Услышать, что у твоей бабушки рак в терминальной стадии, не очень-то легко. Так, я сказала «нелегко»? Это просто за пределами возможностей человека. Прочитав имейл с результатами ее биопсии, пришедшими на мой планшет по ошибке из-за того, что наши аккаунты синхронизированы, я немедленно заявилась в консультацию доктора Шустера. Даже не стала гуглить, не пыталась разобраться в этих документах при помощи интернета. Интернет вообще-то не предназначен для того, чтобы заниматься самодиагностикой или интерпретировать результаты анализов.
Так что я отправилась прямо к источнику. И вышла оттуда с таким чувством, будто выпила пару литров виски, после чего меня запихнули в барабан стиральной машины, а затем выплюнули в альтернативную реальность. Я шла по улицам Санта-Хасинты, однако глаза мои город не узнавали. Здоровалась с соседями, которых знала с пеленок, только они внезапно стали мне совершенно чужими. Смотрела на небо и на землю, но только и они не казались мне ни красивыми, ни обнадеживающими, ни родными.
«Злокачественная опухоль поджелудочной железы четвертой стадии».
«Метастазы в печени и легких».
«Опухоль неоперабельная».
«Не думаю, что в ее случае окажутся эффективными лучевая терапия или химия».
«Я предложил ей принять участие в клиническом исследовании… без гарантий».
«Сожалею, Лювия. Твоя бабушка приняла осознанное решение, и могу сказать, что и мне, врачу со стажем, привыкшему искать выходы из самых разных ситуаций, оно не нравится».
«Уважай желания бабушки, какими бы болезненными они ни были. Постарайся ее понять. И хотя говорить об этом излишне – я знаю, как сильно ты ее любишь, – но береги ее».
Так что да: о том, чтобы объявить бабушке, что я знаю ее секрет, который она так старательно скрывала от меня весь последний год, не может быть и речи. В любом случае подходящий момент давно упущен. Я уверена, что теперь, услышав от меня подобное признание, она почувствует себя обманутой. Ведь все это время я даю ей возможность притворяться сильной в моем присутствии, верить, что я ведусь на ее улыбки и старания делать все как прежде: готовить, убирать, управлять цветочным магазином…
Я создавала у нее иллюзию, что не замечаю, как она устает, и чем дальше, тем сильнее; что я не помню, как раньше мы засиживались до часу-двух ночи за детективными сериалами, а теперь она засыпает на диване в гостиной еще до десяти. Я скрывала свой абсолютно иррациональный страх, накрывающий меня с головой, когда поворачивалась к ней, чтобы что-то сказать, и заставала ее спящей, и все, что мне оставалось, – впиваться глазами в ее грудь, чтобы убедиться, что она еще дышит.
Я молчала, замечая, что она наносит все больше и больше косметики, чтобы скрыть желтизну кожи. Я улыбалась и говорила, что выглядит она просто прекрасно, хотя внутри у меня все переворачивалось, а горло перехватывало так, будто его сдавливали.
А в хорошие дни, как сегодня, дни, когда она лучится энергией и все кажется таким же, как было раньше, до того злосчастного имейла, я просто стараюсь быть рядом и снизить свою одержимость ее здоровьем до нормального уровня. Типа «просто помогу тебе перейти дорогу», «не беги», «осторожно, крутые ступеньки», «не забудь принять витамины»…
Только когда я делаю их первое фото с Атлантой на фоне озера Аппер-Кламат, мне удается уловить истинный дух бабушки. И, как в документальных фильмах о древней магии и суевериях, которые мы с ней смотрели, мне вдруг кажется, что я смогу поймать какую-то часть ее и запечатлеть на телефон. Сохраняю для вечности ликующее выражение ее лица, глаза, сузившиеся от широченной улыбки, то, как она обнимает Атланту и встает на цыпочки, чтобы казаться на фотографии выше.
Проглатываю все комки в горле и командую:
– Встаньте поближе друг к другу. Бабуль, если высунешь язык – я тебе обещаю: ты описаешься от фотки.
– Но я не хочу описаться.
– Я хотела сказать – от смеха.
– А! – и она шутливо шлепает свою подругу, которая издала подозрительный звук и не скрывает улыбки. – А ты не прикидывайся миллениалкой, глупышка.
Крейтер-Лейк, как можно догадаться, находится в кратере. Однажды случилось извержение вулкана по имени Мазама, оставившее после себя это чудо. Когда кратер остыл, снег и дождевая вода заполнили его, и в результате образовалось озеро. Первооткрыватели как только его не называли: и Синее озеро – за насыщенный цвет воды, и Величественное озеро, потому что оно действительно стало королем этого горного хребта. Кончилось тем, что предпочтение было отдано простому и ясному названию – Крейтер-Лейк, то есть Кратерное озеро. Точно в десятку.
Его глубина составляет пятьсот девяносто два метра, и это самое глубокое озеро в Соединенных Штатах. В прошлый раз я приезжала сюда с мисс Сальвани и всем нашим классом в разгар зимы. Толщина снега достигала десяти метров, так что передвигаться мы могли только по специально размеченным тропинкам. Зрелище было величественное и устрашающее. А сейчас? От вида круглого озера такой удивительной синевы, что мне бы долго пришлось смешивать краски, чтобы передать его, серых скал по краям и зеленого острова в самом центре у меня захватывает дух.
Впрочем, возможно, дыхание у меня перехватывает от короткого подъема сюда. Вот черт, я совсем не в форме. Надо бы больше заниматься спортом.
Поправка: надо бы вообще начать им заниматься.
По сравнению с прошлым разом есть и еще одно отличие – количество людей. С первым снегом доступ в парк весьма ограничен до открытия дорог по весне. Тогда я видела здесь только экскурсии из других школ. А сегодня, похоже, сюда на летний отдых съехался весь Орегон.
В стотысячный раз, стараясь делать это незаметно, проверяю, не устала ли бабушка на пути к смотровой площадке. Она выглядит замечательно. На самом деле эта бандитка, кажется, в гораздо лучшей форме, чем я. Эшер с его бабушкой идут в нескольких шагах впереди нас, уже фотографируя виды и пытаясь с помощью зума рассмотреть Озерного старца, который, надо сказать, ни разу не старец: это всего лишь ствол дерева, несколько десятилетий торчащий из воды и заполучивший за это время множество поклонников.
Вдруг я вспоминаю, что один из рисунков, который я отправила в своем портфолио вместе с заявлением в университет, был создан именно здесь, во время школьной экскурсии. Я изобразила ствол, озеро и Колдовской остров на заднем плане. Работу я назвала «Скрытая вечность» и очень гордилась тем, как сумела передать прозрачность воды и различие перспектив между тем, что на поверхности, и тем, что под водой.
Если бы я рисовала его сегодня…
«Но рисовать ты не будешь, так что брось искать лучший ракурс и расслабь пальчики».
Несколько раз сжимаю и разжимаю пальцы, которые, похоже, по инерции уже приготовились к работе. Чтобы отвлечься, начинаю пересказывать бабушке сведения, полученные во время прошлого визита сюда.
Она цокает языком.
– Все совсем не так, дорогая. Я знаю настоящую историю образования этого озера. – Бабушка оглядывается на беспрерывный поток семей, парочек и одиночных туристов и понижает голос: – Здесь шло сражение между небом и адом. Племя кламатов считало это место священным и с начала времен приходило сюда за откровениями… до тех пор, пока однажды здесь не вступили в схватку двое из их богов: Льяо, повелитель подземного царства, и Скелл, повелитель небес.
Я киваю.
– Понятное дело, ведь богам никогда спокойно не сидится. И кто из них победил?
– Я бы сказала, что небеса. Тебе так не кажется? – Она обводит рукой потрясающий пейзаж перед нами и набирает в грудь побольше воздуху. – Самая чистая и прозрачная вода во всей Северной Америке и виды, на фоне которых человек ощущает себя существом маленьким и смиренным.
Я кладу руки ей на плечи и говорю шепотом:
– Ты и без этого маленькая и смиренная.
Она тихонько смеется.
Мы догоняем Эшера и Атланту и фоткаемся еще и еще. Честно признаться, мы делаем столько снимков наших бабушек, что я начинаю сомневаться, не исчерпаю ли лимит безлимитной памяти своего телефона в первые же дни путешествия. Потом мы снова садимся в «Литтл-Хазард» и выезжаем на Рим-Драйв, дорогу длиной в полсотни километров по окружности кратера, которая связывает друг с другом все смотровые площадки и места отдыха. Пропускаем расположенные более чем в километре от дороги или с крутым подъемом, и за этим занятием незаметно пролетают несколько часов.
Когда мы наконец добираемся до ресторана «Энни Крик», где заранее решили поужинать, бабушка достает телефон и начинает шевелить своими пальчиками с зелеными ноготками.
– Эшер, ты у нас сегодня ни на один снимок не попал, а ведь это первый день путешествия. Лювия, не убегай, я тебя вижу. Давайте, встаньте рядом.
Мне не нужно смотреть на Эшера, чтобы понять, о чем он думает. Он внимательно разглядывает целый лес секвой вокруг ресторана и гостевые домики, где можно остановиться, если забронировать заранее. Руки засунул в карманы спортивных штанов (которые он носит, даже когда не занимается спортом). В кроссовках и бейсболке он выглядит обычным туристом, одним из многих. Но стоит только оглянуться на других гостей, как становится ясно – это не совсем так.
Об Эшере мне известно много всякого, но, похоже, я знаю его не так хорошо, как думала. Например, я знаю, кто он в Санта-Хасинте, но вот за ее пределами? Меня не удивляет, что он привлекает к себе внимание высоким ростом, фигурой и тем, что он… симпатичный. Ну да, этого у него не отнимешь. Да и универ явно пошел ему на пользу. Однако есть в нем и что-то еще, что-то такое, что трудно поддается определению, но заставляет проходящих мимо людей оборачиваться ему вслед.
Три посетителя ресторана прилипли носами к стеклу, ну и дела!
Не потому ли, что он играет в американский футбол и всеми порами источает флюиды восходящей звезды спорта? Или у него это наследственное, от бабушки, которая всегда шествует по жизни как будто по красной дорожке за призом, даже и с тростью в руках?