Но реальность такова: если бы я регулярно себя не ублажал, то к этому времени яйца у меня стали бы уже даже не синими, а фиолетовыми. Мне хватает и той крестной муки, которая ждет меня каждое утро, когда я просыпаюсь, чтобы пойти на зарядку, а у меня, ну прямо как часы, утренняя эрекция смотрит в сторону Лювии, будто упорная стрелка компаса показывает заплутавшему страннику путь.
Почти четверть часа спустя мы встречаемся с Винанти перед нашими домиками. Эта тетка впадает в экстаз от желтого анорака в черный горошек на плечах Джойс и сразу интересуется, где та себе такой отхватила. После чего сообщает, что часть мероприятий организована исключительно для нашей четверки, однако в некоторых случаях мы должны будем присоединиться к другим группам туристов, также заказавшим туры и другие виды активности на территории парка. Сегодня вечером, например, напротив одного из гостевых домов будет устроен огромный костер для вечернего мероприятия.
В общем, Винанти ведет нас туда и представляет, а те, кто там уже собрался, горячо нас приветствуют. Среди этой публики есть парочка улыбающихся молодоженов, отец с сыном, оба такие бледные, что даже страшно, и двое супругов, чуть постарше наших бабушек, – они уже забрались под плед.
Оказалось, что на сегодня была запланирована пешая вечерняя прогулка, но, по словам Винанти, она, к сожалению, не состоится, потому что этим утром пострадал один из посетителей парка, наткнувшись на медведицу неподалеку от ее берлоги. Она уверяет, что для этого человека все закончилось хорошо (хотя он и здорово напугался) и что зоологи и сотрудники парка решили пока не испытывать судьбу.
Никто из нас не был особенно поражен этой новостью, и по несколько раздраженным жестам Винанти я могу прочитать между строк: похоже, упомянутый турист нарушил требования безопасности и подошел к медведице с медвежатами слишком близко, чтобы сделать парочку фото или даже их покормить.
Мне далеко не в первый раз приходится слышать, что возможности наблюдения за медведями в Йеллоустоне сокращаются по вине самих посетителей.
– Как вы, наверное, уже догадались, дорогие мои туристы, я не совсем обычный гид этого парка, – объявляет Винанти, расположившись довольно близко к огню, словно специально, чтобы я чувствовал себя не в своей тарелке сразу по ряду причин. На ней все та же тончайшая туника, потому как холод ей, по-видимому, нипочем, к тому же она огнеупорная, а свет позади нее создает образ… скажем, слегка травмирующий. Да уж, определенно, гид из нее – не совсем обычный. – Я не собираюсь знакомить вас с историей парка, хотя она и очень интересная и объемная, и я не буду долго и скучно распространяться о фауне, флоре или термальных источниках. По моему скромному, но более чем проверенному опыту, эти места следует изучать и чтить по-иному. Мы должны ценить их за то, чем они на самом деле являются: идеальным местом для общения с природой и духовным миром, который незримо окружает нас.
Вот черт. Не может быть.
Лювия, сидя справа от меня, наклоняется вперед, ставит локти себе на колени, а подбородок кладет на сплетенные руки. И, приоткрыв губы, внимает словам Винанти. Рядышком с ней – Джойс, в точно такой же позе. Два сапога пара.
Затаив дыхание, поворачиваюсь к бабушке. Ей не нужно ничего мне говорить. Она, разумеется, ждала моей реакции.
– Сеанс спиритизма в Йеллоустоне? Серьезно?
Бабушка тычет в мою сторону тростью, и я, повинуясь великому инстинкту самосохранения, отклоняюсь назад, на что она лишь выгибает бровь.
– Это не спиритизм, мой мальчик. Мы не собираемся говорить с мертвецами или что-то в этом роде. Ты что, не слышал? Мы собираемся причаститься от чаши природы.
Наклоняясь ближе к ней, говорю почти шепотом:
– Как только она скинет одежду и примется скакать вокруг костра – лично я делаю ноги.
Лювия
Винанти не поддается описанию. Думаю, она нерафинированная версия моей бабушки или даже тот же самый человек, прибывший из параллельной вселенной. Что-то в ней заставляет меня вспомнить неоконченную историю бабушки, ее несостоявшееся путешествие по стране накануне появления на свет моей матери. Сейчас столько всего происходит, что у меня просто не хватает ни времени, ни сил, чтобы как следует ее об этом расспросить, а она тоже пока не возвращалась к этой теме. И я даю себе обещание, что обязательно найду время и мы с ней сядем и не спеша все обсудим.
Говоря, что я по ней скучаю (в качестве аргумента, чтобы не селиться в домик вместе с Эшером), я не совсем кривила душой. Да, я с ней – двадцать четыре часа в сутки, но те же часы я бок о бок с Атлантой и Эшером. Мы вместе путешествуем, и – да, с момента отъезда из Санта-Хасинты я вижу бабушку больше, чем когда бы то ни было. И все-таки у меня нет ощущения, что все это время мы по-настоящему вместе. Если бы я не знала, что это невозможно, я бы даже сказала, что бабушка специально меня избегает.
Мне приходят в голову несколько причин, самая очевидная – что она хочет замкнуться, уйти в себя, не дать мне еще раз увидеть проявление симптомов или что ей нехорошо. Только я ни за что не позволю себе проморгать ни то ни другое.
Винанти определяет себя как шаманку на вольных хлебах, выступающую в некоторых случаях еще и в качестве психопомпа[31]… как это ни понимай. Она начинает с заявления о том, что все мы становимся духовными сущностями с первого нашего вздоха после рождения; что душа в теле человека – это примерно как электричество в доме… оно обеспечивает функционирование всего. По мне, это звучит достаточно разумно, зато Эшер так недоверчиво фыркает, что я наконец не выдерживаю и хлопаю его по колену. А он со скоростью молнии ловит мою ладонь до того, как я успеваю ее убрать.
На фоне спустившегося к этому времени холода его пальцы кажутся такими горячими, что я чувствую, как по моей руке побежали мурашки.
– Не говори только, что ты веришь во все эти глупости, – шепчет он мне.
– Ты что, не слушал ее? Есть научное подтверждение. У духовных людей риск летального исхода в послеоперационный период меньше на семьдесят процентов.
Ясное дело, я говорю это, исключительно чтобы его позлить, но в том, как он хмурится в свете языков пламени, есть что-то очень поэтическое. Контраст света и тени властно притягивает мое внимание. Мои глаза сами собой впитывают очертания его ресниц, носа и рта, и я понимаю, что мне хватило бы и четверти часа, чтобы сделать набросок его лица.
Руку мою он все еще не отпустил.
– Если душа – это что-то вроде электричества, то где тогда выключатель?
– Тс-с-с…
– А счетчик электроэнергии?
– Помолчи.
– И счет присылают?
Тяну к себе руку, изо всех сил стараясь не улыбнуться.
– Кончай.
– Прекрасно! – восклицает Винанти. – Вот и наши первые добровольцы.
Застигнутые врасплох, мы с Эшером разворачиваемся на ее голос. Оказавшись в шаге от нас, она опускает свои руки, тоже очень горячие, на наши. Кажется, мы, сами того не замечая, их подняли, и наша судьба оказалась решена. Через долю секунды она резко отстраняется с приглушенным восклицанием, достойным трагической актрисы:
– Мать-природа! Раскаленные добела!
– Естественно, – говорит Эшер, вкладывая в это единственное слово такой заряд иронии, что женщина только чудом ее не замечает.
– Сколько вы уже вместе, юные росточки?
Мы с Эшером наконец разъединяем руки.
– Дайте определение для «вместе», – просит он.
– Мы – квазикузены, – говорю я.
Винанти в замешательстве хлопает глазами.
– Вы разве не соединены телесно?
Эшер абсолютно спокоен, а я кусаю губы, чтобы не прыснуть от смеха.
– Дайте определение для «телесно».
– Это наши внуки, – вмешивается моя бабушка, привлекая внимание Винанти. – Всю жизнь они живут по соседству, вместе росли. Может, поэтому ты и чувствуешь мощную энергию, исходящую от них.
– Нет, это не то. – Винанти убежденно трясет своей длинной гривой. – Встаньте-ка, росточки, поможем остальным понять концепцию единения.
Под нетерпеливыми взглядами присутствующих мы с Эшером поднимаемся.
– Приготовься хлебнуть аяуаски[32] или чего-нибудь в таком роде и загреметь в больницу, – шепчет Эшер.
Сжимаю губы и пихаю его локтем в бок. Винанти велит нам встать с двух сторон от нее, после чего начинает вещать о наличии связи между днями недели и звездами, между ладаном и цветами, а также о совместимости знаков зодиака. Для нее все это сопрягается и сосуществует в наших душах, и игнорировать эти связи нам нельзя. Закрывать на это глаза – все равно что сесть за руль и поехать, не обращая никакого внимания на разметку и дорожные знаки. Запрограммированное ДТП. Игры со смертью.
Я уже совсем запуталась: в считаные минуты из гида-эксгибиционистки она преобразилась в шаманку на вольных хлебах, в психопомпа, астронома, астролога и регулировщика дорожного движения. Задаюсь вопросом: не облапошили ли нас, верно ли, что эта женщина имеет лицензию на трудовую деятельность в этом парке, или же моя бабушка выловила ее на темной стороне интернета.
Пока я над этим раздумываю, Винанти разворачивает нас с Эшером лицом друг к другу. Костер от меня теперь слева, а справа я ощущаю любопытные, пронизывающие взгляды всех собравшихся (в первую очередь – наших бабушек). Между мной и Эшером примерно полметра и Винанти, и все это настолько похоже на свадебный обряд на гавайском пляже, что мне приходится снова крепко сжать губы, чтобы не прыснуть со смеху.
Носок Эшера касается моего.
– Отнесись к этому серьезно, – еле слышно говорит он, почти не размыкая губ.
С огромным интересом изучаю землю под ногами, чтобы не расхохотаться. Если бы мне в Санта-Хасинте кто-нибудь сказал, что я окажусь в подобной ситуации с Эшером Стоуном и что он поведет себя вот так…
– Серебристая лента, – объявляет Винанти. И поднимает над головой длинную узкую полоску ткани, чтобы все хорошо видели. – Ведь серебристый цвет означает…