А так ли это?
Должна ли я чувствовать себя хуже?
Разве не должна я сейчас вспоминать наши лучшие моменты, вместо того чтобы испытывать облегчение от того, что с меня свалился дополнительный груз запланированной встречи в Гранд-каньоне?
Призрачный свет улицы проникает к нам через окна и верхний люк «Литтл-Хазард». Он не мешает спать, зато позволяет различить очертания предметов и увидеть, что Эшер, как и я, лежит на спине: каждый на своей стороне от установленной нами границы.
Я знаю, что он не спит и что наш разговор в душе не закончен, так что ничуть не удивляюсь, услышав его голос, низкий и хриплый:
– С тобой все хорошо?
– А что, не должно?
– Как-никак, ты порвала со своим парнем после трех лет отношений. Его в том вина или твоя, но это, должно быть, хреново.
«Хреново», – думаю я.
Потому что, как по мне, эти отношения должны были закончиться гораздо раньше, а я все тянула, как полная идиотка.
Потому что теперь мне хочется сказать ему намного больше, но я не скажу, ведь Джастин меня ни за что не поймет, даже если я представлю это в письменном виде, подчеркнув самое важное.
Потому что я знаю: он недотягивал, не был на высоте, но во мне все еще сидит та маленькая заблудившаяся частица, которая верит, что я сама виновата – предъявляла ему слишком высокие требования.
И еще потому, что в глубине души я месяцами ждала, когда он сам произнесет те самые слова, чтобы послать все к черту. Как последняя трусиха.
– Завтра будет новый день, – говорю я ему.
Лювия
– Вот бы тебя к нам сюда.
– Вот бы мне к вам туда, – вторит мне Тринити.
С телефоном в руках совершаю оборот вокруг своей оси, чтобы подруга смогла получить полное представление об этих первозданно-умопомрачительных и совершенно потрясных видах Йеллоустона вокруг меня. В этот национальный парк мы приехали уже ближе к вечеру и поторопились припарковать «Литтл-Хазард», чтобы успеть насладиться этим прекрасным моментом.
Бабушка и Атланта, укрывшись одним пледом, сидят на поваленном дереве, по совместительству – скамейке. Обе безмятежно делятся впечатлениями о плавно перетекающих одна в другую красках неба, о мягком шорохе вокруг нас и о том, как вкусно здесь пахнет, хотя лично я не улавливаю никакого специфичного запаха. Полагаю, это и есть природа в самом чистом ее проявлении.
Что касается лично меня, то я чувствую себя… хорошо. И вместо того, чтобы мучить себя вопросами, не следует ли мне лить по углам слезы по куче самых разных причин, я просто принимаю все это, отодвинув в сторону то, что может вывести меня из этого чудесного состояния. Мы – здесь, в одном из самых известных национальных парков мира. Бабушке хорошо. Атланте хорошо. Эшер уже несколько дней ведет себя как-то странно, то и дело бросая на меня мимолетные взгляды, недоступные для моего понимания, но ему – тоже хорошо. Как по мне, так это в тысячу раз лучше, чем если бы он коренным образом изменил свое поведение со мной после СЛУЧАЯ В ДУШЕ. Да, именно так, большими буквами.
Чем если бы он вдруг стал обращаться со мной с особой деликатностью и мягкостью только потому, что я порвала с Джастином…
У меня просто волосы дыбом встают от одной мысли об этом.
Нет. Я – против.
– Можешь переключить камеру на свое прелестное личико? – спрашивает Тринити.
Переключаю на себя и улыбаюсь. Трин – в пижаме, у себя в комнате. Узнаю многочисленные постеры ее самых любимых сериалов и кинофильмов. Несколько лет назад я сама помогала ей стянуть некоторые из них из кассы кинотеатра.
Судя по всему, она как-то закрепила свой телефон, потому что обеими руками заплетает в косички свои короткие светлые волосы.
– Класс. А теперь посмотри мне в глаза и скажи, почему это ты в последнее время звонишь мне с бабушкиного мобильника. И будь добра, прояви ко мне капельку уважения и придумай что-нибудь более оригинальное, чем «его проглотила собака» или «я уронила его в унитаз».
– Без ножа меня режешь, подруга. Все заготовки – в корзину.
– Лювия.
– Тринити.
И корчит одну из своих фирменных рожиц, о чем, кажется, даже не подозревает. Двигает нижней челюстью из стороны в сторону в стиле отбывшего срок наркомана.
– Скажи лучше, что ты не хочешь затрагивать эту тему, и я приму твое решение с уважением, но только не делай вид, будто ее просто не существует. Ты заставляешь меня волноваться.
– Да нет. – На мгновение закрываю глаза. – Черт, на это я не рассчитывала. Абсолютно. Просто… В общем, ты права, мне не хочется об этом говорить. Но ты – это ты, так что имеешь право знать. Если честно, думаю, ты даже обрадуешься.
– Обрадуюсь тому, что совершенно точно тебя расстраивает? Это в какой же вселенной?
После этого я вываливаю ей все, затрудняясь в оценке собственных чувств по поводу экспресс-изложения. Что может быть лучшим маркером того, как мало значил для меня разрыв с Джастином, насколько тоненькой была ниточка, связывающая нас, чем сам по себе тот факт, что я смогла рассказать лучшей подруге о разрыве меньше чем за пять минут? Похоже, мы с Трини занимаемся профанацией священного института задушевных разговоров между лучшими подругами. Такой процесс должен длиться часами, заканчиваясь только вместе с зарядом телефона.
Любой другой на ее месте обронил бы пару раз «а я тебе говорила» и еще несколько самодовольных комментариев, но Трин и сейчас меня не разочаровывает. Она всегда принимает мои чувства всерьез, как свои собственные, и, хотя нельзя отрицать, что Джастин никогда ей не нравился, о чем она открыто мне говорила, все же она на меня не давила и я не чувствовала себя плохой или виноватой за то, что я с ним. И при всем при этом я всегда знала, что она стоит с распростертыми объятиями, готовая поймать меня в любой момент, не дать мне упасть, когда я сорвусь в пропасть.
Теперь этот момент настал.
И она, как я погляжу, хорошо к нему подготовилась: даже не моргнула, когда я выдала ей финальную фразу Джастина.
– Ты все еще с ним? – спрашивает она, и это вполне законный вопрос. Не впервые я рассказываю ей о ссоре с Джастином, но предыдущие имели не более серьезные последствия, чем пара-тройка дней обид.
– Нет, – отвечаю я не задумываясь.
Трин медленно кивает, уставившись на свои скрещенные ноги. Пока я говорила, она не переставала плести косички.
– Даже не верится, что он тебе так и сказал, правда. А я ведь столько всего передумала о Джастине Ховарде, столько напредставляла и чего только от него не ожидала… Да-а-а. Он смог меня удивить.
– Да знаю я, Трин, меня – тоже. Я облажалась. Крупно облажалась. Мне кажется, что в глубине души он хороший парень, просто… не для меня. Я правда сомневаюсь, что найдется много парней, кто вынес бы подобную ситуацию.
Трин переводит взгляд на меня и сжимает губы. В выражении ее лица нет ни досады, ни злости, только… бессилие.
– Ты сильно заблуждаешься, – тихо произносит она. – Да кто угодно отдал бы жизнь, чтобы быть с тобой. А нам, кто тебя любит, абсолютно нечего выносить. Мы с тобой ровно потому, что нам этого хочется. Потому что ты – просто потрясная.
Вот черт. Слезы закипают в глазах, так что я навожу палец на ее изображение на экране.
– Остановись.
– Не могу, я очаровательна по дефолту.
– Я люблю тебя, Трин.
– И я тебя лю… Бог ты мой, кого я вижу! Первый красавчик и самый быстрый игрок «УКЛА Брюинз» собственной персоной!
От неожиданности подпрыгиваю на месте. Тринити вдруг едва не прилипает лицом к экрану своего телефона, мгновенно переключив тумблер: из состояния «подруга удрученная» в состояние «подруга кокетливая». Мои мозги не успевают быстро обработать эту информацию, так что голос несколько опешившего Эшера за моей спиной искренне меня изумляет:
– Ой, привет, Тринити!
Мы с Эшером обмениваемся взглядами, спешно оценивая ситуацию. На экране моего телефона – брови и нос моей лучшей подруги, которая, насколько я могу судить, не намерена упустить ни единой детали, однако наверняка успела снять линзы, собравшись отдыхать. На экране его телефона – обнаженный торс.
Мужской.
– Э-э-э… – Слова застревают у меня в горле. – Ой, погоди! Это же Трэвис!
Обнаженный торс движется, точнее, движется телефон владельца этого торса. Через секунду на экране появляется сияющее лицо Трэвиса Уоткинса, уроженца Напы. Вокруг него темно, но у меня нет ни тени сомнения, что он удобно устроился в глубоком кресле или в постели. Полагаю, так начинается большинство домашних порнороликов.
– Видал, Пеке? Узнает меня по кубикам пресса, – заявляет он с таким сияющим видом, что кажется, будто щеки его вот-вот лопнут.
– И по татушке с Дори, – добавляю я.
Трэвис хохочет, и мне кажется (хотя это чистой воды мои домыслы), что уголки губ Эшера дрожат.
– Информация! Лювия, требую информации! – вопит Тринити, едва не вываливаясь через экран телефона из своей комнаты – в Йеллоустон.
Так что я вынуждена представить друг другу наших собеседников по видеозвонкам, в полной мере осознавая идиотизм этой ситуации. Мы с Эшером поднимаем наши телефоны на одну высоту, чтобы Трэвис и Тринити имели возможность друг друга изучить.
– Ну и почему ты такой красавчик? – вопрошает моя подруга с самым естественным видом. Даже успела нацепить на нос очки, к которым прибегает в исключительных случаях.
Трэвис воспринимает вопрос совершенно серьезно.
– Моя мать была Мисс Иллинойс. А почему у тебя постер с Ван Хельсингом? Тебя что, кто-то шантажирует? С тобой все хорошо?
– Ни слова об этом, чувак. – Эшер прерывает их, разворачивая телефон экраном к себе. – Если ты собрался поболтать о кино, режиссерах или актерах, я немедленно отключаюсь.
– Не волнуйся, Эшер, у меня достаточно аргументов, чтобы себя защитить, – возражает Тринити.
– Поверь, Тринити, беспокоит меня вовсе не это.
В результате мы с Эшером становимся свидетелями мгновенной вспышки любви-ненависти между Тринити и Трэвисом. Они, похоже, сами не могут решить, испытывают ли взаимную симпатию или же неприязнь.