Вместо того чтобы на меня рассердиться за то, что я вылетела в астрал посреди ее ритуала восприимчивости, женщина мне улыбается. Не скажешь, что она рада или выглядит довольной, скорее ее выражение служит ответом на то воспоминание, которое я только что прожила, словно она была там со мной. Это улыбка понимания, эмпатии.
Окей, если эта миссис окажется ведьмой с телепатическими способностями, я тоже не удивлюсь.
– Достаточно. – Одним движением она сдергивает ленту, которая нас соединяла. И внезапно я замечаю, как холодно вокруг нас, словно эта мягкая полоска ткани служила неким щитом. – Вы справились очень хорошо. Можете садиться.
Прежде чем послушаться, я колеблюсь, потому что не понимаю, что именно мы сделали. Она что-то сама говорила, мы ответили на пару ее дурацких вопросов – и это все?
Тем не менее, садясь рядом с бабушкой, я вдруг понимаю, что это первый раз, когда я добровольно прокрутила у себя в голове события четырехлетней давности. Нечто столь постыдное, что я похоронила воспоминание о нем в таком далеком месте, куда даже сама не могла случайно забрести; где, даже по ошибке, не могла наткнуться на тот момент своей жизни, когда я, девочка, однажды уже покинутая тем, кого больше всех любила, вновь оказалась отвергнутой.
Украдкой изучаю свою руку, почти ожидая обнаружить на ней следы в тех местах, где серебристая лента касалась моей кожи. Возможно ли это? Что, Гигантские Соски и вправду умеет соединять души и ей удалось сделать меня более… восприимчивой?
Стоит мне только об этом подумать, как головокружение усиливается. Не могу я себе этого позволить. Модель жизни, когда ты ни от кого ничего не скрываешь и соединяешься с другими людьми, будто все мы – устройства блютус, да еще и без пароля, звучит фантастически и даже идиллически. Но это нереально, и мне не слишком подходит. Иногда у людей есть очень весомые причины, чтобы что-то скрывать.
Искоса поглядываю на бабушку, которая ловит каждое слово из уст Винанти, и чувствую, что руки мои потеют, несмотря на холодную ночь.
Эшер
Второй день в Йеллоустоне выдался… насыщенным. Полагаю, что любое мероприятие, организованное Винанти Гигантские Соски, противопоказано людям с узким мышлением, не очень гибким или слишком дорожащим собственной жизнью. У меня, например, чуть инфаркт не случился, когда перед нашими домиками лихо развернулся ее внедорожник, не мытый, по-видимому, с момента выезда из автосалона. За рулем сидела она, собственной персоной, покрывая каждый квадратный сантиметр водительского кресла очередной радужной туникой, расшитой бубенчиками. На шее ее висел сложенный веер, а на голове красовался головной убор с павлиньими перьями, доходившими до потолка и торчавшими из открытого окна.
Я совершенно уверен, что такое одеяние противозаконно, поскольку нарушает спокойствие животного мира национального парка. Соответственно, если в радиусе нескольких километров бродит какой-нибудь хищник, то он ее увидит или услышит и придет по ее душу.
Во всяком случае, Йеллоустон жесток независимо от того, какой гид вас сопровождает. Тут повсюду свободно бродят бизоны, олени и лоси щиплют травку на газонах перед домиками посетителей парка и расхаживают перед административными постройками, позволяя фотографировать себя всем желающим – как кинозвезды, каковыми они здесь и являются. На каждом шагу вас приветствуют плакаты с Мишкой Йоги, бесспорным королем этих мест.
Внутри внедорожника я оказываюсь зажатым между бабушкой и Джойс. Там вообще не слишком много места, чтобы удобно устроиться, так что я вынужден закинуть руки на спинки сидений, Джойс ловит мою руку и обвивает вокруг себя. А так как моя бабушка начинает протестовать по поводу вопиющего фаворитизма, я обнимаю и ее. Теперь я выгляжу как сладкий любимчик с двумя благодетельницами.
Лювия сидит впереди, болтая с Винанти. А я хоть и стараюсь сконцентрироваться на пейзажах и общем разговоре, не могу время от времени не коситься на нее. Даже не знаю, что я чувствую по поводу вчерашнего. Вообще-то я знаю, что на мгновение испугался. Когда она сказала, что при нашей первой встрече я показался ей печальным и очень одиноким, я решил, что вот он, настал тот миг, когда начнется извержение супервулкана. Повезло, что я быстро взял себя в руки.
Моих родителей нет на свете уже десять лет, и с моей стороны было бы совершенно глупо считать, что Лювия, эта необыкновенно наблюдательная и внимательная ко всем деталям Лювия, не заметила, что в тот день я был вне себя от горя. Мы с ней ни разу не говорили об этом, и тот вечер на берегу Голден-Лейк стал для меня частью собрания тех незабываемых моментов, когда мы не старались укокошить друг друга, а вели себя как два самых обычных ребенка, однако тема эта всегда витала в воздухе.
Не сговариваясь, мы не поднимали ее и позже, год за годом, каждый раз, когда наступала годовщина той аварии. Я пускался наутек, раздавленный невыносимым грузом эмоций, а Лювия меня всегда находила и тут же начинала болтать о какой-нибудь ерунде. Один раз она выдала мне полный, от первого и до последнего пункта, перечень различий между «Звездными войнами» – фильмами и «Звездными войнами» – книгами. Наверняка она почти все придумала, но звучало очень правдоподобно.
На следующий год она уговорила меня вернуться к бабушке, причесала, чтобы я выглядел прилично, и заставила надеть воскресный костюмчик.
Вот уже четыре года в этот день она не со мной, но я не такой козел, чтобы жаловаться. Я сам виноват. Не мог же я надеяться, что в ответ на мое скотское обращение она все так же останется для меня жилеткой для слез и будет по-прежнему терпеть мое угрюмое молчание и постную мину.
«Сколько раз за эти годы вы раскрылись друг другу? Сколько раз друг перед другом обнажались?»
Гляжу на профиль Лювии. Я не знаю, что подумала она о вопросах Винанти, потому что на них не ответила, но зато я точно знаю, что что-то в ней щелкнуло и ее мысли на мгновение унеслись куда-то далеко. Что бы там ни было (и сдается мне, что ответ мне известен), но, как только мы вернулись в коттедж, она сразу же легла спать. А сегодня утром встала первой и пошла в душ, а когда привела себя в порядок, то с милой улыбкой объявила, что сейчас же пойдет к бабушкам и они все вместе будут ждать меня в кафешке.
Мне оставалось только кивнуть, но от меня не ускользнуло, что улыбка у нее фальшивая. Та самая, которую она нацепляет с целью кого-нибудь обмануть.
Винанти, судя по всему, полна решимости за один день объять весь чертов Гранд-Луп-роуд. Мы проезжаем Гранд-Призматик-Спринг, Сентинел-Медоуз-Трейл, Империал-Медоуз-Трейл, Гуз-Лейк, Фейри-Фоллз-Трейл и Солджер-Бридж за… два часа? А отъезжая от Фейри-Фоллз-Трейл, она едва не сбивает бизона, неспешно пересекающего дорогу.
– Вы заметили? – говорит она, претендуя на роль единственного человека во вселенной, способного быть крайне взволнованным и в то же время совершенно спокойным. – Его энергию, его дремлющую силу, решимость ходить одним и тем же маршрутом со времени последнего ледникового периода. Да даже если бы мы на него наехали, на нем бы и царапины не осталось.
– Лучше не искушать судьбу, – мгновенно комментирую я. К этому времени Джойс и бабушка обе уже прижались к моим бокам, а я трижды успел удостовериться, что ремень безопасности Лювии работает так себе, вытягивается рывками.
Останавливаемся возле гейзера Олд-Фейтфул и терпеливо ждем следующего извержения: их периодичность – каждые полтора часа. Встаю за бабушкой, в руках у которой наизготовку фотоаппарат, и хочу убедиться, что она не упустит ни единой детали извержения – а потом будет сердиться из-за того, что все фотки и видео плохо отцентрованы или размыты.
Но все же она недовольна, потому что терпеть не может чувствовать себя неловко. Единственной причиной, по которой она много лет назад согласилась ходить с тростью, стало то, что ей открылись дополнительные возможности этого аксессуара (бить, грозить и ставить подножки дерзким мальчишкам).
– Я и сама могу.
– Да я знаю, бабуля, просто мне хочется тебе помочь.
– Какая ж это помощь, если она мне не нужна!
Пользуясь тем, что она меня не видит, я улыбаюсь и целую ее в щечку, и сразу же уклоняюсь от ее карающей руки. Отворачиваюсь в другую сторону, посмеиваясь, и встречаюсь глазами с Лювией. И тут же, как будто я застал ее на месте страшного преступления, она отводит взгляд и делает вид, что целиком поглощена созерцанием гейзера.
Стараюсь не обращать внимания на сокращение мышц брюшного пресса.
Наконец-то Винанти на самом деле берется выступить в роли гида и рассказывает нам о том, что именно здесь находится около четверти всех гейзеров мира. Только в этом районе – более семидесяти активных. Затем она снова становится собой и переходит к рассуждениям о космическом соотношении между этими гейзерами и преисподней, из чего вытекает, что Олд-Фейтфул – это, в сущности, термальный бассейн Сатаны… или что-то в этом роде.
В общем, дышать этими парами – губительно для души, так что она лично подала уже несколько жалоб в администрацию парка с требованием пересмотреть решение о доступе туристов к гейзеру. И совершенно не понимает, почему до сих пор не получила никакого ответа.
Перехватываю Джойс, когда она идет мимо, и шепчу ей на ухо:
– Это последний раз, когда ты заказываешь экскурсии без согласования.
Разумеется, в ответ она только хихикает.
– Мы же очень весело проводим время, разве не так, мой милый?
Весьма спорное утверждение: полагаю, что все зависит от твоей фамилии. Кто нам сегодня ни встречается, все пялятся на Винанти как на обезьяну на ярмарке (и, черт возьми, в чем-то они правы) и гадают, что мы с ней делаем и какую комедию ломаем. Уморительную для Клируотер. Унизительную для Стоуна.
Олд-Фейтфул наконец извергается, и зрелище это впечатляет. Замираю, скрестив на груди руки, и смотрю, как вся эта вода устремляется вверх, все выше и выше, и под ногами дрожит земля, собравшиеся туристы при этом вскрикивают, а моя бабушка безостановочно щелкает камерой, как будто у нее Паркинсон в одном пальце.