уда лучше встать – туда или сюда, сначала так, потом иначе, как они делают снимки, еще и еще, как смеются над чем-то, и я понимаю, что так оно и будет на протяжении всего путешествия.
Пытаюсь разозлиться, убедить себя, что эта сцена и перспектива постоянных остановок у каждой живописной достопримечательности должны привести меня в бешенство. Но… не могу. Штука в том, что очень они забавные. Лювия, как всегда, немедленно берется руководить процессом: ставит Джойс и мою бабушку по обе стороны Аспен-Бьютта так, чтобы казалось, будто они касаются пальцами его вершины. Обе корчат рожицы и принимают позы, которые позже аукнутся их суставам, и несколько раз дублируют снимки, выбирая из них лучшие, и вовсе не торопятся назад.
Я притворяюсь, будто был очень занят проверкой приборов управления и совсем не заметил, что их не было битых десять минут.
– Гляди-ка, Эшер! – Джойс сует экран телефона мне в лицо. – Правда похоже, что я целую вулкан взасос?
– Очень сексуально. Прямо стоп-кадр из порнофильма.
– В самую точку!
Она показывает мне еще несколько фотографий, а я делаю вид, что не видел, как они позировали для каждой из них, и заявляю, что больше всего мне нравится селфи, где Лювия моргнула.
К тому моменту, как мы выезжаем на шоссе, напряжение в кемпере несколько рассеивается, и только тогда я осознаю, насколько гнетущей была атмосфера до этого. Лювия снова заняла переднее кресло рядом с водителем – место штурмана и хранителя карты, но теперь развернулась назад, слушая болтовню бабушек и вставляя свои комментарии. Кажется, она стала более… оживленной, чем прежде.
– Музыка, – роняю я, недолго думая.
Лювия хлопает глазами и переводит на меня взгляд – несомненно, я застал ее врасплох.
– Чего?
– Ты ее не… – Я указываю на радио. – Молчит. – Ну и ну. Класс. И зачем я только открыл рот, чтобы сказать очевидное? – Если тебе наскучила роль диджея, выключи блютус, чтобы я смог выбрать радиостанцию.
– И ты поставишь что-нибудь пацанское, типа Тупака или Канье Уэста? Нет уж, спасибо.
Она тут же начинает ковыряться в телефоне, бегая по экрану пальцами, и включает автоматический плейлист со всеми песнями группы ABBA. Я из принципа окидываю ее презрительным взглядом, как будто не могу выносить ни ее саму, ни ее музыкальные предпочтения. Однако стоит ей отвернуться, как мои ноги приплясывают в такт «Dancing Queen», и слова песни сами собой всплывают в памяти. А как же иначе – я ведь рос среди самых преданных фанаток музыки восьмидесятых. ABBA, Шер, Мадонна и Бон Джови круглосуточно звучали и в моем доме, и в доме Клируотеров. Черт, да у моей бабушки даже постер Дэвида Боуи висел на двери в туалет… с внутренней стороны.
Продолжаю делать вид, будто я просто изнываю от этой музыки, потому что уверен: узнай Лювия, как сильно мне это нравится, тут же все выключит. Полагаю, что ее ошибочное представление базируется на непродолжительном периоде моей жизни, когда мне было лет тринадцать-четырнадцать. Тогда я думал, что, слушая Эминема, стану крутым парнем. Помнится, я даже какое-то время носил на шее толстую золотую цепь.
Под «Super Trouper» и болтовню моих попутчиц за спиной я поудобнее устраиваюсь в кресле и глубоко вздыхаю. При условии, что Лювия так и будет сидеть на своем месте, стремясь всячески мне досадить, а я останусь на своем, держа в голове, что шесть недель – не такой уж долгий срок, это путешествие может пройти вполне сносно.
Я смогу с этим справиться.
Смогу исколесить все Соединенные Штаты с Лювией Клируотер под боком и вернуться в университет целым и невредимым.
Разум мой уверовал, теперь дело за малым – убедить в том же тело.
Лювия
К моему несказанному удивлению, первый день нашего путешествия протекает… спокойно. Эшер ведет машину (и делает это довольно неплохо, хотя в его присутствии я ни за что этого не признаю), я притворяюсь, что время от времени заглядываю в карту (на самом деле отслеживаю наше передвижение по GPS в мобильнике), а Атланта и бабушка без умолку болтают. Честно говоря, узнав, что мне придется делить постель с Эшером, я думала, что все будет развиваться от плохого к худшему. Мой оптимизм вошел в пике и стремительно падал.
До остановки в Кламат-Фоллс я никак не могла вспомнить, с какой стати я решила, что справлюсь с этой ситуацией. И мне казалось, что Лювия, целовавшаяся посреди Хазард-стрит с Джастином, вовсе не та Лювия, что сидит здесь, где все пахнет новизной.
Я всегда считала себя человеком, умеющим приспосабливаться. И совершенно уверена, что выжила бы даже при зомби-апокалипсисе. И вовсе не за счет выдавливания чужих мозгов и поедания полуразложившихся трупов, а собрав вокруг себя хорошую команду, сплотив людей, организовав классное сообщество. Я взяла бы на себя кучу разных обязанностей, добилась бы того, чтобы эти люди поняли: без меня им просто не выжить, – и тогда они занялись бы чужими мозгами вместо меня.
Трусость? Предпочитаю называть это устойчивостью к внешним воздействиям.
Не могу сказать, почему я верю, что пережила бы массовую гибель большей части человечества, а нынешняя ситуация кажется мне непосильной. Как будто воздух вокруг меня стал разреженным и мои легкие это чувствуют. Как будто между мной и Эшером натянута невидимая нить, хотя мы оба изо всех сил стараемся друг друга игнорировать.
По крайней мере до тех пор, пока не придет время ложиться спать. Понятия не имею, каким образом я смогу и дальше не замечать игрока университетской футбольной команды ростом метр девяносто в двуспальной кровати. Да, конечно, она широкая… но не до такой же степени. Чтобы оптимизировать это путешествие, нам с Эшером следовало бы ехать в двух разных кемперах.
Так ведь нет же. Я буду спать рядом с ним. Буду слышать его дыхание. Узнаю, храпит ли он. Может, он случайно пукнет, а я услышу и уже всю оставшуюся жизнь буду помнить, какими звуками сопровождается испускание газов Эшером Стоуном. А может, пукну я, бог ты мой!
Что же сказала мне бабушка, когда я отвела ее в сторонку и напомнила, что: а) у нас с Эшером непростая история отношений и б) у меня вообще-то есть парень?
«Вам уже не по двенадцать, дорогая, к тому же что-то я не вижу кольца на твоем пальчике».
Ну да, я просто упустила из виду хипповский период в жизни моей бабушки, как и то, что обуздать ее удалось, только когда дед поторопился ее обрюхатить и срочно потащил к алтарю. С ее точки зрения, никакие отношения не считаются серьезными и никто никому ничем не обязан (ни слова о верности, например), если нет возможности предъявить официальные документы или между парнем и девушкой нет ничего похожего на любовный роман из мелодрамы семидесятых. Это мне здорово пригодилось, когда я ей сообщила, что лишилась девственности, а она закатила вечеринку по этому поводу. Но это же ее свойство вышло мне боком, когда я захотела, чтобы она воспринимала меня как девушку в серьезных отношениях.
Так что я просто закусываю губу, чтобы не закричать, и погружаюсь в кресло, удобное и мягкое, словно облако. Разглядываю потолок нашего космического корабля, пока мне не надоедает. Затем решаю, что музыка поможет заполнить лакуны в пространстве и паузы в разговорах, и берусь за работу. И все же никак не могу понять, какого хрена я здесь делаю. Рядом с бабушкой ее лучшая подруга. Ей не нужно, чтобы я ее развлекала. А у меня здесь ни черта нет: мне не с кем поговорить, нечем заняться, не за чем ухаживать. Я даже пожалела о том, что не взяла с собой фиттонию. Она очень капризная и нуждается в тщательном присмотре и уходе, нуждается во мне. В общем, я – в полной и абсолютной заднице.
И тут в море пессимистичных мыслей всплывает навязчивое воспоминание: мой графический планшет, оставленный на письменном столе и накрытый тряпочкой от пыли. А поскольку в моем мозгу срабатывают защитные механизмы, выставленные как раз на такой случай, перед моим мысленным взором автоматически появляется тема того письма, которое я не должна была прочесть прошлой весной: «Результаты биопсии Джойс Линды Клируотер».
Вот почему я здесь.
Поворачиваю голову и вижу, как Атланта вещает бабуле о своем горячем желании встретить Джона Траволту на улицах Лос-Анджелеса. А бабушка, естественно, тут же спрашивает ее, что бы она сказала ему при встрече. Атланта начинает мурлыкать «You're the One That I Want»[20].
Заразительный смех бабушки вызывает у меня улыбку.
Скашиваю взгляд на Эшера. Его рука расслабленно покоится на ручке переключения скоростей. Как я ему и сказала за столиком «Фрости», он – сопутствующий ущерб. Это путешествие затеяно ради бабушки. И если она пожелала, чтобы рядом с ней были он, ее лучшая подруга и я, то так тому и быть.
Я смогу это вынести.
В масштабах вселенной это – мелочь.
Тут я замечаю, что мы проезжаем мимо Кламат-Фоллса с его чудным озером, и предлагаю сделать остановку. Не сомневаюсь, что Эшер будет против, так как мы в дороге еще менее трех часов, а по плану у нас остановка возле другого озера, но он не произносит ни слова.
Безуспешно пытаюсь удержать бабушку от пробежки к берегу – узкой полоске земли и кустов возле воды. Уже несколько месяцев я стараюсь заставить ее сбавить обороты и переложить часть своих дел на меня. Порой это получается, но не всегда. Вот что значит притворяться, будто не знаешь о ее болезни: я не могу обращаться с ней так бережно, как бы мне того хотелось, в противном случае все вылезет наружу, как начинка из пирога.
Того пирога, который я и сама не раз и не два собиралась выпотрошить и смахнуть на пол, честное слово. Думала сесть с ней рядом, взять ее за руки и сказать, что я обо всем знаю. Вот и вчера вечером я без конца прокручивала эту мысль, пока не почувствовала, что голова моя вот-вот лопнет, что в ней не осталось места ни для единой мысли. Все возможные сценарии казались тупиковыми.
Бабушка скрывает свою болезнь, потому что не хочет лечиться. Дело в том, что, когда доктор Шустер оценил ситуацию и предложил шаги, чтобы хоть как-то облегчить ее неизбежные в будущем боли или продлить ей жизнь на несколько месяцев, она отказалась. Это мне удалось узнать от самого доктора, вытянуть из него чуть ли не щипцами, шантажируя самыми разными подлыми методами, какие я только могла придумать, несмотря на то что именно он привел меня в этот мир, приняв роды у моей матери. Я была в отчаянии и ни о чем не жалею. Мне необходимо было знать.