– Ладно, пусть так, давай тогда вернемся к этой теме, потому что здесь есть одна деталь, которую ты все время ловко обходишь стороной: моя бабушка. – Как только я произнесла это слово, накипевшие слезы внезапно преображаются в ярость и злость, заставляя меня вскочить на ноги… словно то, что последует дальше, нельзя обсуждать сидя, потому что это – слишком важное, слишком значительное. – Люди строят планы, но потом случается что-то, что эти планы разрушает. Такова жизнь, Джастин. У меня есть бабушка, она очень больна и настолько безумна, что скрывает от меня свое состояние, чтобы я за нее не беспокоилась. И вот в один прекрасный день она говорит, что ей очень хочется поехать со мной этим летом путешествовать. И что же я, по-твоему, должна была делать? – я намеренно возвращаю ему тот же вопрос.
– Вот черт! – восклицает он, а потом роняет еще несколько слов, от которых я холодею.
Взгляд мой застывает на сорняках возле церковной стены. Влага скапливается в уголках глаз.
Делаю глубокий вздох, застываю.
– Что ты сказал?
Он явно не улавливает тон моего голоса, и я уверена, что, даже если бы мы стояли лицом к лицу, он все равно не ощутил бы той пелены недоверия, которая только что меня накрыла.
– Я сказал: оставайся и дальше в своем мире фантазий, – снова выплевывает он, и на этот раз слышать его слова еще больнее, ведь у него было время что-то исправить. Если бы я сама выдала вдруг нечто подобное, я бы моментально поняла, что облажалась, и тут же раскаялась бы. – Посмотрим, на сколько тебя хватит.
Хлопаю глазами раз, другой, и вот из глаз моих уже катятся слезы.
Думаю, я плачу не совсем из-за того, что он сказал.
Думаю, я плачу, потому что знала, что тем все и кончится, но гнала эти мысли, гнала их от себя, всё гнала, гнала и гнала…
И, как и любое другое неотвратимое событие в жизни, оно все же случилось, не застав меня врасплох, но от этого мне не менее больно.
Думаю, что так даже больнее: я очень долго закрывала глаза, но безуспешно. И это режет меня по живому, острым ножом вонзается в мои внутренности, потому что я сама это допустила, позволила ситуации дойти до этой точки. Ведь я видела красные флажки, видела их повсюду, но упорно старалась не замечать.
Потому что, как он и сказал, мне отчаянно хотелось, чтобы все стало как прежде. Мы с ним, мои рисунки, мои цели… Бабушка.
Но этого не будет.
Зажимаю рукой рот, отключаюсь, сажусь на корточки, сраженная этой реальностью. И отдаюсь на волю апокалиптических размеров буре эмоций на то время, на которое могу себе позволить. Время достаточное, чтобы быть втянутой в самый центр водоворота эмоционального дерьма, но не слишком долгое, иначе меня кто-нибудь непременно хватится и пойдет искать.
Проходит несколько минут, и, немного придя в себя, я отключаю телефон. Вытираю слезы и хожу из стороны в сторону, позволяя прохладному воздуху Линкольн-Бара освежить мою кожу и стереть с лица все следы произошедшего. Двигаясь, я чувствую, как от куртки исходит характерный запах сандала, и вдыхаю его глубже, втягиваю в себя. По идее, он не должен был мне помочь, но – помогает.
Вздохнув еще раз, я разворачиваюсь, собираясь вернуться.
Мое бедное, истерзанное сердечко чуть не подскакивает к горлу, когда я замечаю какую-то темную фигуру в нескольких метрах впереди, прямо напротив церкви.
– Эй, мистер! – кричу я.
Похоже на то, что фигура тоже не ожидала ни увидеть меня здесь, ни услышать чей-то крик посреди безлюдной пустыни: от неожиданности она тоже вздрагивает.
– Мисс, – бормочет он, глядя мне в лицо. – Что вы здесь делаете, совсем одна?
Мне требуется несколько секунд, чтобы оправиться от испуга и узнать его. Водитель катафалка. Видела его в течение дня в самых разных местах этого города, он тоже помогал. Лицо у него чрезвычайно серьезное, а строгий черный костюм вряд ли способствует располагающему впечатлению, так что никогда не нужно судить людей по внешнему виду.
– Долгая история. Вы уже ужинали?
– О, да – лучшей тушеной говядиной, которую мне довелось попробовать в жизни, должен признать. – Он и не думает улыбаться, но голос у него мягкий. – Прошу меня извинить, я спешу. Мне сказали, что шоссе расчистили и есть возможность развернуться, а работа моя, признаться, не предполагает задержек и опозданий. Потерял целый день… – И он поджимает губы, словно набираясь терпения. – В общем, надеюсь, что теперь полицейские не будут так упорно отказываться мне помочь, как утром…
Слово «помочь» активирует ту часть моего мозга, которая никогда не дремлет и никогда не сдается, и, должна признать, это ощущение очень мне приятно. И даже более чем приятно: после того низвержения в ад, которое я только что испытала (если вообще позволительно думать о таких вещах у стен церкви).
– Если я могу вам чем-то помочь…
Он удивленно поднимает брови.
– Не хочу вас обидеть, но вы слишком миниатюрны.
– Эту реальность я приняла уже давно. В таком случае вам, наверное, нужен кто-то молодой, высокий и сильный?
– Ну, я не…
– Я знаю великолепного кандидата.
Эшер
Прощаюсь с Трэвисом после ужина: ему пора возвращаться в Редем-Крик, вместе с его сменой. Провожаю друга до внедорожника Службы лесной охраны, оставленного за пределами города, там, где в два ряда стоят машины и тех, кто вызвался волонтерить. К моему удивлению, их немало. Приблизительно половина тех, кто встал в пробке. Здесь же и катафалк.
«Литтл-Хазард» удостоен места на пустыре, где Линкольн-Бар устраивает ярмарки и праздники.
Трэвис хлопает меня по плечу.
– Увидимся на «Роуз Боул»[30] через месяц, парень. Жду не дождусь.
– Я тоже.
Я-то думаю, что ответил ему бодро и уверенно, но, кажется, ошибся, потому что Трэвис цокает языком.
Наше внимание привлекает чей-то доносящийся издалека разговор, и мы оглядываемся на город. К нам приближается небольшая группа людей, в которой выделяется высокий стройный мужчина в черном костюме, а рядом с ним… Ну да, эта красная куртка мне отлично знакома.
Шагает она быстро, на ходу увлеченно о чем-то болтая с Дани. И да, на голове Дани вижу мою бейсболку. Черт возьми, если я пробуду здесь еще немного, то останусь голым.
– Она очень красивая, – изрекает Трэвис.
Искоса гляжу на него. Трэвис не шутит, наоборот, он вполне серьезен. Кстати, такое случается с ним очень-очень-очень редко. В основном когда мы на игровом поле.
– Все в той же точке? То есть…
– Плюс-минус, – тороплюсь я с ответом.
Трэвис встряхивает головой.
– Не скажу, что полностью тебя понимаю: со мной-то ничего подобного в жизни не случалось, зато точно знаю, что тебе – еще как хреново. Сочувствую, парень.
Переминаюсь с ноги на ногу. Этот разговор мог бы закончиться прямо здесь или же вообще никогда не состояться, но я вижу искреннее беспокойство Трэвиса. По этой и другим причинам у нас с ним особая связь и мы представляем такой хороший тандем на поле.
Однако я понятия не имею, что, черт возьми, ему ответить. Без выпивки и наркоты что тут скажешь – я скорее прострелю себе ногу, чем заговорю о чувствах.
– Ага, ну…
Коллеги из Службы лесной охраны, упаковавшись во внедорожник, зовут его садиться. Трэвис начинает отходить, пятясь назад.
– Ты просто супер. – И орет: – Приятно было познакомиться, Лювия Клируотер!
Сначала она теряется, но потом находит взглядом Трэвиса и машет ему рукой на прощание. Дани, рядом с ней, срывает с головы бейсболку и размахивает ею. Что бы она там ни углядела, но глаза у нее расширяются, и она начинает о чем-то шептаться с Лювией.
Когда внедорожник трогается с места, Трэвис чуть не до пояса высовывается в окно.
– Надерем им задницу, этим говнюкам из Стэнфорда, малыш!!
Не могу не улыбнуться в ответ. Потом один из его приятелей хватает его за воротник и втягивает вовнутрь. Остаюсь стоять возле пустого участка дороги, уперев руки в боки, смотрю на задние фонари удаляющейся машины. А что, если мне тоже податься в волонтеры, как он? Лето – самая пожароопасная пора, причем во всей стране.
Тут слышу, как кто-то упоминает мое имя.
– Вот он, и зовут его Эшер Стоун, – говорит голос Лювии.
Она идет ко мне вместе с тем высоким типом, который вполне мог бы сойти за агента в черном, похитителя памяти. Лицо у него длинное, изборожденное вертикальными морщинами, которые придают ему вид то ли скучающий, то ли печальный… или же тот и другой сразу.
Лювия останавливается в нескольких шагах от меня.
– Ну как?
Мужчина оглядывает меня с головы до ног, и я начинаю довольно сильно беспокоиться. Тревожный сигнал «Лювия Клируотер затевает что-то против меня» включается на всю мощь.
– Сгодится.
– Сгожусь? Для чего это я сгожусь?
– Ой, Эш. – Лювия складывает руки под подбородком со страдальческим выражением лица. – Этот господин должен был прибыть в Белгрейд, но, сам знаешь, – пожар. Утром полицейские помогли ему добраться до городского бара, а теперь… Ему вновь нужна помощь, и я сразу подумала о тебе. Ты же сможешь, а?
Я совершенно уверен, что не понял ничего из того, что она сказала, и сделала она это нарочно. И все же тип рядом с ней смотрит на меня выжидающе (по крайней мере мне так думается, раз уж выражение его лица застыло где-то между безразличием и печалью), а правила хорошего тона техасско-калифорнийского стандарта требуют от меня реакции.
– Конечно. К вашим услугам.
Только когда господин, представившийся как Карл Соколов, ведет меня в бар мистера Карри, а оттуда в холодильную камеру, я начинаю понимать, в чем дело. Еще раз окидываю взглядом его траурный костюм и чувствую, как волосы на затылке встают дыбом.
Он уже открывает герметичную дверь, когда меня охватывает паника. Я резко захлопываю ее обратно.
– П-п-подождите секундочку. Это не… Я хочу сказать… – Сглатываю слюну и закрываю глаза. – Бога ради, скажите мне, что там – не мертвец.