— Ну, давай ещё разок, Краля, офф!
Неожиданно Краля выполнила то, чего так долго добивался Пашка. Она в погоне за сухарём вскинула передние ноги и положила их на приоткрытые ворота вольера, мордой оказавшись почти против лица Пашки. «Дрессировщик» растерялся и отпрянул. Вольер распахнулся и свинья оказалась на свободе.
Захарыч в шорной мирно плёл арапник для джигитов, натягивая неширокие полосы сыромятины на тонкий трос Одна полоска ложилась на другую, прижималась коленкой, пока следующая «косичка» не ложилась на своё место. Затем плетение обстукивалось деревянным молоточком, чтобы принять нужную форму или обжималось круглогубцами. Захарыч мастерски плёл хлысты любой длины. От заказов не было отбоя. Лучше него в цирке никто этого не делал.
Он работал, прислушиваясь к своим мыслям и озорному голосу Пашки, развлекающегося со свиньёй.
— Чем бы дитя не тешилось, лишь бы выговоров не получало… — с ухмылкой бурчал старый мастер. — Хм, — дрессировщик! Тоже мне, Дуров! Это Смыков не видит, хомут тебе…
На сегодня все дела были сделаны, оставалось только качественно отработать вечернее представление. Вдруг до Захарыча донеслись тревожные возгласы Пашки и явно недовольные повизгивания Крали. Он выглянул из шорной.
— Мать твою!.. — невольно вырвалось у обычно не ругающегося Захарыча. — Не пускай её из конюшни!
Краля никак не хотела заходить в свой вольер. Она металась мимо растопыренных рук Пашки и шарахалась от наступающего старшего конюха с деревянным молотком в руке. Со стороны можно было подумать, что пришёл последний час этой свиньи и она отчаянно борется за право не оказаться окороком. Хрюшка металась от одного станка с лошадьми к другому. Лошади всхрапывали, сдержанно ржали не открывая ртов и громко тревожно топтали деревянный пол конюшни.
Свинья под натиском людей прижалась к вольеру. Она остановилась, тяжело дыша и поводя мокрым пятачком, как бы оценивая ситуацию. Загонщикам до желанной цели оставался шаг-другой. Вдруг Краля, зло хрюкнув, пошла на таран, пробив брешь между Пашкой и Захарычем.
— Держи, уйдёт! — отчаянно завопил старший конюх.
Пашка бросился на свинью, обхватив её за середину брюха. Щетина животного больно обожгла щёку. Руки Пашки никак не могли сомкнутся на могучей талии будущей звезды манежа. Их просто не хватало. Краля, повизгивая, неслась к открытым воротам конюшни, увлекая за собой вцепившегося в неё служащего. Это напоминало то ли ковбойское родео, то ли «короткий обрыв» в заезде джигитов.
Впереди лежал длинный коридор, который вёл прямо на манеж. Через приоткрытый занавесе были видны яркие огни репетиционных прожекторов.
Свинья рванула на свободу — к свету!
Пашка подтянулся, подмял под себя тело свиньи, обвил её ногами и схватился за длинные уши. Краля, с басовых хрюкающих нот, от страха и ужаса, перешла на колоратурное сопрано и с диким визгом понеслась вперёд. В таком виде они и появились на манеже, где в это время репетировали Комиссаровы, семья акробатов Рыжовых и эквилибрист Николай Родыгин. Каждый из них занимался своим делом, пока это безмятежие не нарушила визжащая комета, влетевшая на цирковую арену.
Свинья, взбрыкнув всем телом, сбросила с себя седока, который не мог опомнится после такого заезда, остановилась в центре и, затравлено поглядывая на людей, сердито захрюкала.
Прибежал Захарыч с верёвкой в руках. Он, ковыряясь, колдовал над чем-то в собственных штанах.
Люди стали окружать животное. Краля не двигалась, только затравлено хрюкала и переводила взгляд с одного человека на другого. Пашка громко дышал и ошалело поглядывал на свинью, которая так лихо прокатила его на себе. Лошадиный галоп был детским лепетом по сравнению с этими скачками.
Вдруг, Валерка Рыжов, вспыхнув своими мухоморными пятнами, как-то безотчётно смело бросился на свинью и подмял её под себя. По комплекции они мало чем отличались друг от друга. Уставшая и перепуганная свинья с визгом рухнула и затихла в объятиях Валерки. Оба тяжело дышали. Прошли секунды, которые показались вечностью. Всех вывел из оцепления голос Валеркиного отца:
— Родственника нашёл! Ишь как обнялись!..
И вправду, было что-то неуловимо общее в этой паре. Оба округлые и одной «масти». Краля была с заметно видимыми рыжими подпалинами. Вместе они смотрелись, действительно, «по-родственному», и очень комично…
Находящиеся на манеже окружили лежащих плотным кольцом. Захарыч накинул животному ошейник, сделанный из собственного брючного ремня и закрепил его за верёвку.
— Вставай, «Хрюндель», жену так будешь когда-нибудь обнимать! — отец Валерки помог ему встать.
Пашка подошёл к Рыжову и с благодарностью молча пожал тому руку. Рукопожатие получилось по-настоящему мужским и дружеским.
— Да чё там… — засмущался некогда Пашкин противник. — Всегда пожалуйста… Он опустил глаза и белые пятна исчезли с его лица, словно попрятались от неожиданного всеобщего одобрения и похвалы…
Кралю на конюшню вели всей гурьбой. Пашка с Валеркой держали верёвку-поводок, остальные подталкивали свинью, а Захарыч то и дело поддёргивал спадающие без ремня штаны…
Вечером, за кулисами, перед выходом на парад, с упоением хохотали над Пашкиным заездом на свинье. Каждый рассказывал своё. Лепту о происшедшем внесли даже те, кого не было в то время в цирке. До смущающегося Пашки дошли такие версии, из-за которых хотелось уволиться и бежать куда глаза глядят.
Зато Валерка ходил «в героях» и светился, как начищенный медный пятак. Особенно, когда его похвалила Валя, со смехом поцеловав в щёку. В этот вечер он отработал как никогда здорово. Удивлённый и довольный Рыжов-старший сказал:
— Вот как может измениться человек, стоит ему обнять свинью…
Глава четырнадцатая
…Сегодня Пашка успел все дела завершить как можно быстрее. Внутри него всё нетерпеливо зудело. Впереди ждала жонглёрская репетиция! Он дорожил этими недолгими минутами, что ему выделяли Комиссаровы. Он впитывал каждое сказанное слово, совет, замечание, чтобы потом, на конюшне, довести это до совершенства. Как истинный жонглёр, Пашка «ловил всё на лету». Он освоил жонглирование пятью мячами за какой-то месяц. Комиссаровы и все остальные цирковые смотрели на него как на феномена.
— Месяц? Да ладно, не «гоните»! — не верили и удивлялись те, кто в этом хоть что-то понимал.
У Пашки была природная постановка рук и корпуса. Володе Комиссарову не пришлось долго возиться и объяснять: «где» «что» и «как» должно быть у настоящего жонглёра. Ученик мгновенно соображал, как и когда кисть «открыть» или наоборот «закрыть». Реакция и координация у Пашки были вообще потрясающие, которые не часто встретишь и у профессионалов, не говоря уже о «простых» людях. Короче, он удивил всех и себя в том числе.
Каждый день, как только находилась свободная минутка, он репетировал подаренными мячиками и сделанными Захарычем булавами. Совсем недавно у Пашки появились и настоящие жонглёрские кольца…
…На манеже сегодня Комиссаровы репетировали одни. Рыжовы «сачковали», Родыгин тягал штангу в спортзале. Было тихо и спокойно. Люба увидела Пашку.
— Привет! Минут через десять Вовка тобой займётся, мы скоро закончим.
Они пробовали новый трюк. Володя пытался выбрасывать вверх три булавы, успеть сделать сальто, поймать их и, не останавливаясь, перейти на парное жонглирование. Люба никак не могла сообразить, когда ей вступать. Она то опаздывала, то начинала бросать слишком рано. Булавы сталкивались и беспомощно падали на манеж.
— Любань! Чуть пораньше! Видишь я начинаю приземляться — бросай!..
Володя сделал сальто. Не успев ещё толком стать на ноги и поймать свои булавы, получил от жены «подарок» — её булавы полетели точно в него. Первую, которая неслась ему в лицо, он успел отбить левой рукой, другую — правой ногой. Третья булава, на полной крутке, «передала привет» от Любы — точно в пах! Владимир охнул, согнулся и сел на колени…
— Люба, мать твою… «ЧБ», у нас же с тобой ещё нет детей!.. — сдавленным голосом напомнил тот своей жене, катаясь по манежу.
— Да ладно, Комиссаров, проблема! Если что — вон Пашка поможет! — Люба кивнула в сторону их «ученика» и подмигнула. Тот встревоженно наблюдал за происходящим на манеже, ожидая «грозу».
Володя, поприседав и стерев невольно выступивший пот со лба, начал потихоньку приходить в себя.
— А ещё говорят, что жонглирование не опасный жанр! Пашка, подумай, может лучше в джигиты? — Комиссаров с лёгкой укоризной поглядывал на жену. Та продолжала бессердечно улыбаться, как будто ничего не произошло.
— Пашка, не слушай его! Там шею свернуть — на раз! А тут… — Люба ослепительно улыбнулась и… накапала очередную порцию женского яда мужу: — Варежку не разевай и тогда не будет проблемы с детьми!..
— Всё, закончили на сегодня! Сейчас дух переведу и займёмся тобой. — «травмированный» кивнул Пашке. — Ты пока кисти разомни, да мячики побросай. А я ещё поработаю.
Люба-«ЧБ» сделала всем воздушный поцелуй, собрала реквизит и пошла переодеваться в гардеробную. Володя сел на барьер и стал качать пресс…
Глава пятнадцатая
Пашка любил смотреть работу клоуна Смыкова. Почти ежедневно, улучив минутку, бежал в зрительный зал и за две-три репризы успевал нахохотаться от души.
После первого же выхода клоуна зал нетерпеливо ждал его следующего появления. Это был полный человек, всячески обыгрывающий свою фигуру. Нос — картошкой, глаза узкие, прищуренные. Редкие длинные волосы, похожие на паклю, свисали сзади почти до плеч, спереди они отсутствовали совсем… Его полные щёки топорщились от постоянной лукавой улыбки. Говорил он мало глуховатым тенорком и в жизни, и на манеже. Гримировался не более пары минут: чуть подводил глаза для выразительности, трогал помадой губы и пудрил лицо. Всё остальное ему подарила природа. В ассистентах у него был высокий, интеллигентного вида, молодой человек. Его звали Евгений, он учился на предпоследнем курсе ГИТИСа на отделении режиссуры цирка. Студент-ассистент, видимо считая себя уже состоявшимся режиссёром, частенько вступал в творческие дискуссии с «мэтром», высокомерно держа голову и допуская покровительственный тон. На манеже такой образ как нельзя лучше оттенял «простофильство» Смыкова и последний всячески поощрял это. Но за кулисами, в быту, выступления «пока ещё не режиссёра» обычно заканчивались лаконичным Смыковским: «Жень! Не п…ди!..»