«Мы отогнали их назад», – понял Порто. Еще мгновение назад он даже не думал, что переживет эту бурю смерти и безумия. Однако норны теперь отступали к открытым воротам, и Бриндур вел погоню за ними. К сожалению, риммеры были пешими, а Белые лисы двигались, словно сам ветер. Их кони, казалось, скользили по неровной земле. Северяне не могли угнаться за ними.
Порто упал на колени. Массивные створки застонали, начиная движение, и затем оглушительно захлопнулись, когда последние норны исчезли в черном проеме. Около дюжины северян с криками заколотили по воротам своим оружием. Охваченные безумием битвы, они, наверное, верили, что могут захватить всю Наккигу, если только прорвутся в недра горы.
Новые раны давали о себе знать: глубокий порез, который нанес ему норнский всадник, кровавые ссадины и царапины, оставленные ногтями мертвых. Он так устал, что захотелось лечь среди павших и раненых товарищей. И он заснул бы, если бы не боялся быть захороненным по ошибке.
Порто старался отдышаться; его ноги дрожали, как у новорожденного жеребенка. И тут он увидел, что к нему подползало какое-то существо. Оно извивалось на земле и издавало хриплые свистящие звуки. Хотелось верить, что это животное – какой-то падальщик, выползший на поле битвы в поисках человеческой плоти, – но существо двигалось абсолютно неестественно. Порто поднял меч, который казался таким тяжелым, как брус из каштанового дерева.
Он боялся, что увидит мертвого Эндри или другого погибшего товарища. Однако его страх рассеялся, когда фигура на земле подняла лицо к свету звезд. Порто не узнал эти выпученные глаза и искривленный мукой рот, хотя в них было нечто странное, притягивавшее к себе внимание. Существо продолжало ползти к его ногам, но Порто не двигался. Меч дрожал в ослабевших руках. Он не мог держать его на весу. Взгляд, словно обретя самостоятельность, остановился на кровавом следе, который тянулся по заснеженной земле за половиной рассеченного тела. Когда искалеченный воин подполз еще ближе, он приподнял руку, словно взывал к милосердию, а затем, истощив свои силы, опустил ладонь на сапог Порто.
– Помоги… мне, – выдохнул солдат.
Порто с ужасом понял, что это был не оживший труп, а живой человек – его сослуживец, смертельно раненный риммер, пятнавший кровью недавно выпавший снег.
Очевидно, два произнесенных слова истощили последние силы солдата. Умирающий человек распластался на взбитой земле. Порто ломающимся голосом позвал на помощь, но никто не пришел. В серых сумерках перед рассветом пологий склон горы выглядел, как изображение самого ада на картине обезумевшего художника. Холодный ад без озер огня; место трупов или восставших трупов, медленно белевших под хлопьями падавшего снега. Человек, лежавший в его ногах, издал последнее хриплое дыхание и затих навеки.
Порто отошел от мертвого солдата, присел на корточки и начал раскачиваться вперед и назад. Восходящее солнце раскрашивало небо первыми красками, но в нараставшем свете человеческие останки выглядели еще ужаснее, а тела – истерзанными и жалкими. Наконец, обессиленный и истощенный, Порто упал на холодную землю и горько заплакал.
«Перед описанием этого судьбоносного момента во время осады, когда Ахенаби и его певчие подняли мертвых смертных, а генерал Суно’ку совершила молниеносную вылазку в попытке уничтожить огромный таран северян, ваш летописец должна выразить собственное мнение и рассказать о трудностях, с которыми наш орден сталкивается при составлении записей о таких временах.
Когда мы называем укрепляющий сон нашей королевы «кета-джи’индра» – «опасным сном», – это не только элемент поэзии. Происхождение слова «кета» датируется эпохой самого Сада. Оно содержит в себе не просто идею «опасности», но также и намек на «непостижимый хаос».
Мы, Облачные дети, не используем «кета» для описания других угроз. Раненый гигант или тысячи северян, осаждающих Наккигу, тоже несут опасность для наших сородичей, но они не являются чем-то непостижимым. Однако восстановительный сон королевы Утук’ку представляет собой особую угрозу для нашей расы – неведомый хаос, потому что она перестает руководить своим народом. Сам порядок вещей подвергается риску, как будто бы звезды оставили небесные пути и создали для себя новые случайные маршруты через небо. Когда королева спит, вместо ее любимого и правдивого голоса мы слышим мнения других людей, а многие ныне бьются за власть над судьбой народа. Ничто уже не находится на правильных местах.
Кюсаю, четвертый церемониймейстер, однажды сказал: «В сезон кета-джи’индра небо и земля меняются местами, а горы становятся на свои вершины». Именно в дни Кюсаю великий Друкхи Мученик, сын королевы, был убит смертными. Ослабев от горя, Утук’ку вошла в «опасный сон» и провела в нем даже большее время, чем сейчас. Пока длился ее сон, многие события изменили лик Наккиги. Люди ощущали себя в полной темноте, и будущее народа было неопределенным.
То же самое случилось и в тот недавний день, о котором здесь идет речь. Силы северян продолжали осаждать наш город. Их внезапная победа и наше ужасное поражение были в какой-то момент одинаково возможны. Но в конечном счете обе эти возможности исчезли.
Риск открытия ворот, когда генерал Суно’ку атаковала таран из черного железа, не привел к фатальному бедствию, как того боялись некоторые лидеры орденов. Однако и осадное орудие не было разрушено. Генералу и ее уцелевшим Жертвам пришлось отступить. А лорд Ахенаби спел песню такой силы, что сотни и сотни трупов северян восстали из мест захоронений и пошли под звездным небом, убивая многих наших врагов и сея ужас в их сердцах. Но этого оказалось недостаточно, чтобы прогнать армию герцога с наших земель.
Неопределенность тех дней породила много слухов и историй, которые распространяются до нынешних пор. Все это затрудняет работу скромного летописца. В такие времена истина ускользает из рук. Некоторые говорят, что, когда королева спит, в мире внезапно возникает много истин – поскольку лишь наша великая королева в своей мудрости и силе необходимой уместности определяет порядок всех вещей. При ее отсутствии факты больше не имеют основы, заслуживающей полного доверия. При ее отсутствии авторитет и уважение лидеров рассеиваются или даже теряются полностью. Каким образом мы можем знать, что реально или нереально? И как может скромный летописец выявить истину таких моментов, когда событие случилось недавно, когда не прошел хотя бы один Великий год?
Вот конкретные факты той ночи: лорд Ахенаби поднял сотни мертвецов, и генерал Суно’ку изо всех сил старалась похитить таран смертных. План первого удался; у второй ничего не получилось, и поэтому осада продолжалась. Каждый день порождал новые слухи о том часе открытых ворот: о сотнях рабов, убежавших в суматохе из Наккиги, или о десятках шпионов (как некоторые заявляли), просочившихся в город. В любом случае эти слухи возникли в смутное время, когда реальность нельзя было зафиксировать – когда наша королева спала – и в мире не существовало ничего определенного, кроме непостижимого хаоса. Никто не может сказать, что именно произошло, и менее всех – простой летописец, потому что истина пребывала во сне».
Леди Миджа сейт-Джинната из Ордена Летописцев.
Изгримнур так устал, что едва мог переставлять ноги, но длинный день, к сожалению, еще не закончился. Он благодарил всемогущего Бога, что после восхода солнца восставшие мертвецы снова стали мертвыми. Их тела теперь хоронили под соответствующие молитвы. На обратном пути к своему шатру герцог переговорил с главным армейским капелланом и разрешил тому провести большой погребальный ритуал. Или священник просил его о чем-то другом? Изгримнур настолько вымотался, что уже не помнил всех деталей.
Кто-то ожидал его в шатре – молчаливая и неподвижная фигура, стоявшая в затемненном месте. Изгримнур сжал рукоятку кинжала, браня себя за невнимательность. Однако, когда он угрожающе шагнул вперед, фигура даже не пошевелилась.
– Отошлите своих людей, герцог Изгримнур. То, о чем я хочу сказать, предназначено только для ваших ушей.
– Аямину?
Сердце Изгримнура тяжело забилось.
– Женщина, ради Эйдона, разве можно так прятаться в темноте? А если бы я убил вас ненароком?
Ситха смиренно склонила голову.
– Да, вы на это способны.
Судя по ее голосу, она не верила в такую возможность.
– Где вы были? – спросил Изгримнур.
Из-за усталости и удивления он говорил громче и суровее, чем делал бы это в другом настроении.
– Когда мертвецы поднялись из могил, я постоянно звал вас, но вы не отвечали.
– Да, я не отвечала, – согласилась она. – Мне не хотелось бы объясняться по этому поводу.
Изгримнур тут же подумал о предательстве, но не смог найти ни одной причины для подобного поступка.
– Так что вы желали сообщить мне, женщина-фейри? – поинтересовался он. – Только побыстрее, пожалуйста. Я должен похоронить мертвых людей и возобновить осаду.
Аямину кивнула головой:
– Я уже говорила, что вы не понимаете глубин этой горы и корней того, что можно было бы назвать безумием хикеда’ев. Прежде чем вы начнете планировать остальную часть битвы, я думаю, вам было бы полезно узнать дополнительную информацию о наших сородичах. Одной из их мотивирующих основ является общая история нашего народа, которая уходит в глубокое прошлое – задолго до появления на этих землях смертных людей.
Изгримнул взял кувшин и налил себе чашу эля. Тот оказался холоднее, чем ему хотелось бы. В последнее время герцог слишком часто проклинал погоду. На этот раз он воздержался от крепких слов. Изгримнур предложил напиток женщине, но ситха отказалась.
– Тогда рассказывайте, – с усталым вздохом произнес герцог.
– Я думаю, вам мало что известно о так называемом Разделении – моменте истории, когда хикеда’я и мой род зида’я пошли отдельными путями. Хикеда’я – норны, или Белые лисы, как вы называете их – утверждают, что наши два племени отделились друг от друга из-за смертных. Хикеда’я желали отомстить за смерть сына королевы Утук’ку, но зида’я не хотели участвовать в уничтожении другой расы.