Огромный продолговатый валун прокатился мимо, зарылся одним концом в более рыхлую почву долины и, постояв на торце какое-то время, рухнул на землю с фонтанами мелких камней и заснеженной земли. Это случилось всего в дюжине ярдов от того места, где лежали герцог и его спаситель Слудиг. Вокруг них падали каменные глыбы размером больше, чем сам Изгримнур. С неба сыпался град осколков, но герцог, прикрыв голову руками, продолжал смотреть на гору.
Когда последние и самые крупные куски скальной породы скатились по крутому склону – некоторые по сотню локтей в длину и даже более того, – Изгримнуру показалось, что он увидел фигуру норнской воительницы. Генерал стояла на том же месте, где они вели беседу, но, глядя на гору, не двигалась, как будто окаменела. Затем огромная скользящая масса камнепада накрыла ее, вминая в землю все, что находилось там, и фигура исчезла.
Долгие мгновения после этого момента грохот осыпавшихся камней отдавался эхом по всей долине, словно гул удалявшейся бури. Затем наступила тишина. Древние ворота и вся нижняя часть склона исчезли из виду, погребенные под бесчисленными тоннами черного камня. Кое-где на широком клине осыпи, поднимавшемся далеко вверх по склону горы, виднелись чудовищные валуны, напоминавшие остовы разбитых кораблей.
Изгримнур вытер лицо. Одна его рука была окровавлена, хотя он не чувствовал боли. Слудиг встал рядом с ним на колени. Из-под камней на ближней стороне обвала доносились стоны и крики раздавленных людей, которым не повезло умереть мгновенной смертью. Но над той стороной горы, где прежде находились ворота норнов, повисла близкая к безмолвию тишина. Только время от времени ее нарушал перестук камней, когда какая-нибудь глыба скользила вниз по осыпи, пока не находила себе места покоя.
– Мой лорд, – потянув его за руку, окликнул Слудиг. – Вы целы? Вас не ранило?
Изгримнур почти не слышал его. В ушах герцога все еще звучал шум камнепада. Он с удивлением посмотрел на окровавленную ладонь, словно никогда не видел ничего подобного. Затем его взгляд снова вернулся к мрачному конусу горы, вокруг которого висела дымка из каменной пыли и кружившегося снега.
– Все кончено, – прошептал Изгримнур.
Его рот был забит грязью, и он едва мог произносить слова. Несмотря на хаос в лагере, герцог мог думать только о хрупкой фигуре генерала Суно’ку – ее прямой, как лезвие меча, спине, – когда она спокойно ожидала смерть. Он сплюнул, пытаясь очистить язык.
– Сохрани нас Бог! Слудиг, мы никогда не расчистим этот завал… и они больше никуда не убегут. Войне конец.
Часть V. Долгий путь домой
«Первый ярус главных улиц Наккиги был увешан белоснежными траурными знаменами, и даже беднейшие из бедных носили белые повязки на руках. Все уцелевшие Жертвы выстроились двумя шеренгами в почетном карауле вдоль обеих стен Мерцающего прохода, и все, кто шел к Полю Черной Воды, отдавали генералу честь, проходя между ними.
Конечно, гроб Суно’ку сейт-Ийора был пустым, но почти все жители Наккиги собрались на площади, чтобы попрощаться с любимой воительницей. Несмотря на потерю такой значимой персоны, некоторые хикеда’я во время церемонии ощущали атмосферу триумфа, поскольку, вопреки всем ожиданиям, осада смертных закончилась, враг ушел, и Наккига продолжила свое существование.
За исключением самой королевы и лорда Ахенаби, которые по-прежнему пребывали за вуалью джи’индры, вся высшая знать нашего народа пришла на похороны Суно’ку. Принц-храмовник Пратики из королевского клана Хамакха поместил на пустой гроб священную корону из ведьминого дерева, а командир и родственник генерала, верховный маршал Мюяр сей-Ийора, возложил рядом с ней венок из тисовых ветвей. Воздавая дань храбрости Суно’ку, которую признавали все жители города, верховный магистр Яарик из Ордена Каменщиков поместил рядом с другими подношениями величайшее наследие своей семьи – драгоценное ожерелье, названное Сердцем Того, Что Было Утеряно.
Когда церемония закончилась, гроб медленно пронесли через толпу горожан и поместили в склепе клана Ийоры. Так, во время великой опасности, угрожавшей нашей расе, генерал Суно’ку стала душой хикеда’я. Народ никогда не забудет ее».
– Леди Миджа сейт-Джинната из Ордена Летописцев.
– Перестань, муж. Ну, почему я не могу побаловать тебя? Копченая слепая рыба считается деликатесом. Это самое лучшее и изысканное блюдо, которое у нас было в последнее время. Я нахожу его лучшим вдвойне, потому что рыбу поймали в твоем озере.
– Это не мое озеро, – ответил Вийеки, понимая, что его возражение звучало неубедительно.
– Конечно, твое.
Кхимабу жестом велела одной из новых служанок поставить перед ним поднос.
– Кому еще оно может принадлежать?
Пожалуй, самым странным и приятным событием, случившимся при обрушении скал в районе ворот, оказалось обширное смещение горных пород – как раз в том месте, где Каменщики Вийеки рубили широкую штольню в обход Запретных Глубин. Огромное сотрясение горы создало пролом, ведущий в смежные пещеры нижних уровней. Там рабочие обнаружили прежде неизвестное озеро, которое покоилось в темноте у корней Наккиги, возможно, с того момента, как началось само Время. Через день после рокового камнепада бригадир пригласил старшего помощника магистра на осмотр вновь открытых территорий. Увидев подземный водоем, изобиловавший безглазыми рыбами, изумленный Вийеки назвал его Озером Темного Сада. Берега водоема и стены огромной пещеры были покрыты съедобными мхами. Эти пищевые ресурсы значительно улучшили ситуацию в городе, так как жители наконец перестали бояться голодной смерти. Хотя в связи с общественным настроением водоем переименовали в Озеро Суно’ку, Вийеки за такое важное и своевременное открытие приобрел хорошую репутацию в народе. И если сам он был не очень рад неожиданно приобретенной известности, то его жена придерживалась иного мнения.
– Почему ты не ешь? – настаивала она. – Не хочешь рыбу, так отведай дикобразный мох. Повар превзошел сам себя.
Дикобразный мох был колючим лишайником, довольно редким в пещерах Наккиги. В сваренном и приправленном специями виде он считался любимым блюдом древних благородных семейств.
– Я все время думаю, что это произошло не случайно, – сказал Вийеки. – Магистр Яарик знает глубинные места, как никто другой в Наккиге. Возможно, он предполагал, что мы найдем там озеро.
– Какая разница? – раздраженным тоном спросила Кхимабу. – Яарик благоволит тебе. Несмотря на все твои тревоги, он недавно объявил главе Лабиринта, что ты будешь его преемником. И, конечно, он мог предполагать, что ты найдешь такое место. Что тут странного?
Вийеки отложил вилку и отодвинул блюдо с нетронутой рыбой.
– Извини, жена, – сказал он. – Столько забот, что я потерял аппетит. И сейчас из меня не получится хорошего собеседника.
– Это верно, ты плохая компания. Но я прощаю тебя.
Кхимабу сияла от радости. Будто помолодев, она выглядела, как девушка, только обретшая женскую зрелость.
– Мой кузен Ясио говорит, что Лабиринт почтит тебя новым саном от имени королевы. Подумай об этом! Ты будешь верховным магистром!
Он встал, стараясь не казаться слишком торопливым. Его слюна внезапно обрела кислый привкус, и запах рыбы вызвал приступ тошноты.
– Да, конечно, нас удостоят этой чести, – ответил он. – Я благодарен Лабиринту и королеве. Прошу извинить меня, жена. У меня болит голова, и мне нужно немного пройтись.
Он нуждался не в воздухе и даже не в прогулке. Шагая по улицам второго яруса, Вийеки понимал, что на самом деле ему была нужна уверенность или, по крайней мере, понимание происходящего. Он хотел, чтобы его болезненные мысли отступили и к нему вернулось былое спокойствие.
Хикеда’я в Наккиге привыкли к обвалам и содрогавшейся земле. Поэтому, когда огромные камни завалили ворота, многие люди подумали, что это еще один пример беспокойного сна горы. Но в первые моменты камнепада, прежде чем охранники втащили его в малые боковые ворота, Вийеки находился снаружи. Он видел, как сумерки внезапно стали черными, а небо превратилось в падающий камень. Он видел, как дюжины риммеров в мгновение ока были уничтожены под падавшими валунами. Вийеки был свидетелем того, как генерал Суно’ку спокойно ожидала смерть. Он видел, как ее жизнь угасла, будто огарок свечи. И он каждую ночь просыпался по нескольку раз, ловя ртом воздух и все еще пытаясь укрыться от града камней.
Однако его нынешнее беспокойство не было вызвано страхом или переживаниями тех мгновений, когда обрушилась часть склона. Ему не давал покоя странный жест уважения, который Яарик продемонстрировал при погребении генерала.
Как и остальные хикеда’я, присутствовавшие на похоронах Суно’ку, Вийеки тоже аплодировал щедрому дару, который Яарик преподнес павшей воительнице – семейной реликвии клана Киджада, драгоценному Сердцу Того, Что Было Утеряно. Однако в отличие от эмоций других сородичей его одобрение рассеялось еще до того, как гроб скользнул в нишу склепа. И чем больше Вийеки думал о поступке Яарика, тем меньше смысла он видел в нем. Теперь эти сомнения не давали ему покоя все дневные часы.
Почему его наставник проявил такую щедрость? Многие хикеда’я искренне любили и восхищались Суно’ку, но Яарик не принадлежал к их числу. Если бы какое-то другое должностное лицо говорило о ней с такой пренебрежительностью, а затем возложило бы на гроб драгоценную фамильную реликвию – вещь из самого Сада, – Вийеки назвал бы это циничным политизированным жестом для завоевания благосклонности простого народа, который чтил генерала и наивно верил, что именно Суно’ку прогнала северян и без посторонней помощи спасла жителей Наккиги. Но Яарик был известен своим пренебрежением к таким простым вульгарным жестам. Он никогда не добивался популярности, ублажая народные массы или элитарный слой общества. В любом случае, Яарик не нуждался в дополнительной славе. Действия Каменщиков во время осады и открытие Вийеки новых территорий сделали верховного магистра почти непререкаемым авторитетом – особенно после камнепада, засыпавшего ворота.