– «Матрица: Перезагрузка»? «Ван Хельсинг»? «Чужой: Воскрешение»? Да, да, да и еще раз да. Они – мои любимчики, так что не вздумай к ним цепляться.
– О боже, так, значит, это правда. – Трэвис встряхивает головой и подается вперед, упираясь локтями в колени. – Такие, как ты, существуют.
– Мы – те, кто поддерживает баланс в кинематографе. Без нас вся индустрия развалится.
– Ну да, полагаю, что именно эти слова ты говоришь себе перед сном, чтобы скорее уснуть.
Надвигающуюся катастрофу удается предотвратить в тот момент, когда к бабушкам подходит высокая грузная женщина, облаченная в нечто вроде туники из бирюзовой полупрозрачной ткани. Мы с Эшером без долгих разговоров прощаемся с друзьями и присоединяемся к общей беседе.
Женщина представляется как Винанти: одно имя, без фамилии. Судя по ее словам, она гуру и гид этого парка. Не очень хорошо понимаю, как могут сосуществовать эти две профессии, но выглядит она уверенно. А когда эта дама приближается к нам, чтобы заключить в свои горячие объятия, на Эшера внезапно нападает ужасный кашель. Она хлопает бедняжку по спине, а он отскакивает в сторону. От женщины исходит сильный запах ароматических трав, и у меня закрадывается подозрение, что он и вызвал аллергию у Эшера. Но когда она начинает перечислять активности, которые они с коллегами предлагают туристам, я вижу это.
Вернее сказать: я вижу их.
Шикарная туника переливается всеми цветами радуги при каждом движении и жесте Винанти, а жестикулирует она постоянно. С этими длинными темными волосами, седыми на четыре пальца от корней, многочисленными бусами, браслетами и огромными серьгами, она, несомненно, выглядит женщиной весьма экстравагантной и практически ровесницей наших бабушек.
Экстравагантной в первую очередь потому, что под туникой у нее нет, кажется, ничего, а тонкая ткань просвечивает, позволяя многое разглядеть. И я, словно под гипнозом, не могу отвести глаз от двух самых крупных и темных сосков, которые мне доводилось видеть.
Эшер пихает меня локтем.
– Я тут из последних сил сдерживаюсь, а ты, похоже, собралась проложить мост от своих глаз к ее грудям? – шепчет он.
– Они… обалденные.
– Не знал, что ты от такого балдеешь.
– Мне кажется, что все женщины в некоторой степени очарованы телами других женщин, – говорю я, не отводя взгляда. – И нельзя отрицать, что женское тело гораздо красивее мужского. Слово художника.
– А я и не спорю.
Прилагаю титанические усилия, чтобы сосредоточиться на том, о чем вещает Винанти. Я уверена, что она вряд ли хотела, чтобы о ней судили исключительно по ее полуобнаженному телу, но все же не могу отделаться от вопроса: неужели она думала, что у людей не отвиснет челюсть при первом на нее взгляде? О бабушке и Атланте могу сказать одно: они либо не обратили внимания на причиндалы Винанти, либо мастерски скрывают свою реакцию.
Я бы поставила на первое.
Моя концентрация на этом объекте испаряется, стоит мне заметить, что Эшер приближается на несколько сантиметров. От тела его пышет жаром, будто от печки. И он наклоняется еще ближе, чтобы никто больше его не услышал.
– Извини, но твои слова вызвали в моем воображении образы, от которых я никак не могу отделаться. Правдива ли городская легенда о том, что вы, девочки, на пижамных вечеринках всегда мнете друг другу сиськи?
Хохот подступает к горлу, грозя вырваться наружу, и я почти успеваю закрыть рот обеими руками. Но странный звук все-таки прорывается, и бедняжка Винанти, сделав паузу в своих разглагольствованиях, хлопает ресницами, нацелившись в мою сторону.
– Да, деточка?
Бабушка и Атланта тоже смотрят на меня.
– Прошу прощения. – Изображаю улыбку, чтобы они вернулись к своим делам, а потом ловко поворачиваюсь, якобы случайно пихнув Эшера локтем. После чего оттаскиваю его на несколько метров. – Ну-ка повтори.
Он взирает на меня, слегка приподняв брови. Сама невинность.
– Я только хотел узнать, насколько далеко заходит эта очарованность.
– Дай угадаю… Это то, что парни навоображали себе про наши пижамные вечеринки? Что мы там друг друга лапаем? – После его решительного кивка я улыбаюсь. – А с какой целью? Я имею в виду, что у нас у всех есть сиськи. Мы знаем, как они выглядят. Зачем нам лапать подруг?
– Для сравнения?
– Скажи-ка, а сам ты дрочил хоть раз другу для сравнения?
Несколько секунд он всматривается в меня, тщательно взвешивая ответ.
– Если я скажу «да»… – пробует он почву.
– Очевидно, я тут же поинтересуюсь, не Трэвису ли, и потребую подробностей.
Еще пару секунд мы пялимся друг на друга, а потом разом взрываемся хохотом. Я уже сгибаюсь от смеха пополам, но никак не могу остановиться, пока живот не начинает болеть так, что я вынуждена его помассировать, чтобы кишки не склеились. Кажется, я уже несколько месяцев так не смеялась. Эшер, скрестив на груди руки, сверкает широкой улыбкой, которая заставляет узел в моем животе затрястись, как маракас.
Восстанавливая дыхание, гляжу на него, застряв где-то на полпути между шоком от взрыва эндорфинов и любопытством по поводу случившегося.
– Какая муха тебя укусила?
Он выгибает бровь, не переставая улыбаться.
– Ты это о чем?
– Не знаю, но ты – и вдруг шутишь… Мне следует начать волноваться? Еще один симптом заразной болезни, подхваченной от мертвеца?
Он хлопает глазами, и что-то пробегает по его лицу. Но улыбка на месте.
– Той самой, что на днях побудила меня угрожать переломать ноги твоему бывшему, хочешь сказать?
Приоткрываю губы, чтобы выдохнуть. Откровенно говоря, я никак не ожидала, что он выразится так прямо.
– Ну да. Это было на тебя не похоже.
Улыбка расползается шире, демонстрируя ямочку прямо у меня перед носом.
– Ты так думаешь? – с таинственным видом спрашивает он. И прежде, чем я успеваю ответить, продолжает: – Как бы то ни было, я хотел перед тобой извиниться за это. За свое поведение, не за слова. То есть я не должен был настолько выходить из себя в тот момент. Но врать не буду: окажись я тогда в Санта-Хасинте, то очень может быть, начистил бы морду этому кретину.
– Это, без сомнения, самое абсурдное извинение из всех, что мне приходилось слышать.
– Ага… – Эшер почесывает затылок, а я собираю все свои силы, чтобы не пялиться на его бицепсы, выступающие при этой позе еще отчетливее. – Я мог бы сказать тебе прямо противоположное и остаться разумным человеком или полным дерьмом, но… – Он колеблется, как будто не уверен, стоит ли продолжать.
Почти бессознательно я делаю шаг к нему.
– Но?
Он смотрит на меня. Опускает руку, его пальцы проходят в паре сантиметров от моего плеча, и, клянусь, я чувствую что-то вроде электрического напряжения между нами.
– Это было бы неправдой. – Голос его спустился на октаву – по тону и по силе. Вопреки моему желанию, все мышцы в моем теле напрягаются, словно среагировав на что-то очень важное в его тоне. – Не слишком-то я разумный парень почти во всем, что хоть как-то связано с тобой, Лювия.
Сглатываю слюну и по какой-то странной причине вспоминаю, что произошло на парковке «Фрости». Эшер спросил, сдаюсь ли я, и я тогда подумала, что никогда не веду себя разумно рядом с ним.
Чувствую, что сердце мое берет разгон, и не понимаю, с какой такой стати, как не понимаю и того, что происходит здесь и сейчас. Эшер сбивает меня с толку, как и тогда, в ду́ше, когда втолкнул в кабинку, и я спрашиваю себя: хорошо ли я знаю его на самом деле? Были ли другие случаи, когда он хотел сделать или сказать что-то не так, как это было им сделано или сказано?
На мгновение у меня и вправду возникает ощущение, что я упускаю что-то очень важное.
– Скажу тебе еще раз: а что, если это он меня бросил и у него была на то веская причина?
– Если это так, то я загоню свой «шевроле» в Голден-Лейк, в пару к «тойоте» профессора Такера.
– Бог ты мой, почему ты так уверен?
Еще один шаг ко мне – и вот он уже совсем близко. Такой высокий, что у меня возникает то же тягостное чувство, как в душевой, когда он заслонил свет и стал единственным, что я могла видеть, на что была способна обращать внимание.
Эшер склоняется ко мне, его глаза впиваются в мои.
– Потому что во всем мире нет такой причины, по которой Джастин Ховард мог бы тебя бросить, – заявляет он твердо и решительно. – Он – придурок в самых разных смыслах, но не дурак.
– Ты говоришь так, будто, чтобы меня бросить, он должен был с катушек слететь.
Эшер хмурится. Кажется, он сердится, но не на меня. Может, на ситуацию. Или на то, что я немного отступила, чтобы чуть дистанцироваться от затягивающего меня водоворота эмоций.
– Так ты не знаешь?..
И он умолкает. Сжимает руки в кулаки и переводит взгляд на ряд деревьев на дальней стороне площадки, как будто принуждая себя думать о чем-то другом. Меня захлестывает желание встряхнуть его, чтобы он договорил то, что там кроется в его башке, но с Эшером Стоуном это не сработает.
– В любом случае что за проблема у тебя с Джастином? – спрашиваю я, наконец озвучивая сомнение, которое так давно меня гложет. – Помню, в старших классах вы все время цапались из-за дел, связанных с командой, но прошло уже много лет, и, не знаю, что-то я не припомню, чтобы между вами были какие-то терки. Вы что, подрались или что-то в этом роде?
– Почему тебя это интересует? – Он засовывает руки в карманы, словно не хочет, чтобы я видела их, или не знает, что с ними делать.
– А почему это не должно меня интересовать? Ты уже не раз угрожал его отдубасить, и что-то мне подсказывает, что причина не только в нашем расставании. Можешь считать меня ненормальной, но у меня почему-то не возникает желания просто так кого-то побить. Сначала этот кто-то должен мне сделать что-то очень плохое.
Эшер переступает с ноги на ногу, явно раздумывая о том, отвечать мне или нет, а если да, то до какой степени искренности можно дойти.
– Допустим, так оно и есть, – медленно начинает он, внимательно наблюдая за выражением моего лица. – Ты мне поверишь?