и Лори разом перестают дышать. Все кафе задерживает дыхание. Весь этот треклятый город завис в пространственно-временном разрыве, вызванном этим идиотом.
– Ушам своим не верю! – возмущаюсь я. – Это же был несчастный случай, при чем здесь это!
Высокомерный кретин только моргает, но я улавливаю что-то… что-то еще. Быть может… удовлетворение произведенным эффектом?
– Ничего бы не случилось, если бы ты держалась своей полосы. Разве ты к тому же не превысила скорость?
Сжимаю губы и напоминаю себе: если я сейчас его оскорблю, то никак не смогу доказать свою правоту, ведь для обеих наших бабушек самое главное – соблюдать приличия. Чувствую, как кровь отхлынула от моего лица, и цежу сквозь зубы:
– Конечно превысила, так бывает, когда тормоза подводят, а ты едешь под горку по обледенелой дороге. А разве не ты взял у меня цепи для своей тачки днем раньше и забыл их вернуть?
– А кто садится за руль, зная, что машина будет скользить?
– А кто попрекает меня тем, что я чуть не впечаталась физиономией в заледеневший зад твоего треклятого предка?
– Хватит!
Мы оба чуть не подскакиваем. Атланта встает и выставляет трость вперед, словно средневековый меч. В ее глазах столько боли, будто она понятия не имеет, чем они с бабушкой так провинились в прошлой жизни. Могу на этот счет ее просветить: страшный грех – носить фамилии Стоун и Клируотер.
– Вы не собираетесь прийти к согласию, верно я понимаю?
– Не надо так на меня смотреть, проблема не во мне, а в твоем внуке.
Эшер бесстрастно складывает руки на груди.
– Нет. Это ради общего блага. Лювия за рулем представляет опасность.
– Хорошо. В таком случае вы не оставляете нам выбора. «Золото и серебро», Джоджо?
– «Золото и серебро», Ати.
В «золото и серебро» я играла только в раннем детстве, а уж с Эшером Стоуном – вообще никогда. Девчонки обычно играли с другими девчонками, прежде всего потому, что в таком случае меньше шансов, что тебе отдавят ногу. Для нас с ним такие игры точно закончились бы кровавой баней.
Бабушки выводят нас на парковку «Фрости». Уверена, что и Лори побежала бы за нами, если бы ее начальница уже не постукивала ноготками по прилавку. На месте Лори я бы тоже не хотела пропустить подобное зрелище. В любом случае без публики мы не остались: клиентов кафе и прохожих набралось достаточно, чтобы сплетни разлетелись по Санта-Хасинте со скоростью лесного пожара.
Эшер, разыгрывая из себя джентльмена, распахнул перед нами дверь заведения. Я выхожу последней. Кошусь на него, проходя мимо, и наши глаза встречаются. Поскольку он возвышается надо мной на добрых две головы, то может спокойненько взирать на меня с высоты, словно бог на простую смертную… по крайней мере он пытается: ведь я его никогда не боялась. Для меня в суровом изгибе его губ и нахмуренных бровях всегда находилось что-то хорошо знакомое, даже… умиротворяющее. Знаю, звучит чересчур противоречиво, но для меня это наполнено смыслом.
В общем, я стойко выдерживаю его взгляд и даю ему пару секунд, чтобы одуматься и сказать, что все это – просто глупость. Откровенно говоря, именно так он и поступает в последние годы. Он больше не играет в подобные игры, кем бы те ни были предложены – мной или любой из наших бабушек.
Однако он так ничего и не говорит, что меня здорово удивляет. Задерживаюсь на несколько секунд прямо под его рукой, замирая на пороге «Фрости», между кондиционированной прохладой заведения и жаркой улицей.
Гляжу ему в глаза дольше обычного, прекрасно зная, что он терпеть этого не может, и губы мои медленно расплываются в улыбке.
– Готовься к поражению, Эш Кетчум. Я намерена крутить руль этого кемпера. Должна признать, это именно то, чего я жажду больше всего на свете уже целых пять минут.
Несколько мгновений я взираю на него, застывшего в нерешительности. Обычно он просто отводит взгляд, игнорирует меня и уходит прочь, демонстрируя свою широкую спину. Но сегодня – не так, сегодня его красивые синие глаза сканируют мое лицо, скользят по моему антивуайеристскому костюму и вновь поднимаются.
И тут я едва не ловлю сердечный приступ, поскольку он, все еще держа руку на двери, наклоняется к моему лицу. Инстинктивно я делаю шаг назад и упираюсь спиной в дверной косяк.
Меня окутывает его запах. Одеколоном он не пользуется: запах более естественный, он всегда напоминал мне сандал. Может, это мыло? Или средство для стирки?
– На этот раз не выйдет, Лювия, – негромко произносит он.
После чего поворачивается и уходит как ни в чем не бывало. Пришлось поторопиться и сделать два шага вперед, чтобы тяжелая дверь «Фрости» не вдарила мне по заднице. Ну, если он думал так меня напугать, то сильно ошибся.
«Для этого тебе придется приложить куда больше усилий», – проносится у меня в голове, пока я незаметно для него сжимаю и разжимаю кулаки.
Намного больше.
В «золото и серебро» играют так: два человека встают друг напротив друга на расстоянии трех метров. Наши бабушки удостоверяются, что мы заняли правильные позиции, и по результатам быстрого раунда в «камень, ножницы, бумага» Эшер становится «золотом», а я – «серебром». На миг огорчаюсь. Тот, кто начинает, имеет преимущество. С другой стороны, огромные ступни Эшера, и вообще его размеры, могут сыграть и против него, потому что в этой игре важен каждый сантиметр.
– На старт, внимание, марш! – Атланта грохает тростью по асфальту.
Эшер делает прыжок метра в полтора, одним махом преодолев половину дистанции.
– Золото.
Я более предусмотрительно ставлю одну ногу перед другой, вплотную, носком к пятке.
И одаряю его улыбкой.
– Серебро.
Еще один гигантский прыжок, и правая нога Эшера – в пяти-шести пальцах от моей.
– Золото, – произносит он, бросая мне взглядом вызов.
Конечная цель этого сближения – встать на свою ногу и в то же время на ногу соперника, и чтобы при этом внизу осталось место, куда должна поместиться твоя нога, но поперек. Если ступня не войдет идеально (тютелька в тютельку), ты проигрываешь. То есть, наступая на ногу противника, необходимо тщательно рассчитать пространство.
Эшер оставил ме́ста с запасом. Если я сейчас наступлю на его ногу, будет слишком далеко. А если пропущу ход, то он встанет на меня, и уж его-то ножища размером с лапу Йети, скорее всего, поместится идеально. Это я еще молчу о моих хрупких косточках: сразу хрустнут, стоит ему приземлиться на меня всем своим весом.
– Мошенник, – выдыхаю я.
– Ох, Лювия, Лювия… а я-то думал, что ты – умелый игрок. – Он скрещивает руки на груди: весь такой высокий и мускулистый, эдакий фанфарон под козырьком своей вечной бейсболки. – Сдаешься?
Это был бы самый разумный выход.
– Ни за что.
Ну да, я не то чтобы вела себя с ним разумно – что правда, то правда. Опускаю глаза на свои садовые сандалии, когда-то желтые, а теперь буро-зеленые, и думаю о том, что ни одну битву не стоит считать вконец проигранной, если есть еще возможность нанести противнику урон.
Опускаю носок изгаженной сандалии на его безупречно чистую кроссовку и удерживаю равновесие, быстро подсовывая под пятку вторую ногу. Слегка привстаю, в горячем стремлении оставить как можно больше дерьмища на его шнурках: пусть это не пройдет ему даром.
Не рассчитав силу движения, я теряю равновесие. Нет! Падать никак нельзя. Это будет означать поражение из-за собственной неуклюжести. Размахиваю руками, словно пингвин, пытающийся взлететь в небо, а когда понимаю, что не смогу удержаться и вот-вот поцелую асфальт, хватаюсь за единственное, что есть поблизости, – самого Эшера.
Мои руки опускаются на его плечи, впиваясь в кожу и ткань футболки в отчаянной попытке не соскользнуть. Все мое тело – в первую очередь торс и бедра – свинцовой гирей падают на него. А у Эшера обнаруживаются рефлексы супергероя – по-видимому, результат многолетних тренировок с мячом в руках: он успевает-таки в нужный момент расцепить сложенные на груди руки и подхватить меня. С несколько большей силой, чем требовалось, он прижимает меня к себе, выдавливая из моих легких весь воздух.
Уткнувшись носом в его грудь, еле слышно выдыхаю:
– Монта. – Это то, что следует сказать, когда в этой игре ты встаешь сопернику на ногу. Нечто вроде «шаха» в шахматах.
Он не отвечает. Окаменел, сделался статуей, как Вуд Стоун. Медленно провожу рукой вниз, не обращая ни малейшего внимания на упругость и жар его кожи, и упираюсь в его пресс, чтобы немного отстраниться, не усугубляя при этом своего положения. Получается отлепить лицо от его футболки и вдохнуть еще больше аромата сандала.
Поднимаю к нему глаза, молясь про себя о том, чтобы мои щеки не пылали и не создавалось впечатление, будто я без ума от происходящего и специально все подстроила.
– Я сказала «монта».
Взгляд его направлен куда-то поверх моей головы. Подбородок поджат. Огромные ручищи игрока в американский футбол скользят по моей спине до талии, и мой пульс мгновенно учащается. Решив, что он сейчас попытается от меня отстраниться и я упаду, обхватываю его шею и прилипаю к нему как репей. Я даже цепляюсь указательным пальцем за застежку его бейсболки: до завершения игры она будет моим заложником.
– Даже не мечтай. Так можно. А вот если ты меня уронишь – проиграешь. – И кричу громче: – Скажите ему, пусть он наконец пошевелится!
Несколько секунд все молчат. Наконец моя бабушка говорит нараспев:
– Твой ход, дорогой Эшер.
После очередной идиотской паузы Эшер в конце концов двигает ногу. Я прекрасно это чувствую, да и как иначе, если я приклеена к нему, словно второй слой одежды. Его бедра прижаты к моим – обстоятельство, которое наводит меня на мысль, что было бы, не вырядись я в этот спецкостюм, предназначенный для мистера Моттрама, а выбери одно из своих коротких платьев или юбку. На Эшере шорты. Так что в таком случае мы соприкасались бы куда теснее – кожа к коже.
И у меня наверняка вскочил бы волдырь.