– Восприимчивость, – подхватывает хор голосов.
Вау, да они вовлечены в процесс больше, чем группа первоклашек, повторяющих таблицу умножения. Громче всех, естественно, звучит голос моей бабушки.
– Соедините руки, как прежде, росточки, – командует Винанти.
Мы с Эшером переглядываемся. Разжимаю губы на вздохе, поднимаю руку. Если бы я вела счет (а я не веду), то сказала бы, что это третий раз за все путешествие, когда мы беремся за руки. Первый был случайностью, второй прошел почти незамеченным в этом безумии, а теперь…
Не знаю, то ли оттого, что все на нас смотрят, то ли еще от чего, но какое-то странное ощущение возникает у меня в животе, как раз в том месте, где раньше завязался узел из ниток. Словно они вибрируют и чего-то ждут.
И мне в голову приходит абсурдная мысль, что Винанти может увидеть этот узел у меня внутри; что она знает – он там, и у нее есть нужные инструменты, чтобы его покрепче затянуть. Может, даже как-то увеличить.
Кончики пальцев Эшера невесомым предупреждением мягко касаются моих, после чего он решительно сжимает мою руку. Его прикосновение – горячее и шершавое, а пальцы как будто заглатывают мои.
Мы молчим, пока Винанти несколько раз обвивает серебристой лентой наши руки, однако концы не завязывает. Один она кладет на предплечье Эшера, второй – на мое. Понимаю, что пошевелиться теперь, не уронив эти концы, мы не сможем, и это заставляет меня еще острее ощущать прикосновение кожи Эшера к моей.
– Под пристальным и нежным взглядом луны, а также при чувственном канале, которым вы соединены, врать нельзя, идет? Одно из величайших препятствий при контакте, все равно с кем: с нашей духовной сущностью, с Матерью-природой или с другим человеком, – это наша восприимчивость. Мы не умеем раскрываться. Мы этого страшимся. Поверьте мне, я могу это понять. С младых ногтей все, что мы видим и слышим, подталкивает нас всегда прятать часть себя самого под семью замками. А я вам скажу – это грабеж. Мы сами себе причиняем вред, сами себя ограничиваем. – Винанти обводит всех присутствующих взглядом. – Сегодня с нами – два молодых человека, которые, как поведала нам прекрасная бабушка, выросли вместе и излучают такую мощную и горячую энергию, что могли бы спалить весь Йеллоустон.
Я моргаю от ее слов. Мощная энергия? Пальцы Эшера еще сильнее сжимают мои. Перевожу на него взгляд, ожидая увидеть еле сдерживаемую усмешку. Но не вижу. Он смотрит на меня так серьезно, что я, наверное, смогла бы ему поверить. Смогла бы поверить в то, что он слушает и впитывает слова Винанти.
Что он с ними согласен.
– Как давно вы познакомились?
– Десять лет назад, – уверенно отвечает Эшер.
– И что вы подумали друг о друге при первой встрече?
Не свожу глаз с Винанти, потому что от этих вопросов внезапно чувствую себя как-то неловко. «Продолжай относиться к этому с юмором, – командую я себе. – Не придавай этому значения».
– Что она – ходячая катастрофа. – Мне вовсе не нужно смотреть на него, я и так знаю, что он расплылся в лукавой улыбке. – И такая грязная, будто работает в автомастерской.
Окей, с этим не поспоришь. Вокруг нас то тут, то там слышатся смешки, а глазки Винанти окружают морщинки.
– А ты что скажешь, моя милая? – обращается она ко мне. – Что ты подумала о нем при первой встрече?
Ах… В тот день, когда я познакомилась с Эшером, еще не зная, что он Стоун и внук лучшей подруги моей бабушки, мы провели вместе на берегу озера Голден-Лейк странное и чудесное время. Я пару раз открываю и закрываю рот, думая, что лучше всего было бы сказать что-нибудь смешное, вспомнить, например, мужской носовой платок или безупречную бейсболку.
Но говорю совсем другое:
– Что он печальный. – Глотаю слюну и быстро перевожу взгляд на серебристую ленту. – И совсем один.
Чувствую, как по пальцам Эшера пробегает дрожь, но он не двигается.
– А скажите-ка мне, росточки: как вы думаете, смогли ли вы друг друга узнать? – Руки Винанти парят над нашими, перевязанными лентой, но нас не касаются. – Сколько раз за эти годы вы раскрывались друг другу? Сколько раз друг перед другом обнажались? Разумеется, я имею в виду ваши души. Говорить о телесной наготе и сексе мне не дозволено в этом парке. – И она подмигивает, провоцируя очередную волну смешков.
Обнажить свою душу перед Эшером Стоуном? Узел у меня в животе внезапно затягивается сильнее, словно кто-то одновременно дернул за оба конца нитки, и мне даже больно. Похожее ощущение возникает, когда стоишь на краю пропасти. И тут против моей воли, как будто слова этой шаманки-психопомпки насильно открыли внутри меня некую дверь, я вспоминаю то лето, когда мне исполнилось пятнадцать. В тот день я завязала глаза повязкой (та лента была черной, не серебристой), после чего меня посадили в шкаф, и я думала, что еще чуть-чуть – и я умру от волнения на месте.
Вспоминается мне и взгляд Эшера как раз перед этим: помню его настолько отчетливо, как будто все происходит сейчас. Тогда он еще не был настолько высоким, но взгляд его всегда был таким же – пристальным, настойчивым. Прислонившись к дальней стене, словно ему вовсе не хотелось быть участником этой вечеринки, только уклониться не смог, он смотрел на меня в тот самый момент, когда Тринити торжественно объявила, что пробил мой час и теперь кто-то должен подарить мне первый поцелуй.
Однако она не знала, кто был для меня главным претендентом, кого я всегда представляла, когда мечтала об этом моменте. Потому что даже ей, моей лучшей подруге, я так никогда и не смогла рассказать о том, какие чувства зарождались во мне к Эшеру. О том, как я все больше нервничала и переживала несколько последних месяцев, когда он уже переставал быть тем серьезным и мстительным мальчишкой, который до невозможности портил мне жизнь с момента появления в нашем городе.
Не рассказывала я ей и о том, что в тот день я впервые почувствовала, как в животе у меня может образоваться узел из ниток; что ни один другой мальчик или парень из тех, кто привлекал мое внимание раньше, рядом с Эшером не стоил ничего и что мои мечты и чувства достигли тогда небывалых высот, потому что мне казалось, что я улавливаю нечто похожее и с его стороны. То, как он смотрел на меня в классе или на переменках, тот факт, что мы стали держать наши окна постоянно открытыми, чтобы видеть друг друга в наших комнатах, хоть и притворялись, будто слушаем музыку или делаем уроки…
А альбом для рисования в коричневой коже, появившийся как раз в тот день, в день моего рождения, на моем столе. Без поздравления, без упаковки, без единого признака, указывающего, от кого этот подарок. Настоящий почерк Эшера.
И вот, со всей глупостью и наивностью человека, которому только что стукнуло пятнадцать, я залила в себя чуть больше пива, чем мне было позволено, и, чувствуя в животе нити, уделавшие всю мою нервную систему в хлам, я забралась в шкаф в подвале у Тринити и стала ждать.
Наконец кто-то вошел и поцеловал меня.
Но только от него не пахло сандалом.
Пару недель спустя, измученная донельзя, я застала наконец Эшера одного: подкараулила в тот момент, когда он шел с тренировки. Все это время он меня избегал. Закрыл окно в своей комнате и задернул шторы. Даже Атланта успела мне сообщить, что, как ей кажется, с ее внуком происходит что-то очень странное, ну и я, как последняя дурочка, истолковала это все в свою пользу и решила дать ему еще один шанс.
Потому что если и был кто-то, перед кем я готова была унизиться, так это Эшер Стоун.
– Привет, – это было единственное, что я смогла сказать, когда мне наконец удалось привлечь его внимание и не дать ему убежать.
Влажные волосы, спортивная сумка через плечо, взгляд устремлен в коридор за моей спиной.
– Я тороплюсь, – буркнул он.
– Что ж, тебе не повезло. Нам нужно поговорить.
Я увидела, как медленно, неохотно поднимаются и вновь опускаются его ресницы.
– По поводу?
– Ну… – Перейти сразу к главной теме казалось мне таким сложным, таким постыдным, что я была вынуждена собрать в кулак всю свою смелость, какая у меня тогда была. – Я… не совсем понимаю, что происходит. Почему ты вдруг стал меня избегать.
Он увильнул от ответа:
– И ты ради этого пришла? Мне есть чем заняться.
И попытался пойти дальше, но я встала прямо перед ним – так, что, если бы он и вправду захотел сбежать, ему пришлось бы мне оттолкнуть.
– Остановись… пожалуйста. – Голос мой прозвучал тише, чем обычно, более жалостливо, и, наверное, как раз по этой причине он замер передо мной. – Я всего лишь хочу знать, все ли с тобой хорошо, окей?
Он ничего не ответил и все так же не смотрел на меня, но я пообещала себе, что не сойду с этого места, пока не выскажу ему все, что у меня накипело.
– В последнее время мне стало казаться, что как будто… не знаю, что мы стали лучше ладить, понимать друг друга. А в мой день рождения…
Он не дал мне закончить фразу. Внезапно он превратился в ледяной столб – холодный, неподвижный. Зубы стиснуты, глаза смотрят безжалостно.
– Ты, наверное, бредишь.
– Но альбом для рисования…
– Не будь ребенком, Лювия. Повзрослей наконец.
И все кончилось. Вот что я получила, когда на пару миллиметров приоткрыла свое сердце Эшеру Стоуну. Кому-то это может показаться сущей ерундой, но для меня это было равносильно хирургической операции без наркоза. И только сейчас я понимаю, что тот момент был для меня гораздо более мучительным, чем признание того, что моя история с Джастином подошла к концу. Потому что разрыва с Джастином я ожидала, я к нему готовилась, а то, что случилось с Эшером, застало меня врасплох и разрушило… разрушило слишком многое.
Как я и сказала ему в «Сильвервуде», он был отличным врагом.
Но еще лучшим – другом.
Чувствую, как он сжимает мне пальцы, возвращаюсь к реальности и вижу Эшера чуть ближе ко мне, будто он сделал шаг вперед. Он хмурится.
– Лювия?
Блин, блин.
– Ой, извините. – Хлопаю ресницами, глядя на Винанти. – Какой был вопрос?