты нарушила приказ. Опять. А ведь я выражался предельно точно, Иде.
– Ты мог умереть…
– Это моё дело. Я знал риски, я принял решение…
– Это не только твоё дело! – Глупо было кричать, выходить из себя – с ним это всё равно никогда бы не сработало, – но слишком долго сдерживаемое напряжение вырвалось на волю, и я ничего не могла с ним поделать. – Это и моё дело. Мне не всё равно, что с тобой будет… В конце концов, как бы я нашла Сердце без тебя? Разве ты об этом не думал?
– Если бы ты попала в беду из-за вашей с Бартом идиотской затеи, ты бы определённо никогда его не нашла. Я, конечно, подозревал, что вы попытаетесь сделать что-то, сколько ни проси… Но уж, конечно, не ожидал, что это будет такая глупость.
– Это был твой собственный план.
– Я прекрасно знаю свой собственный план! – Стром редко повышал голос, и я вздрогнула. Заметив это, он заговорил тише. – Любой ход – бессмыслица, если сделать его не вовремя. То, что могло пойти во благо, не дало ничего.
– Ты жив. Ты на свободе. – Конечно, мне стоило рассказать ему о Биркере. Но я не рассказала – может быть, отчасти из желания убедить его в том, что наша забастовка, гибель Горре были не напрасны. Убедить его – или себя?
– Я и так был бы жив и на свободе.
Эрик Стром не мог бы сделать мне больнее – от этих его слов перехватило дыхание, похолодели руки. Но я не могла позволить ему заметить – и высоко подняла голову.
– Я хотела помочь тебе. Я не могла просто ждать, пока ты был там, в Каделе. Пока они… я должна была что-то сделать. Кроме того, разве всё это – не то, чего ты хотел? Препараторы сделали что-то наперекор Химмельнам, выступили вместе, и…
– Жалкая горстка. Балаган, который показал, что мы беспомощны – и не готовы на действительно серьёзные шаги. – Видимо, он не мог усидеть на месте – поднялся и встал напротив камина, как будто там, на раскалённых углях, плавился и чадил его драгоценный план.
Я встала рядом с ним, глядя в его упрямую щёку – на меня он не смотрел. Щека была гладко выбрита – он сделал это перед тем, как прийти сюда.
Ко мне.
– И что мы способны объединиться, – тихо сказала я. – Сплотиться вокруг тебя, ради тебя… а ведь не все там даже тебя знали. Весь Химмельборг увидел, что не все довольны тем, как всё устроено… разве этого так уж мало?
– Не заговаривай мне зубы, Иде. – Он устало вздохнул, прикрыл глаза. – Я больше не один из Десяти, я лишился контроля над препараторами, теперь за мной будут гораздо пристальнее следить. Кроме того, если нам снова понадобится забастовка, Химмельны будут готовы. Всё это – результат необдуманных действий. Твоих в том числе.
– Если у тебя была идея получше, чего же ты ждал? Чтобы тебя отправили в Стужу?
Он вздохнул, и его лицо снова стало непроницаемым, почти скучающим. В этот момент я почти ненавидела его.
– Я с самого начала предупреждал тебя, Хальсон. Я говорил: если хочешь участвовать, придётся быть терпеливой. Теперь я понял, что ошибся. Во всём этом и моя вина. Я должен был подумать о том, что тебе будет слишком сложно…
– Само собой. – Мне очень хотелось быть такой же невозмутимой, ранящей спокойствием, но я дрожала от злости и понимала: Эрик Стром, мой ястреб, чувствует это. – Я недостаточно хороша для твоих… замыслов. Но я делала всё, чтобы найти Сердце. Всё, чтобы помочь тебе…
– Пожалуйста, успокойся, или…
– Или что? Ты даже посмотреть на меня не можешь. Если тебе так противно на меня смотреть, если я такая плохая охотница, может, лучше просто написать заявление, чтобы они…
Тогда он наконец посмотрел на меня.
И я замолчала.
Мир вокруг плавился в последних лучах, падавших на нас сквозь стекло. В алом закатном воздухе плавали пылинки. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ. Я закрыла глаза и почувствовала, как Эрик Стром целует меня в ответ. Он прижал меня к себе так, будто уже делал это сотни раз.